Шалости аристократов - Вудхаус Пэлем Грэнвил. Страница 16

А я хотел мира всей душой, и чем скорее, тем лучше. Поймите меня правильно, я слова худого не скажу о Нью-Йорке. Мне он даже понравился, и я неплохо проводил здесь время. Но факт остаётся фактом: парень, всю жизнь проживший в Лондоне, начинает тосковать по дому на чужбине, и я мечтал очутиться в своей старой, доброй квартире на Беркли-стрит, а такая возможность могла представиться мне только в том случае, если бы тётя Агата угомонилась и простила бы мне историю с Глоссопами. Лондон, конечно, большой город, но поверьте мне на слово, он недостаточно велик, чтобы жить в нём вместе с тётей Агатой, если она имеет на тебя зуб. Поэтому, должен признаться, этот самый Бассингтон-Бассингтон был для меня всё равно что Голубь Мира. Он прибыл в Нью-Йорк в семь сорок пять утра, совершенно непристойный час. Дживз очень вежливо указал ему на дверь и предложил прийти часа через три, таким образом дав мне реальный шанс проснуться и радостно приветствовать наступивший день. Должен признаться, Дживз поступил благородно, так как совсем недавно между нами возникла некоторая напряжённость, так сказать, лёгкое трение; одним словом, пробежала черная кошка из-за шикарных лиловых носков, которые я носил вопреки его желанию; и человек менее великий, чем Дживз, наверняка ухватился бы за возможность отомстить мне и запустил бы Сирила в мою спальню, когда я и двух слов не смог бы сказать даже своему лучшему другу. Пока я не выпью чашку чая и не погрущу в полном одиночестве, я не в состоянии вести светские разговоры.

Итак, Дживз поступил крайне благородно, вытурив Сирила на свежий воздух и вручив мне его визитную карточку вместе с утренним чаем.

— Это ещё кто такой, Дживз? — спросил я, не совсем соображая спросонок.

— Насколько я понял, джентльмен прибыл из Англии, сэр. Он заходил к вам утром.

— Великий боже, Дживз! Неужели утро начинается не сейчас, а ещё раньше?

— Он просил передать, что зайдёт позже, сэр.

— Никогда о нём не слышал. А ты, Дживз?

— Мне известен род Бассингтон-Бассингтонов, сэр. Я знаю три ветви Бассингтон-Бассингтонов: шропширские Бассингтон-Бассингтоны, хэмпширские Бассингтон-Бассингтоны и кентские Бассингтон-Бассингтоны.

— Похоже, Англия завалена Бассингтон-Бассингтонами.

— Совершенно верно, сэр.

— Вряд ли они внезапно закончатся, что?

— Должно быть, так, сэр.

— А этот откуда?

— Не могу знать, сэр. Я недостаточно хорошо с ним знаком.

— Судя по твоим впечатлениям, Дживз, ты не хочешь заключить со мной пари, два к одному, что он не какой-нибудь придурок или псих?

— Нет, сэр. Шансы слишком неравны.

— Так я и думал. Что ж, нам остаётся надеяться, что он не полный придурок.

— Время покажет, сэр. Джентльмен принес вам письмо, сэр.

— Да ну? — спросил я и взял конверт. А затем я узнал почерк. — Послушай, Дживз, письмо от тёти Агаты.

— Вот как, сэр?

— Напрасно ты говоришь таким легкомысленным тоном. Разве тебе не понятно, что это означает? Она пишет, чтобы я присмотрел за этим психом, пока он будет жить в Нью-Йорке. Прах меня побери, Дживз, если только мне удастся ублажить этого придурка и он благосклонно обо мне отзовётся, я смогу вернуться в Англию к гудвудским скачкам. Дживз, ты должен мне помочь. Нам необходимо поднапрячься и угодить этому парню во что бы то ни стало.

— Да, сэр.

— Он пробудет в Нью-Йорке недолго, — сказал я, продолжая читать письмо. — Какие-то важные шишки в Вашингтоне должны устроить его на дипломатическую службу. Я считаю, нам удастся заслужить его любовь и уважение, если мы дадим в его честь хороший обед и пару раз пригласим на ленч. Как ты думаешь?

— Мне кажется, вы абсолютно правы, сэр.

— С тех пор, как мы уехали из Англии, я в первый раз вздохнул свободно. Тучи рассеиваются, Дживз!

— Весьма вероятно, сэр.

Он начал раскладывать мои вещи. Наступило неловкое молчание.

— Другие носки, Дживз, — сказал я, судорожно вздохнув, но стараясь говорить небрежным тоном. — Я надену лиловые.

