Риск - Вулф Джоан. Страница 66

— Филип, — вымолвила я. — О Боже, Филип.

Я не понимала, что со мной происходит. Еще немного, и я не выдержу. Если это продлится чуть дольше, я умру, пронеслось у меня в голове.

Словно издалека до меня донесся его голос, повторяющий мое имя снова и снова.

И когда пришло освобождение, это был взрыв физического наслаждения огромной силы. В это же мгновение я почувствовала, как Филип вздрогнул и застонал, и поняла, что он испытывает то же, что и я.

Мы прильнули друг к другу, летя сквозь облака, — два человека в одном теле.

Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я почувствовала на себе тяжесть его обнаженного, влажного от пота тела, как и два дня назад, но сегодня я упивалась этим ощущением. Я обняла его еще крепче, прижалась губами к его черным волосам у моей щеки, прислушиваясь к глухим ударам его сердца.

Наконец он промолвил:

— Я слишком тяжел для тебя, — и перевернулся на бок, положив руку мне на живот. Он закрыл глаза и задремал, а я молча смотрела на его лицо с немым обожанием.

Я никак не могла поверить в то, что сегодня произошло между нами. Мне не верилось, что отвратительный, пугающий опыт позапрошлой ночи превратился в этот чувственный праздник, после которого каждая клеточка моего тела пела от наслаждения.

Он был так ласков со мной сегодня. Он так старался не причинить мне боли, чтобы наша близость доставила мне удовольствие. Я смотрела на его чертовски красивое лицо, на спутанные черные волосы, на сильное, мускулистое тело, и слезы навернулись мне на глаза.

«Я так его люблю, — думала я. — Прошу тебя, Господи, сделай так, чтобы и он полюбил меня».

Словно услышав мои тайные мысли, он открыл глаза.

— Я что, уснул? — тихо спросил он.

Я смотрела на него, вложив в свой взгляд всю душу.

— О, Филип, — промолвила я, — ты лучше всех на свете.

Мрачная тень пробежала по его лицу.

— Ты ошибаешься, это совсем не так, — сказал он. А потом потянулся ко мне и заключил в объятия, словно свою собственность.

Мы провели в Уинтердейл-Парке две недели, а потом настало время возвращаться в Лондон. Когда я стану старой-старой леди и страсти и чувства исчезнут без следа, то все равно до конца своих дней буду помнить эти две недели.

Мы жили друг для друга. Внешне мы вели себя так, как и полагалось вести себя хозяину и хозяйке огромного поместья. Но на самом деле мы стремились только к одному — быть вместе.

Мы могли, к примеру, встретиться днем в спальне и провести целый час в любовных утехах, а потом встать, одеться и как ни в чем не бывало отправиться по своим делам. А вечером того же дня мы падали в объятия друг друга, словно не виделись целую вечность.

Мне было все равно, что подумают слуги. Меня не заботило, что кто-нибудь узнает про наши дневные свидания или ненароком заметит, как соприкасаются наши руки и колени, когда мы вечером сидим за шахматной доской. Я не знала смущения. Мое тело стало свободным и забыло, что такое стыд, — оно помнило только о том, что прекрасно, потому что Филип говорил мне, что я красивее всех на свете.

И лишь одно облачко отбрасывало крохотную тень на мое счастье. Я отдала Филипу всю себя — и тело, и душу. Но я знала, что он утаил от меня частичку своей души.

Когда мы держали друг друга в объятиях, тогда он принадлежал мне весь. Я чувствовала это. Мы становились единым целым — наши тела, сердца, души. Но как только тела наши разъединялись, он уносил с собой и часть себя.

Я убеждала себя, что у меня нет причин для беспокойства. Моему браку может позавидовать любая женщина, нельзя быть такой алчной.

Но я обнаружила в себе собственнические инстинкты, по крайней мере в том, что касалось Филипа. Я хотела, чтобы он был моим целиком и полностью, и то, что он утаивал часть себя, наполняло меня тревогой.