Языки Пао. Страница 22

Учительский состав, такой же, как в школе Желамбре, набрали в основном из молодых преподавателей с Брейкнесса — вновь все они оказались сыновьями Палафокса. В резиденциях находилась дюжина министров-паонитов низшего ранга, ставленников Бустамонте, и функция Берана состояла в поддержании связи между двумя этими группами.

Но вот что вызывало у Берана особое беспокойство — Финистерл, молодой брейкнесский преподаватель, знавший, кто такой на самом деле Беран, также работал здесь, в Поне. Трижды Берану с колотящимся сердцем удавалось проскользнуть мимо Финистерла так, чтобы тот его не заметил, но на четвертый раз встречи избежать не удалось. Финистерл лишь сухо поприветствовал Берана — и удалился, оставив его в недоумении.

В течение следующих четырех недель Беран множество раз встречал Финистерла и наконец решился заговорить первым. Ответы Финистерла рассеяли всяческую неопределенность.

Беран выяснил, что горячим желанием Финистерла было продолжать образование в Институте Брейкнесса, но оказался он в Поне по трем причинам. Первая: такова была воля его отца, Лорда Палафокса. Вторая: Финистерл хорошо понимал, что иметь сыновей гораздо проще на Пао, нежели на Брейкнессе. Он был достаточно честен, и о третьей причине красноречивее всяких слов говорило его молчание. Он считал Пао миром, который все время претерпевал изменения, миром огромных потенциальных возможностей, где человек достаточно предприимчивый и решительный может завоевать величайшую власть и престиж.

А что же Палафокс? Беран был в недоумении. Но Финистерл переменил тему и, глядя на него, задумчиво произнес:

— Странно думать, что даже эти скалы, и гора Сголаф когда-нибудь под напором ветра сравняются с землей. А, с другой стороны, самый безобидный холмик может превратиться в вулкан.

— Да, без сомнения, это так, — сказал Беран.

Финистерл упомянул также одно парадоксальное свойство человеческой натуры: чем более мощен и силен мозг Магистра, тем более яростны и дики его импульсы, когда начинается неизбежный склероз и его владелец обращается в Эмеритуса.

Несколько месяцев спустя Беран, выходя из административного корпуса, столкнулся лицом к лицу с Палафоксом. Беран похолодел: Палафокс глядел на него с высоты своего огромного роста. Собрав в кулак всю свою силу воли, Беран сделал принятый на Пао приветственный жест. Палафокс отвечал сардоническим кивком:

— Я удивлен тем, что вижу тебя здесь. Я предполагал, что ты прилежно учишься на Брейкнессе.

— Я многому научился, — отвечал Беран, — и в моем сердце не осталось желания продолжать образование.

Глаза Палафокса сверкнули:

— Образование приобретается не посредством сердца. Это — систематизация ментальных процессов.

— Но я сам — это далеко не только ментальные процессы, — ответил Беран. — Я — человек. Я должен считаться со всем своим существом.

Вначале Палафокс, казалось, размышлял, пристально рассматривая Берана, затем взгляд его заскользил по скалам Сголафа. Когда он снова заговорил, голос его был дружелюбным.

— Во Вселенной нет абсолютных истин. Назначение человека, его цель — кнутом вколотить порядок в визжащий поток вероятностей. Постоянное и непрерывное движение вперед немыслимо.

Беран понял, какое значение скрыто в этих на первый взгляд довольно общих замечаниях Палафокса.

— Поскольку вы уверили меня в том, что мое будущее вас более не интересует, я ощутил потребность в самостоятельных действиях. Я так и сделал — и возвратился на Пао.

Палафокс кивнул:

— Нет сомнения, что события вышли у меня из-под контроля. Но все же иногда можно извлечь большую выгоду из причуды судьбы, чем из тщательно взлелеянного плана.

— Прошу вас и впредь не принимать меня в расчет, строя ваши планы, — раздельно проговорил Беран бесстрастным тоном. — Я обрел вкус к личной свободе.

Палафокс рассмеялся с необычной для него искренностью:

— Хорошо сказано! Ну и что ты думаешь об обновленном Пао?

— Я озадачен. Не могу сделать однозначного вывода.

