Дживс и песнь песней - Вудхаус Пэлем Грэнвил. Страница 3

Тетя Далия прискакала на следующий день, и я позвал Дживса. Он появился, излучая мудрость свыше всякого правдоподобия — каждая черта его была озарена чистым интеллектом, — и я сразу понял, что машина работает вовсю.

— Говорите, Дживс, — сказал я. — Вы размышляли над проблемой?

— Да, сэр.

— И каков результат?

— У меня есть план, сэр, который, по моему представлению, должен привести к удовлетворительному решению.

— Выкладывайте, — сказала тетя Далия.

— В подобных случаях, сударыня, предпосылкой успеха является тщательное изучение психологии индивидуума.

— Чего индивидуума?

— Психологии, сударыня.

— Он имеет в виду психологию, — сказал я. — А под психологией, Дживс, вы подразумеваете?..

— Основные склонности и свойства характера главных фигурантов дела, сэр.

— То бишь, что они за люди?

— Именно, сэр.

— Он всегда говорит с тобой так, Берти? — спросила тетя Далия.

— Иногда. Время от времени. А иногда нет. Продолжайте, Дживс.

— С вашего позволения, сэр, наблюдая за мисс Беллингер, я пришел к выводу, что наиболее ярко выраженной особенностью этой дамы является тяжелый и необузданный нрав. Насколько легко мне вообразить, как она аплодирует успеху, настолько невероятной представляется мне картина, рисующая мисс Беллингер в тот момент, когда она утешает неудачника. Вы, быть может, помните, сэр, как она реагировала на попытку мистера Глоссопа дать ей прикурить от его автоматической зажигалки? Я заметил определенные признаки раздражения, выказанные ею, когда мистер Глоссоп потерпел неудачу и не смог извлечь из инструмента требуемое пламя.

— Вы правы, Дживс. Она устроила ему форменный разнос.

— Именно, сэр.

— Что-то я не совсем понимаю, — вмешалась в разговор тетя Далия, несколько озадаченная. — По-вашему, если он будет щелкать зажигалкой достаточно долго, ей это в конце концов надоест, и она ему откажет? В этом ваша идея?

— Я упомянул этот эпизод, сударыня, как свидетельство безжалостного характера мисс Беллингер.

— Безжалостного, — подтвердил я, — именно, безжалостного. Беллингер — черствое бездушное создание. Эти глаза, этот подбородок. По ним видна ее суть. Железный канцлер в юбке — вот что она такое.

— Весьма точное определение, сэр. Вот почему мне представляется, что случись мисс Беллингер стать свидетельницей неудачного выступления мистера Глоссопа перед публикой, ее любовь неминуемо угаснет. Если, например, во вторник ему не удастся расположить к себе аудиторию…

Я увидел просвет.

— Черт возьми, Дживс! Если его освищут, все встанет на свое место, так?

— Я был бы крайне удивлен иному исходу, сэр.

Я покачал головой.

— Мы не можем полагаться на случайность, Дживс. Конечно, трудно вообразить более подходящий объект для освистывания, чем молодой Таппи, поющий «Моего сыночка», это я понимаю, но… Нет, Дживс, мы не имеем права рассчитывать только на удачу.

— В этом нет необходимости, сэр. Вы могли бы предложить вашему другу, мистеру Бингхэму, свои услуги в качестве исполнителя на предстоящем празднике. Нетрудно будет организовать дело так, чтобы вы пели непосредственно перед мистером Глоссопом. Мне кажется, сэр, если мистеру Глоссопу придется петь «Моего сыночка» сразу же после того, как вы исполните ту же самую песню, публика будет реагировать на его выступление вполне соответственно нашим чаяниям. К тому моменту, когда мистер Глоссоп начнет петь, слушатели уже в значительной степени потеряют интерес к этому произведению и будут достаточно откровенны в проявлении чувств.

— Дживс, вы чудо, — сказала тетя Далия.

— Благодарю вас, сударыня.

— Дживс, вы осел, — сказал я.

— Что ты мелешь, Берти? — вспылила тетушка. — Это великолепный план.

— Чтобы я пел «Моего сыночка» в клубе Крепыша Бингхэма? Подумать только!

— Вы ежедневно исполняете эту песню в ванной, сэр. Мистер Вустер, — сказал Дживс, обращаясь к тете Далии, — обладает приятным мягким баритоном.

