Так велика моя любовь - Вудивисс Кэтлин. Страница 54

Максим в задумчивости водил пальцем по краю кружки.

— Полагаю, в скором времени Филипп устанет от борьбы с голландцами. Эта склока тянется более двадцати лет.

— Ja, после смерти отца, когда Филипп получил фласть над провинциями, он и инквизиция изо фсех сил пытались не пустить кальвинистов в Нидерланды [29]. Уже много лет испанская монархия федет там непрекращающуюся борьбу, но ф последнее фремя фозникло гораздо больше поводов для настоящей фойны.

— Ты не можешь проявлять лояльность к испанцам, когда твоя мать — голландка, — заметил Максим.

— Ach! Моя мать ненавидит их! Семнадцать лет назад Альба [30] со своим Советом Крови казнил ее брата. Ей совсем не нравится, что Ганза продолжает торговать с Испанией. — Он криво усмехнулся. — Если бы не ее любовь, я бы стал изгоем ф собственной семье.

К концу обеда их разговор касался уже ничего не значащих тем, и Максим опять заявил, что нужно поторапливаться, так как позже отправляться в путь небезопасно. Николас приказал двум своим дружинникам, сидевшим за соседним столом, сопровождать его друзей. Он не принял никаких возражений Максима и ясно дал понять, что заботится прежде всего об Илис. Максим пожал плечами и покорно двинулся за капитаном, направившимся к двери.

Почтительно выслушав приказания фон Райана, дружинники поспешно бросились готовить лошадей. К тому моменту, когда капитан и его светлость вышли из гостиницы, они уже стояли у дверей и держали лошадей под уздцы. Илис задержалась на пороге, испуганно глядя под ноги на грязную мостовую. Внезапно восторженный свист, слетевший с губ Николаса, заставил ее поднять глаза.

— Ja, Максим, у тебя прекрасная кобыла… настоящая красавица.

В памяти Илис всплыл образ низкорослой белой лошаденки, и девушка удивленно посмотрела на капитана, усомнившись в том, что у него с головой все в порядке, если он имеет в виду ту лошадь, на которой она приехала в город. Проследив за его взглядом, она, к своему изумлению, обнаружила, что он восхищается гнедой кобылой. Все сомнения относительно умственных способностей Николаса тут же исчезли, потому что лошадь была действительно чрезвычайно красива. На породистой голове выделялись огромные выразительные глаза, расчесанная грива только подчеркивала изящный изгиб длинной шеи. Это было высокое, мощное животное со стройными ногами, как бы специально созданное для высокородной дамы. И как же оно отличалось от белой кобылки, которую Илис окрестила Ангелом.

Максим подвел лошадь к девушке.

— Надеюсь, вы будете довольны, узнав, что я продал ту кобылу и купил для вас эту лошадь. Вполне подходящее животное, вы не согласны?

— Вы совершенно правы, милорд, — ответила Илис, не скрывая своей радости.

Она не могла понять, что побудило его так поступить, — ведь ее вид верхом на низкорослой кобылке страшно веселил его. Но купить для нее такую великолепную лошадь, а в придачу к ней новое дамское седло и сбрую — это было совсем не в его духе. Не в силах скрыть восторга, вызванного его подарком, Илис подняла на Максима глаза и с улыбкой пробормотала:

— Вы меня ошеломили, милорд. Я ничего подобного от вас не ожидала. Спасибо.

Очарованный ее улыбкой — первой улыбкой, предназначенной именно ему, — Максим с неохотой отвел от девушки взгляд. Николас бросился к Илис, чтобы помочь ей сесть на лошадь, а Максим, повернувшись к ним спиной, принялся подправлять подпругу на своем жеребце. Он стоял и медленно гладил Эдди, слушая негромкие голоса Илис и Николаса, В его голове вихрем проносились образы капитана, целующего девушку в щеку, или приникшего губами к ее руке в прощальном приветствии, или с нескрываемым восхищением глядящего в эти синие глаза.

Внезапно Максима охватило непреодолимое желание убраться отсюда как можно скорее. Он вскочил в седло и повернулся к Николасу и Илис, всем своим видом выражая нетерпение.

