Последние атаки - Ворожейкин Арсений Васильевич. Страница 43

Хотя противник и крепко зажал комэска с Хохловым, это их не очень-то тревожит. Они уверены в себе, сумеют отбиться от гитлеровцев. А тут еще, к счастью, через какую-то минуту подоспела пара Коваленко. Клещи противника ослабли. Их окончательно разомкнул Лазарев, ударом сверху сбив «мессершмитт».

Вражеские истребители, оставив наших в покое, отвалили. Все теперь вновь были в сборе. Ласково сияет солнце. Небо чисто, и дымчатое половодье внизу искрится, как бы радуясь за наших соколов. Однако на душе у комэска неспокойно. Воронину кажется, что первая группа «юнкерсов», сбрасывая бомбы, хотя и поспешно, не как обычно, с пикирования, все же задела наши войска.

Чтобы узнать обстановку на земле, докладывает командиру полка:

— Задачу выполнили. Какие будут указания?

Молчание. Долгое молчание. Беспокойство усиливается тем, что па глаза попалась дымовая завеса, поставленная над Днестром. Ветер несет дым на восток. И бомбы тоже могло снести. Хотя земля и плохо просматривается, но свежие пятна, как зловещие язвы, заметны на ее теле. Это воронки от бомб. В одном месте они наползли и па поле боя, сверкающее огнем. Чьи тут войска? Может быть, это бьет наша артиллерия по атакующим фашистам? Хорошо бы. Но на запрос майора Воронина по радио — никакого ответа.

Молчание Василяки уже раздражает. Петр вновь нажимает на кнопку передатчика.

— Минуточку подожди. — Голос торопливый и, как показалось майору, недовольный.

Ох, уж эта «минуточка»! Наконец в эфир вырываются слова:

— Ждите своей смены.

Смены? Смотрит на часы. Над полем боя они находятся всего двенадцать минут. Значит, ждать еще двадцать восемь.

— Вас понял.

И после посадки беспокойство не проходит. Теперь слова Василяки «Атакуй первую группу» набатом раздаются в голове Воронина. Они атаковали вторую. Так комэск считал правильнее. Рискнул. Но разве не бывает, что принятое решение кажется лучшим, хотя на самом деле не все учтено? Не так ли случилось и в этом полете? Конечно, проще было бы применить установившийся порядок атаки: одна группа «яков» (Лазарев и Рудько) сковывает боем вражеских истребителей, а другая — четверка Воронина — нападает на «юнкерсов». Но тогда они сразу выдали бы себя, и «фоккеры» и «мессершмитты» немедленно навалились бы на них, связали боем и тогда бы не добраться до бомбардировщиков. На это враг, видимо, и рассчитывал, посылая своих истребителей несколькими группами. Установившиеся формулы боя, если использовать их без учета конкретных условий, могут оказаться союзником противника.

Сейчас шестерка Воронина применила необычную тактику. И этот прием, как кажется комэску, был разумным. Но это еще предстояло доказать. А доказывать правильность нового приема борьбы, когда бомбы накрыли паши войска, тяжело. Правда, если бы летчики в этом бою действовали по команде с земли, тогда удар по войскам, пожалуй, был бы нанесен в несколько раз мощнее, чем сейчас. Зато все было бы по закону, и Воронину ни в чем бы не пришлось объясняться. Какой парадокс! Впрочем, любой риск на войне, хотя и основан на расчете, не может обойтись без сомнений и тревог. Сейчас тревоги майора Воронина усиливались и тем, что расследование боя над Бучачем еще не закончено. Вот и думай здесь что хочешь…

В кабине от тревожных мыслей становится душно. Прежде чем вылезти из самолета, Петр взглянул на летное поле. Там заканчивает пробег истребитель Ивана Андреевича. На него пикирует какой-то самолет. Неужели враг?

В полку был заведен порядок — ведущий группы приземляется первым, а его ведомый прикрывает, чтобы какой-нибудь вражеский истребитель-охотник не напал внезапно. Так было и в этот раз. Майор Воронин приземлился, а напарник прошел над ним, и, набрав высоту, как часовой, охранял аэродром. Сейчас Иван, выполнив задачу, сел, но оказался в опасности!

Первая, пришедшая мысль — передать по радио, чтобы на земле он отворотом уклонился от вражеских очередей… Но опасения за Ивана Андреевича были напрасны: на него пикировал наш истребитель. Над серединой аэродрома он снизился почти до земли и очень резко, с надрывом перевел машину вертикально в небо и крутанул восходящую бочку. Петр разглядел номер на самолете — Лазарев. В этот миг перед взором комэска поневоле воскресла картина памятной катастрофы.

Тройка истребителей успешно провела воздушный бой, и командир в честь этого решил показать класс группового пилотажа. Он строем с большой высоты спикировал на свой аэродром. У земли самолеты резко ушли веером вверх. Ведомые — в стороны, ведущий круто взмыл в небо и, сделав бочку, застыл. Какую-то секунду он, как в лихорадке, подергался, потом потерял скорость и свалился на землю. Причина? Летчик слишком резко переломил траекторию из горизонтального полета в вертикальный и нарушил законы аэродинамики.

Лазарев сейчас тоже допустил такую же ошибку. Его машина тяжело, неуклюже сделала одну бочку, вторую и, потеряв скорость, застыла носом вверх: момент равновесия сил. Сейчас последует падение. Но «як» клюнул носом и отвесно пошел к земле. К счастью, хватило высоты на вывод. Самолет только покосил макушки деревьев, и летчик поспешил на посадку. Воронин заранее пожалел парня: за такую самодеятельность Василяка по головке не погладит.

В кабине душно. На земле не легче — жарко. Механик, словно сказочный волшебник, угадав состояние командира, подает Воронину кринку холодного молока, только что принесенного крестьянкой из деревни. Пить его — сущее блаженство.

— Товарищ майор, что с Лазаревым случилось? — беспокоится Мушкин. — Парень будто остепенился — и на тебе!

— Ничего не пойму, — озадаченно пожимает плечами Воронин, — ничего, Дима, мы разберемся.

— А бой был?

— Очень большой, — и комэска снова охватили тревожные мысли о лихачестве Лазарева.

Собрались летчики. Они не видели опасной выходки товарища, поэтому только и говорили что о блестяще проведенном бое. Никто из них, видимо, и мысли не допускал, что группа в чем-то сплоховала. Майор Воронин не стал высказывать им свои сомнения, что бомбы врага могли накрыть наши войска. Не стоит портить настроение ребятам, сегодня предстоит еще один боевой вылет. Лазарев на разборе сидел грустный, задумчивый, хотя комэск ни словом, пи взглядом его не упрекнул. Сейчас было не время.