— Не сомневаюсь.

Я бросил на Дживса ледяной взгляд.

— Одно дело — петь «Моего сыночка» в ванной, Дживс, и совсем другое — перед отборнейшими бакалейщиками со чада и домочадцы!

— Берти, — вмешалась тетя Далия, — ты будешь петь, хочешь ты этого или нет.

— Не буду!

— Берти!

— Ни за что!

— Берти, — твердо сказала тетя Далия, — во вторник, третьего числа следующего месяца, ты споешь «Моего сыночка». Ты будешь петь как жаворонок на заре, в противном случае да падет на твою голову…

— Не буду!

— Подумай об Анджеле!

— К черту Анджелу!

— Берти!

— Ни за что, пропади все пропадом!

— Значит, нет?

— Ни в коем случае.

— Твое последнее слово?

— Последнее. Учтите раз и навсегда, тетя Далия, нет такой силы, которая заставит меня спеть хотя бы одну ноту. В тот же день я послал Крепышу Бингхэму телеграмму с оплаченным ответом, где предлагал свои услуги по упомянутому делу, и к вечеру все было улажено. Согласно программе, я выступал вторым после перерыва. Следующим значился Таппи. А непосредственно за ним — мисс Кора Беллингер, знаменитое оперное сопрано.

— Дживс, — сказал я вечером, причем в голосе моем тщетно было искать теплоту, — загляните в ближайший нотный магазин. Мне нужен экземпляр «Моего сыночка». Придется заучить все слова — я уже не говорю о суете и нервном напряжении, сопряженном с этой затеей.

— Слушаю, сэр.

— Хочу также подчеркнуть…

— Мне лучше поторопиться, сэр, магазин скоро закроется.

— Ха!

Я хотел его уязвить.

Разумеется, я заставил себя превозмочь страх перед грядущим испытанием и отправился в путь исполненный хладнокровия и мужества, отличающих людей, способных совершать отчаянные поступки с беззаботной улыбкой на устах. Но, должен признаться, был момент — лишь только я вошел в зал и обвел взглядом собравшихся искателей удовольствий — был момент, когда потребовалась вся бульдожья отвага вустеров, чтобы не плюнуть на все и не удрать в такси прочь, в цивилизованный мир. Целомудренные развлечения были в разгаре. Некто, по виду — местный гробовщик, декламировал киплинговского «Гангу Дина». При этом публика, хотя и не улюлюкала в точном смысле этого слова, выглядела довольно мрачно, что мне совсем не понравилось. Один ее вид вызывал чувства, родственные тем, что должны были испытывать Седрах, Мисах и Авденаго, готовясь войти в печь, раскаленную огнем.

Рассматривая сограждан, собравшихся в зале, я пришел к заключению, что они временно отложили вынесение приговора. Приходилось ли вам, постучавшись в дверь нью-йоркского подпольного бара, увидеть, как, щелкнув, открывается зарешеченное окошко, и в нем оказывается лицо? Глаза устремлены на вас, и в этот длинный молчаливый миг вся ваша жизнь проходит перед вами. Потом вы сообщаете, что ваш друг мистер Цинцинхаймер, заверил вас, что стоит на него сослаться, как вас примут подобающим образом. Тут же напряжение спадает. Так вот, заполняющие зал торговцы рыбой выглядели точь-в-точь как это лицо. «Ну, начинай, — казалось, говорили они, — а уж мы знаем, как с тобой поступить». И я проникался уверенностью, что это их «ну, начинай» адресуется мне.

— Аншлаг, сэр, — сказал кто-то рядом. Это был Дживс, снисходительно наблюдавший за происходящим.

— Вы здесь, Дживс? — холодно спросил я.

— Да, сэр. Я нахожусь здесь с самого начала представления.

— Ах так? Есть жертвы?

— Простите, сэр?

— Вы все понимаете, Дживс, — сказал я строго. — Не делайте вид, что это не так. Кого-нибудь уже освистали?

— О нет, сэр.

— Думаете, первым буду я?

— Нет, сэр. Я не вижу оснований для неудачи. У меня предчувствие, что вас примут хорошо.

Внезапная мысль посетила меня.

— Думаете, все пойдет как задумано?

— Да, сэр.

— А я так не думаю, — сказал я. — И вот почему: я обнаружил просчет в вашем гнусном плане.