Прикрой, атакую! В атаке — «Меч» - Якименко Антон Дмитриевич. Страница 47

Бурлит, кипит, седой Днепр. Сколько бомб и снарядов брошено и упало в него, сколько самолетов свалилось! И немецких, и наших. На той, на правой, его стороне небольшой — два на два километра — плацдарм Бородаевка. Там наши войска, вернее, горстка людей. Но оттуда начнется новое наступление, и немцы понимают значение этого отвоеванного у них кусочка земли и делают все, чтобы снова его захватить. А мы, группа «Меч» и пилоты соседних полков, защищаем его от нападения с воздуха.

Берег Днепра. Населенный пункт Орлик. От него почти ничего не осталось, кроме названия, и это название — позывной выносного командного пункта. Противник ведет огонь не только по Бородаевке, но и по нашему берегу. Снаряды летят через головы, иногда начинают сыпаться рядом, и тогда расчет командного пункта — я, шофер и радист — уходит в укрытие. Но не в этом моя задача — сидеть под землей, я должен смотреть за воздухом, искать самолеты противника, наводить на них истребителей.

На той стороне Днепра, прямо над Бородаевкой, патрулирует звено Иванова. Но зенитки молчат, очевидно, немцы экономят боезапас. А может, не экономят, просто не бьют понапрасну: истребителей, непрерывно меняющих курсы, высоты и скорости, поразить нелегко. Какой же смысл себя демаскировать?

Артиллерийский огонь иногда утихает, в тишине слышится шорох волны под обрывистым берегом. Ветер колышет кустарник, покрывающий песчаные бугры, и они, будто живые, шевелятся. И этот чудесный осенний день, теплый и солнечный, уносит меня в далекое детство, в дебри Азовского леса под Мариуполем, куда мы, деревенские хлопцы, устраивали походы за ягодами, лазали по деревьям или гоняли зайчишек, помогая охотникам. Намотаешься за день, устанешь, но доволен: интересно и рубль заработаешь.

Любопытный однажды был случай. Идем по лесу, кричим, палками по деревьям колотим, гоним зверюшек в засаду. Васька слева идет, Петька справа, я посредине. На моем пути куст, большой, весь какой-то закрученный. «Сквозь него продраться не просто, — думаю я. — Да и зачем продираться? Пальтишко на мне и так еле дышит: латка на латке. Лучше я обойду».

А что это там, под кустом? Чьи-то глаза. Напуганные, настороженные. Нагибаюсь, смотрю… Заяц! А чего ты сидишь? Замаскировался или случилось чего? Посмотрим. Трудно до тебя добраться, косой, но я все равно доберусь. Вот я тебя за уши… Уши теплые, нежные. Так что же случилось? А, понятно теперь. Зацепился. Попался задней лапкой в рогатку. Намертво. Гибель тебе, если бы я не глянул под куст. Спокойно. Не дергайся. Не царапайся. Пожалей мою одежонку.

— Васька! Петька! — кричу я товарищам. — Помогите! Тащите меня за ноги!

Вытащили. Обступили, треплют зайчишку за уши, гладят. Спрашивают:

— А что ты с ним будешь делать?

Действительно, что я с ним буду делать? Мне теперь уже жалко, если он попадет к охотникам. «Крестник», считай…

— Отнесу от этого места, — говорю я ребятам, — и отпущу.

— Как сказать, — сомневается Петька, — сейчас подойдут и отнимут. Может, пока спрячем его?

— Как это вдруг отнимут? — возмущается Васька. — Кто зайца поймал? Антон. Значит, Антон и хозяин ему. Что хочет с ним, то и делает.

— Пошли, ребята, — говорю я товарищам. — Наш заяц. И никто не имеет права его отнять.

Едем. Вот и просека. Сейчас мы ее пройдем и свернем на поляну. И вдруг:

— Эй, хлопец! Идитка сюда, давай зайца, это я по нему стрелял.

— Нет, дяденька, — отвечаю охотнику, — по нему не стрелял никто. Он за сук зацепился. Вот ребята свидетели.

— Я тебе дам «свидетели»! — Ругаясь, охотник идет ко мне. — Уши тебе надрать? Говорят тебе, мой.

Я возмущен и обижен. — Если ваш, — говорю, — так ловите. В мгновение ока заяц исчезает в кустах. Вслед гремят ружейные выстрелы. Куда там, его уже нет.

— На чужой каравай рот не разевай, — смеются охотники над своим незадачливым товарищем.

Да, зайчишек в наших лесах было видимо— невидимо. И ягод. И грибов… Где бы я ни был потом, куда бы ни бросала меня судьба военного летчика, прелесть родного края всегда тянула к себе…

Что это там, на горизонте? Никак самолеты? Точно. Направляются к нам. Беру микрофон, информирую летчиков. Иванов отвечает:

— Понял. Вижу.

Многовато фашистов. Даже число девяток намного превышает число наших машин. Надо наращивать силы. Связь выносного командного пункта с аэродромом — прямая, шифром передаю приказ:

— Дежурную группу ко мне!

Незадолго до этого приехавший к нам командир авиакорпуса спрашивает:

— Когда будут здесь?

— Через три-четыре минуты, — отвечаю.

— Опаздывают… — сожалеет генерал, — придут в самый разгар боя.

А что делать? Аэродром находится рядом, в шести-восьми километрах, — минута, и летчики здесь, но надо еще набрать высоту, обеспечить себя тактическим преимуществом, иначе успеха не жди. Есть и еще один выход из положения — патрулировать группами, в составе восьми-десяти самолетов. Но это слишком накладно: огромный расход горючего и моторесурса, а самое главное — снижается боеспособность полка в какой-то момент обстановки. Представьте, надо поднять максимальное число экипажей, а на заправке — сразу десять машин!..

«Атака!» — слышу команду и вижу: Иванов устремился на ведущую группу «юнкерсов».

Такова обстановка. И надо сказать, весьма напряженная. Но беспокоиться нет оснований, я знаю своих пилотов, они сделают все, чтобы сорвать прицельный удар по плацдарму. И кроме того, я надеюсь не только на них, я надеюсь на дружбу, взаимную выручку — традиционное, испытанное в боях «чувство локтя» товарища. Уверен, если кто-то из пилотов соседних полков узнал о подходе противника, услышал команду: «Атака!», они не пройдут стороной, поддержат.

И точно, правее командного пункта, над серединой Днепра, появляется группа машин, режет пространство под острым углом к курсу бомбардировщиков. Держитесь, фашисты! Нас уже не четыре, а десять. А это — сила. Я понимаю, прийти на помощь в бою — закон советского летчика, но чувство благодарности переполняет меня, и я кричу в микрофон:

— Спасибо, товарищи! Спасибо!

— Ладно, чего там… — отвечает молодой благожелательный бас.