Женщины, жемчуг и Монти Бодкин - Вудхаус Пэлем Грэнвил. Страница 8

— А мне то! Слушай, Бодкин. Ты, наверное, удивился, что человек с моим состоянием занимает деньги. Оригинально, подумал ты. Объясню в двух словах: «Общий счет».

— Прошу прощения?

— У нас с женой общий банковский счет. Она его открыла, когда ты поступил на студию.

— Да? — сказал Монти, а Лльюэлин нахмурился.

— Вот ты говоришь «Да?» так это легкомысленно, и не подозреваешь, что нет на свете более печальных слов. Они значат, что я не могу оплатить ни малейшей покупки без того, чтобы жена не спросила: «А это тебе зачем?». Нет для мужчины слов горше этих. Не знаю, говорила она тебе, что мы ездили во Францию?

— Да, вроде бы — в Канны.

— Верно. Ты в этих Каннах бывал?

— Конечно. Кстати, если помните, мы там и познакомились.

— Именно. Значит, тебе известно, что в Каннах —просто сказочные возможности по части азартных игр. Два казино, а за углом — само Монте-Карло. Бодкин, я очень люблю рулетку. Как раз сейчас я изобрел новую систему и должен ее опробовать. Но если я выпишу чек, а она меня спросит, на какие нужды, и я ей отвечу: «На рулетку», она… она очень образно выразится. Бодкин, моя жена не любит азартных игр. Против выигрыша она, конечно, не возражает, но проигрывать — не хочет, а самая лучшая система все же предполагает некоторые издержки. В общем, она не хочет, чтобы я развлекся за зеленым сукном, и тут ничего не поделаешь.

— Могу себе представить.

— Надеюсь, что нет. Кстати, у нас то же самое, если ей еще что-нибудь не нравится.

— Видимо, миссис Лльюэлин очень сильная личность.

— Железная женщина. Возьми к примеру, эту штуку, которую она заставляет меня писать. Мне это не нравится, Бодкин, совсем не нравится. Разве напишешь историю киностудии, скрывая самое интересное? Если бы я приоткрыл некоторые дела, которые творились у нас поначалу, книга вызвала бы такой восторг, что меня бы просто посадили. Думаешь, ей что-нибудь можно втолковать? Не думай. Если она приказала — спорить бессмысленно. Мне, конечно, будет немножко легче работать с таким старым другом. Кстати, почему тебе опять нужна работа? Насколько я знаю свою жену, она платит мало.

— Это точно.

— Такая… скажем, практичная.

— Я заметил.

— Как же ты согласился?

Если Монти и колебался, то не больше мгновенья. Что-то в этом новом, улучшенном Лльюэлине превращало желание поделиться с ближним почти в обязанность. В Лльюэлин-Сити он бы и представить себе не мог, что говорит о своих невзгодах шефу, но сейчас — дело другое.

Он рассказал ему все. Он рассказал о великой любви к Гертруде, о ее послушании отцу и о кознях этого самого отца, а мистер Лльюэлин мрачно и внимательно слушал.

Наконец он произнес:

— На твоем месте я бы дважды подумал перед тем как жениться.

Монти ответил, что он уже подумал больше двух раз; по правде говоря, он последнее время только об этом и думает. Мистер Лльюэлин заметил, что он не совсем то имел в виду. Он хотел сказать, что супружество — это тебе не шутка. Не стоит бросаться туда, очертя голову, да еще верещать, будто ты сорвал банк в Монте-Карло. Да, супружество — вещь хитрая. Есть в нем такие ловушечки. Сразу не разглядишь, а потом — слишком поздно.

— А тут, — заверил он Бодкина, — до превращения в полный ноль — один шаг. И еще. Главное — смотри, чтобы у твоей избранницы не было никаких дочерей.

Монти сказал, что он будет очень осторожен.

— Жены сами по себе не сахар, особенно если они были пантерами, но до падчериц им далеко. Моя падчерица, дочка Грейс от предыдущего брака, умудряется командовать даже своей матерью, а со мной она обращается как с мексиканским… ну, этим, вроде пиона…

— Пеоном?

— Именно. Ох уж эти современные девушки! А все школа, школа! Там они этого и набираются. Я просил-молил Грейс, не посылать Мэвис в Нью-Йорк, в такой, знаешь, особенный колледж. Вернется оттуда, говорю, чистой

воображалой, как будто она царица Савская или кто там еще. Все без толку. Не слушает. Ладно, что тебе мои беды? Спасибо за пять сотен.

— Да не за что.

— Тогда, может, дашь тысячу?

— Пожалуйста.

— Я так и думал. Молодец ты, Бодкин!

— Спасибо, мистер Лльюэлин.

— Какой там мистер!

— Спасибо, Лльюэлин.

— Зови меня просто Айвор.

— Спасибо, Айвор.

— Или даже Джумбо. Это такое прозвище.

— Спасибо, Джумбо.

— Нет, Бодкин, это тебе спасибо.

Так началась прекрасная дружба, надежная, как новый двенадцатицилиндровый двигатель.

Грейс была не из тех женщин, которые легкомысленно относятся к своим волосам. Если она садилась к парикмахеру, она следила за тем, чтобы он не ел даром свой хлеб. Поэтому прошло немало времени, пока она рассталась с Антуаном, специалистом по скальпам, чтобы выпить чаю со своей дочерью. Последние два дня Мэвис была в Сассексе, изучала Меллингем-холл, и они условились встретиться в одной из тех чайных, которыми так знаменит Лондон.

Мистер Лльюэлин, рассказывая Монти о своей падчерице, которая досталась ему как неотъемлемая часть приданого, не оставил и тени сомнений в ее устрашающих свойствах и, надо сказать, не преувеличил их. Она являла собой ярчайший пример того, что может получиться, когда роковой красавец (а отец был именно им) женится на роковой красавице. Если союз их будет благословлен потомством, вы получите суперпантеру. Ею Мэвис и была. Даже Грейс дрожала перед ней, что же до Лльюэлина, то, как он и рассказал Монти, в ее присутствии он чувствовал себя последним пеоном. Она была высокой, красивой, стройной. Как правило, Айвору нравились высокие стройные девушки, но у нее была привычка: когда он высказывал свое мнение или вообще хоть что-то говорил, она молча поднимала брови, иногда прищелкнув языком, а это все-таки обидно.

— Ты опоздала, — сказала она матери, когда та вошла в чайную. — Я тебя жду уже битый час.

— Прости, дорогая, я нанимала секретаря, чтобы помочь с этой книгой о студии. А потом я пошла к Антуану, и он меня очень долго держал. Мыл голову, укладывал, сушил… Как тебе его работа?

— Могло быть и хуже.

— И на том спасибо.

— А вообще, вряд ли. Почему ты ходишь к этому безрукому типу?

— Мне говорили, он самый лучший в Лондоне.