— Прошу прощенья, сэр?

— Подай мои шикарные лиловые носки.

— Слушаюсь, сэр.

Он достал их из ящика комода, словно был вегетарианцем, выудившим из салата гусеницу. Я видел, что он сильно переживает. Жутко неприятно, и всё такое, но человек должен уметь изредка постоять за себя. Двух мнений быть не может.

Я ждал Сирила сразу после завтрака, но он всё не появлялся, поэтому около часа я отправился в клуб «Ягнята», где у меня была назначена встреча с одним деятелем, Гаффином, которого я обещал угостить ленчем. С Джорджем Гаффином, автором пьес и ещё чего-то, я познакомился сразу по прибытии в Нью-Йорк. По правде говоря, я много с кем подружился в Нью-Йорке, городе, битком набитом богемными парнями, всегда готовыми радостно приветствовать новичка, ничего не понимающего в искусстве.

Гаффин немного опоздал, объяснив, что задержался на репетиции своей новой музыкальной комедии «Попроси папу». Мы отменно перекусили и принялись за кофе, когда официант сообщил, что меня хочет видеть Дживз.

Дживз ждал в гостиной. Он бросил на мои носки взгляд мученика и отвёл глаза.

— Только что звонил мистер Бассингтон-Бассингтон, сэр.

— Да ну?

— Да, сэр.

— Где он?

— В тюрьме, сэр.

Если б я не стоял у стены, я бы упал. Чтобы такое произошло с протеже тёти Агаты в первый же день, как он, так сказать, попал под моё крылышко!

— В тюрьме?!

— Да, сэр. Он сообщил мне по телефону, что его арестовали, и попросил вас прийти и внести за него залог.

— Арестовали! За что?

— Он не почтил меня своим доверием, сэр.

— Тяжёлый случай, Дживз.

— Совершенно справедливо, сэр.

Я прихватил старину Джорджа, который благородно вызвался меня сопровождать, и мы быстро доехали на такси до полицейского участка. Некоторое время мы сидели на деревянной скамье в приёмной, а затем появился полицейский, ведя за собой Сирила.

— Привет! Привет! Привет! — сказал я. — Что?

Насколько я могу судить, ни один парень не выглядит лучшим образом сразу после выхода из тюремной камеры. Когда я учился в университете, мне приходилось раз в год ходить туда как на работу, чтобы внести залог за одного своего приятеля, которого полицейские с тупым постоянством хватали каждую ночь после лодочных гонок между Оксфордом и Кембриджем, и когда он выходил из камеры, то был похож на нечто неприличное, провалявшееся сутки на свалке. Сирил выглядел примерно так же. У него был разорван воротничок, подбит глаз, и вообще о его внешнем виде не стоило говорить вслух, тем более писать тёте Агате. Высокий худой парень с копной соломенных волос и бледно-голубыми глазами навыкате, делавшими его похожим на какую-то редкую рыбу.

— Мне передали вашу просьбу, — сказал я.

— А, так вы Берти Вустер?

— Точно. А это — мой приятель, Джордж Гаффин. Пишет пьесы и всё такое, знаете ли.

Мы пожали друг другу руки, и полисмен, отковыряв кусок жевательной резинки из-под сиденья стула, куда он прилепил её на чёрный день, уселся в углу и принялся работать челюстями.

— Дурацкая страна, — заявил Сирил.

— О, ну, не знаю, знаете ли! — сказал я.

— Мы стараемся, — заметил Джордж.

— Старина Джордж — американец, — объяснил я. — Пишет пьесы и всё такое, знаете ли.

— Само собой, страну придумал не я, а Колумб, — сказал Джордж. — Но если вы хотите внести в неё изменения к лучшему, я с удовольствием передам ваши предложения в надлежащие инстанции.

— Для начала скажите, почему полицейские в Нью-Йорке не одеваются должным образом?

Джордж бросил взгляд на жующего в углу полицейского.

— По-моему, всё на месте, — сказал он.

— Я имею в виду, почему они не носят шлемов, как полисмены в Лондоне? Почему они выглядят как почтальоны? Это нечестно. Любой бы на моём месте оконфузился. Я стоял себе спокойно на мостовой, никого не трогал, когда парень, похожий на почтальона, подошёл ко мне и ткнул меня дубинкой под рёбра. Я не понимаю, почему я должен терпеть, когда почтальон тыкает меня под рёбра. Я не для того проплыл три тысячи миль, чтобы какой-то почтальон тыкал меня под рёбра.