Сержанту никто не звонит - Врочек Шимун. Страница 77

— Разве это — храбрость?

— В своем роде — да, храбрость. Храбрость отчаяния.

— Я много слышал о Вас, Салим.

Салим смотрит на дородного человека, облаченного в золото и темный бархат, красный плащ облегает могучие плечи — хотя князь стар... старше герцога? Пожалуй. Но герцог мертв, в этих же темных глазах бурлит такая жизнь...

— Ваша Светлость?

— Вы — человек чести. Старый герцог поступил мудро, назначив вас регентом. Оч-чень мудро, — князь усмехается, приглаживает усы. — Могу я говорить откровенно?

— Как вы ранее выразились, Ваша Светлость, я — человек чести.

— Верно. Скажите мне, Салим, как человек чести... человеку достаточно бесчестному, чтобы быть князем уже пятьдесят лет кряду... Почему герцогом стал Карл, а не Вальмир?

— Так решил старый герцог. Не нам его судить.

— Почему? Вы умный человек, я, надеюсь, не глупее...

— Мой герцог — Карл.

— А мой правнук вчера впервые проехал верхом! Не увиливайте, Салим. Впрочем, можете промолчать... Я прекрасно знаю, что вы желали видеть на престоле старшего, а не младшего. Карл же стал герцогом только потому, что вы пошли на поводу свихнувшего от любви отца!

Молчание. В камине пылает огонь, теплый отсвет ложится на лицо князя... Со лба сбегает янтарная капля.

— Мои войска наготове. Известие о смерти герцога, один из его сыновей... солдатам нужно знамя, как вы понимаете... и — все.

— Вторжение. Я предполагал нечто подобное.

— А знаете, почему вторжения не будет?

— Вальмир отказался.

— И это знаете? Не поверите, он сказал мне при встрече...

— «Я дал слово». Так?

— Он точно не ваш сын? — невинно интересуется князь. Поднимает руки; на широченных ладонях — застарелые мозоли. — Шучу, шучу...

— И все же основная причина в другом, — князь прищуривается. — Впервые я не боюсь удара в спину. Иметь в союзниках честного человека — такое случается нечасто... Уж поверьте старому интригану.

— Карл вам не союзник.

— Зачем же дело стало? Вы постараетесь его убедить, не так ли?

— Возможно.

— Не скромничайте. Да, как союзник союзнику... Вальмир отказался взять моих солдат, это правда. Однако полным ходом идет набор добровольцев. Он создает собственную армию. Догадываетесь, зачем?

— Думаю, скоро мы обо всем узнаем...

Псовая охота.

Он ощущал себя беглецом, по следу которого идет свора. За последние дни чувство это усилилось до жути, спину сводило в ожидании слюнявой оскаленной пасти...

Лай. Ему мерещился лай.

— Плохие новости, мой господин.

Голос. Стертый, усталый; за пеленой весеннего дождя слышен брех гончих. Мутными пятнами проступают деревья...

— ...плохие, мой господин. Брат герцога нашего, Вальмир...

Тусклыми наконечниками казенных копий бьют в небо ели. Серые ели...

— ...Вальмир, вторгся в пределы баронства...

Голубизна неба — обман. Небо обретает цвет...

— ...имея войско из ста рыцарей и полутора тысяч пехотинцев...

Но почему этот цвет — серый?

— ...пехотинцев. Два дня назад случилась битва. Вальмир...

Лист... резной кленовый лист — цвета пыли?

— ...Вальмир убит. Да пребудет душа его в мире.

«Знаю. Самое поганое, что я все прекрасно знаю...»

«Он точно не ваш сын?»

Точно.

Двое.

Князь. Снежной белизны седина, как бывает у очень старых людей. Могучие руки лежат на подлокотниках кресла, словно удавы, готовые к броску... Тревожный прищур глаз.

— Говорят, вы ослепли, Салим?

Он. Лицом — старше князя, глазами — древнее бога; горькая складка губ. Плечи также широки, как и раньше, но в осанке появилась странная сутулость.

— Ваша Светлость. Ваш плащ... какого он цвета?

Князь растерянно оглядывает себя.

— Кра... малиновый.

— Серый, — князь в изумлении вскидывает взгляд. — Для меня. Я начал забывать, что существуют и другие цвета, кроме серого...

— Вы опять ничего не ели?

Он равнодушно пожимает плечами. Рослая круглолицая женщина неодобрительно качает головой, всплескивает руками:

— Даже настой ромашки не выпили! А я-то надеялась, что князь на вас повлияет... Он ведь мужчина хоть куда — старый, да крепкий. Поел за двоих, выпил за пятерых, а по пути вниз у меня ватрушку стянул... А ну! Пейте. Пейте, кому говорю!

Он берет в руки кубок, отхлебывает. С трудом глотает.

— Остыло, — виновато улыбается.

— Сейчас согрею, — оттаивает Мария. Изымает из рук хозяина кубок. — Чур, уговор: выпить все! Иначе ноги моей больше в этом доме не будет!

...Звон металла.

— Мария? — он открывает глаза. — Что за грохот? Это на улице?

Тишина.

— Мария?

— Здесь я, здесь! — доносится снизу. — Говорила же, когда-нибудь эта полка оборвется... Все кастрюли попадали!

Голос странно напряжен.

Крик.

Он хватает перевязь с мечом, прыгает через ступеньки... сбегает вниз. Женщина. Незнакомая. Нет, Мария! Взъерошенная, словно наседка, что защищает цыплят, позади нее — входная дверь...

— Не пущу! — кричит кухарка, безобразно распластавшись в проеме. С улицы — звон железа и вопли ярости. Убивают... Кого? Князя!

— С дороги, дура! — он выхватывает меч из ножен, отбрасывает не нужную более перевязь. — С дороги!

— НЕ ПУЩУ-У-У!

Хрупкий излом бровей.

Тонкое запястье.

Немыслимого изящества движения.

Он смотрит, как волосы падают ей на лоб, видит морщинку меж бровей... Видит, как бьется в виске жилка.

«Интересно, какого цвета ее глаза?»

— Что вам нужно? — говорит она. В голосе усталость и... гнев.

Он вздрагивает.

— Мне? — пробует слово на вкус. — Нужно?

— Да! — почти крик.

— Вы. Ваш будущий ребенок.

Она вскакивает.

— Нет!

— Да. Если ребенок Вальмира... как сказал князь...

— Предатель!

Это оказалось неожиданно болезненным.

— Истеричка.

— Не смейте меня оскорблять! — кричит она, бросается вперед, хватает подсвечник... хватает пустоту. Растерянно оглядывается.

Салим взвешивает подсвечник в ладони.

— Все? — спрашивает он.

— Вы... вы...

— Прошу вас, сядьте. Прекрасно разыграно, но...

Она замирает.

— Но мало практики. В следующий раз не надо смотреть на меня так прицельно. И на подсвечник — не надо...