Капитан понял намек и молча пожал Илис руку. Потом расправил плащ и отошел.

— Будь осторожен, следи, как бы чего не случилось, — предостерег он Максима. — До скорой встречи.

Максим взмахнул на прощание и, слегка сдавив каблуками бока жеребца, пустил Эдди медленным шагом. Немного отъехав, Илис обернулась и помахала капитану, одиноко стоявшему возле гостиницы. Затем, поудобнее умостившись в седле, приготовилась к долгой дороге в замок Фаулдер. Его светлость пристроился справа от нее.

Ночь была тиха. Даже легкое дуновение ветерка не нарушало царившего спокойствия. Казалось, природа затаила свое морозное дыхание. Над холмами висела полная луна, освещавшая мир серебристым светом и наполнявшая его длинными темными тенями. Высокие деревья, одетые в белоснежные наряды, стояли неподвижно, как бы прислушиваясь к скрипу снега под копытами лошадей. Илис поглубже натянула на голову капюшон и закуталась в теплый плащ, уверенная, что Эдди ни на шаг не отойдет от ее кобылы. Этот могучий жеребец гарцевал и задирал хвост подобно назойливому петуху, обхаживавшему курицу. Нужно было обладать железной рукой, чтобы держать это животное в повиновении, однако Максиму это удавалось без особого труда, что свидетельствовало о его богатом опыте и мастерстве.

А на некотором расстоянии от них Фич устроил себе гнездышко между колодцем и каменным корытом для воды, как раз посередине между воротами и дверью, замка. Прошло немало времени с тех пор, как сгустились долгие зимние сумерки, и небо превратилось в черное бархатное покрывало, усыпанное звездами-бриллиантами. Над холмами поднялась луна, и ее оранжевый цвет постепенно превращался в бледно-желтый по мере того, как она все выше взбиралась на небосклон. Именно это время суток, когда духи встают из могил, вызывало у Фича наибольший ужас.

В вопросе о привидениях Спенс пришел к логическому заключению, что если они и в самом деле существуют, то их передвижение ограничивается замком, поэтому совершенно спокойно удалился в конюшню и, завернувшись в меховое одеяло, безмятежно заснул. Вскоре его мощный храп сотряс деревянные стены. Но Фич не отважился на такое. Он вышел в ночной дозор, и его мысли, блуждавшие в плену древних преданий и сказок, услышанных в детстве, отказывались подчиняться доводам рассудка. Стремясь как можно скорее покинуть замок после того, как repp Дитрих отправился спать, он торопливо разжег огонь в зале, проверил все двери и, отважившись выйти наружу, вооружился дубовым суком величиной с его рост и толщиной с его руку. Обойдя двор, он не встретил ни духов, ни призраков. Однако воображение Фича всячески подавляло его попытки сохранять спокойствие и решительность перед лицом неуловимого врага. Освещенные серебристой луной дворовые постройки бросали на землю длинные тени, и у него волосы вставали дыбом при мысли, что в них прячутся привидения. Он задрал голову и посмотрел на замок, высившийся над ним подобно великану, и, содрогнувшись, поплотнее запахнул одеяло. Фич и сам не мог бы сказать, что является причиной бьющей его тело дрожи — холод или некий внутренний страх, — но он пристально вглядывался в дверь замка, чтобы вовремя заметить любое, даже мимолетное движение.

Воздух был морозным, но Фичу, закутавшемуся в мех, было тепло. Постепенно его веки налились тяжестью. Голова свесилась, потом резко дернулась, потом опять свесилась — и так и осталась, а его грозное оружие медленно съехало на колени. Его сон, наполненный всевозможными персонажами, воскресшими из сказок и историй, события которых отличались значительной степенью преувеличения, был тревожным.

По обеим сторонам двери горели факелы, отбрасывавшие в ночь круги теплого и уютного света и служившие путеводной звездой возвращавшимся домой путешественникам. Пушистый снег заглушал стук копыт, но как только лошади поравнялись с колодцем, вокруг которого образовались широченные наледи, по двору эхом разнесся грохот, похожий на хруст костей, — это Эдди своими ножищами крушил лед.