— Что вполне объяснимо. Ведь для этого нужно оценить и согласовать между собой миллион фактов на тысяче различных уровней. И если человеком не движет амбиция, как мною или Панархом Бустамонте, ошибка неминуема. Для нас эти факты делятся на две категории: благоприятные и неблагоприятные.

Отступив на шаг, Магистр оглядел Берана с ног до головы:

— Так значит, ты занимаешься лингвистикой.

Беран неохотно согласился.

— Даже за одно это, — сказал Палафокс, — ты должен быть благодарен мне и Институту Брейкнесса.

— Благодарность — примитив, только вводящий в заблуждение.

— Возможно, это и так, — согласился Палафокс. — А сейчас извини меня

— я тороплюсь на встречу с директором.

— Одну минуту, — остановил его Беран, — я сбит с толку. Вас, похоже, совершенно не волнует то, что я нахожусь на Пао. Вы собираетесь информировать об этом Бустамонте?

Палафокс кротко и прямо ответил на этот прямой вопрос, до чего Магистр Брейкнесса ранее никогда не снисходил:

— Я не планирую вмешиваться в твои дела. — Он помедлил секунду, затем заговорил в совершенно новой, доверительной манере: — Может быть, ты знаешь, что обстоятельства переменились. Панарх Бустамонте с течением времени становится все большим интеллектуалом, и твое присутствие может оказаться весьма полезным.

Беран начал было злобно возражать, но видя, что Палафоксу это весьма по сердцу, прикусил язык.

— Я должен идти по своему делу, — сказал Палафокс. — События развиваются все стремительнее. В последующие год или два последние неопределенности исчезнут.

Через три недели после этой встречи Беран был переведен в Деиромбону на Шрайманде, где множество детей — отпрыски пяти тысяч мирных паонитов — обучались искусству воинских состязаний. Многим из них до совершеннолетия оставалось уже немного.

Деиромбона — старейшее поселение на всей планете, обширный город из коралловых плит, расположенный в лесу. По какой-то причине город не совсем опустел. Из него было выселено около двух миллионов жителей. Гавань Деиромбоны продолжала функционировать, и несколько административных зданий было отведено для координации событий в валиантских поселениях. Старые дома стояли будто окоченевшие скелеты, смутно белея под высокими древесными кронами.

В Колониальном Секторе несколько бродяг скрывались в брошенных домах, делая редкие ночные вылазки, чтобы подобрать отбросы и что-нибудь стащить. Они рисковали жизнью, но поскольку власти вряд ли стали бы прочесывать лабиринты улиц, аллей, подвалов, магазинов, пакгаузов, квартир и общественных зданий, бродяги чувствовали себя в относительной безопасности.

Военные поселения валиантов тянулись вдоль побережья, в каждом из них была штаб-квартира легиона мирмидонов, как воины-валианты именовали себя.

Беран получил назначение в легион Деиромбоны, и в его распоряжении был целый заброшенный город, где он мог выбрать себе подходящее жилье. Он отыскал просторный коттедж в старом Лидо, где и разместился с комфортом.

Во многих отношениях валианты были самым интересным из всех новых паонитских сообществ. По крайней мере, наиболее ярким. Как и текниканты с побережья Желамбре, и когитанты из Пона, валианты были молодой расой — старший из них не достиг еще возраста Берана. Когда они маршировали под паонитским солнцем, бряцая оружием, с глазами, устремленными вперед в какой-то фанатичной экзальтации — это было странное и яркое зрелище. Их одежды были очень сложны и многоцветны, но каждый носил персональную эмблему на груди и знак легиона на спине.

В течение дня молодые мужчины и женщины тренировались врозь, осваивая новые виды вооружения, но ели и спали по ночам все вместе — различия обуславливались лишь рангом. Вообще какое-либо значение придавалось лишь служебным взаимоотношениям, борьбе за звание и честь.

В первый же вечер по прибытии Берана в Деиромбону в военном поселении состоялась церемония. В центре площади-плаца на платформе пылал огромный костер. Позади возвышалась стела Деиромбоны — призма из черного металла, усеянная эмблемами. По обе стороны от нее стояли взводы молодых мирмидонов, этим вечером облаченных в простую одинаковую форму темно-серого цвета. В руках у каждого было церемониальное копье, на месте наконечника вспыхивало неяркое пламя.