ЦРУ против СССР - Яковлев Николай Николаевич. Страница 48

Думаю, стоило из-за того, что мы узнали в ходе этого. Я поразился, когда увидел: мое определение ЦРУ – издатель, а не субсидирующее ведомство, совершенно верно. Оно было вынуждено передать мне 85 документов. Хотя в них вымараны названия книг и их авторы, ЦРУ упустило снять своего рода анкетные данные. Выяснилось, что как подлинное издательство ЦРУ ведет постоянный учет продажи книг с ежеквартальными бухгалтерскими отчетами, в которых значится автор, название, дата издания и количество проданных экземпляров. В эти обычные данные ЦРУ добавило: «Издатель» (от имени которого выходит книга), «Условия» (какое управление ЦРУ оплатило книгу), «Язык» (на каком языке первоначально вышла книга) и нечто, названное «Шифр проекта» (под этим, видимо, значится шифр книги).

Я узнал также, каковы бы ни были другие заботы ЦРУ, речь шла отнюдь не о небольшом издательстве. Отказав мне в выдаче материалов, ЦРУ объяснило, что даже при желании сделать это «иск потребует объять необъятное», ибо «досье и материалы, касающиеся финансирования или одобрения книг… занимают от двух до двухсот погонных футов на полках. В каждом таком футе примерно 2000 страниц».

Из меморандума ЦРУ, переданного мне в ходе рассмотрения иска, выяснилось: ЦРУ и я согласны в одном – книги важны…

В конечном счете, ЦРУ победило меня, указав, что разглашение списка опубликованных книг будет официальным признанием участия ЦРУ в тайном издании книг в других странах. Это повлечет за собой серьезные внешнеполитические осложнения, которые нанесут ущерб нашей национальной безопасности.

Суды всех инстанций согласились с ЦРУ, что это утверждение не нужно подкреплять доказательствами даже в закрытом заседании. Тогда спорить не о чем.

По сей день в США не предается огласке ни одной фразы, если ЦРУ возразит против этого, ссылаясь на обеспечение национальной безопасности» [198].

Прекрасная иллюстрация нравов американской «демократии»! Вы вольны отправиться в суд, опираясь на действующее законодательство, а итоги многолетних хождений по судам равны нулю. Наваски не последний человек в США – редактор крупного либерального, но благонамеренного, по американским критериям, журнала, сумел пробиться на страницы «Нью-Йорк Таймс» и вылить на них свое разочарование. Дело, по тем же критериям, благородное, «свобода слова» в действии. Высказался! А что изменилось? ЦРУ продолжает свое дело. Надо думать, после 1967 года оно не остановилось, выходят и выходят книги в «оперативных целях» ведомства.

Среди тысяч и тысяч авторов на службе ЦРУ вместе с изменником Родины американо-английским шпионом Пеньковским стоит рядом человек тех же моральных качеств – Солженицын.

3

В 1957 – 1958 годах по Москве шнырял малоприметный человек, изъеденный злокачественной похотью прославиться. Он нащупывал, по собственным словам, контакты с теми, кто мог бы переправить на Запад и опубликовать пасквили на родную страну. Товар был самого скверного качества.

Не кто другой, как американский посол в Москве на рубеже шестидесятых и семидесятых Дж. Бим, припоминал, обнаруживая поразительную осведомленность в делах, не входящих в традиционную компетенцию дипломатов: «Солженицын создавал трудности для всех, имевших с ним дело… Первые варианты его рукописей были объемистой, многоречивой сырой массой, которую нужно было организовывать в понятное целое… они изобиловали вульгаризмами и непонятными местами. Их нужно было редактировать» [199].

Редакторы и вдохновители нашлись, ибо по всем параметрам Солженицын подходил для схемы создания «писателя» в рамках подрывной работы против СССР. Надлежащие убеждения и запас «товара» – рукописи, которые с известными редакторскими трудностями можно превратить в «книги». Как полагается в этих случаях, поначалу будущий «писатель» получил духовную пищу из филиала ЦРУ – НТС. Качество ее, как мы видели, таково, что оно придало специфический вкус и запах произведениям Солженицына. Отчего случались последствия иногда комического свойства, а по большей части с самого начала уничтожавшие возможности воздействия на умы советских людей: «операция Солженицын» ЦРУ строилась на полном отрицании советского строя, того, что дорого всем советским людям.

Сначала о политическом кредо НТС – Солженицына, как оно проступает в его самых различных трудах.

Враги коммунизма неизменно поднимают на щит Н. Бердяева. Многое почерпнул у него и Солженицын, тем более что НТС издает труды Бердяева и в удобном карманно-конспиративном формате. Но вот одно место у Бердяева он умышленно просмотрел – уж очень точно там характеризуются сам Солженицын и цели его «творчества».

Бердяев как-то заметил, что Достоевский предвидел смердяковщину. «Он знал, – писал Бердяев, – что подымется в России лакей и в час великой опасности для нашей родины скажет: „Я всю Россию ненавижу“, „я не только не желаю быть военным гусаром, но желаю, напротив, уничтожения всех солдат-с“. На вопрос: „А когда неприятель придет, кто же нас защищать будет?“, бунтующий лакей ответил: „В двенадцатом году было великое нашествие императора Наполеона французского первого, и хорошо, как бы нас тогда покорили эти самые французы: умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки“.

Солженицын по духу своему родствен с этим лакеем. В час великой опасности для Родины, в годы войны, он поносит действия Верховного Главнокомандования. За это по законам военного времени устраняется из армии и подвергается наказанию. По отношению к тем, кто с оружием в руках приходил завоевывать наш народ, неся смерть и разрушения, он остался неискоренимым пособником в самом его гнусном смысле.

По Смердякову, он разглагольствует о годе 1812-м: «Простая истина, но ее надо выстрадать: благословенны не победы в войнах, а поражения в них!… Мы настолько привыкли гордиться нашей победой над Наполеоном, что упускаем: именно благодаря ей освобождение крестьян не произошло на полстолетия раньше, именно благодаря ей укрепившийся трон разбил декабристов (французская же оккупация не была для России реальностью)». Оставим стороне ложную причинно-следственную связь – известно, например, что декабристами возвращались из похода на Сену, а обратим внимание на другое: разве не звучит здесь лакейский голос Смердякова?

Этот лакей никак не может успокоиться из-за того, что бесчисленные походы на Россию терпели крах. Почему история сложилась так, а не иначе, вопрошает Солженицын: «Настолько все впитали и усвоили: „важен результат“. Откуда это к нам пришло? Сперва от славы наших знамен и так называемой „чести нашей родины“. Мы душили, секли и резали всех наших соседей, расширялись – и в отечестве утверждалось: важен результат».

Вдумаемся в смысл сказанного. Русский народ на протяжении многовековой истории не раз спасал человечество от тех, кто стремился установить гегемонию над тогдашним цивилизованным миром. Через Русь не прорубились в Европу орды Чингисхана и Батыя, Россия сокрушила Оттоманскую империю, в России был разгромлен Карл XII, в России нашла гибель «великая армия» Наполеона. Разве русские ходили «к соседям»? Разве не они ценой громадных усилий, крови и жертв отражали нашествия иноземцев? Им пришлось драться за свою свободу и за свободу других народов. Если бы бесчисленные поколения наших предков стойко и мужественно, с оружием в руках не стояли на страже родных рубежей, русские давным-давно исчезли бы как народ.

На стиле Солженицына определенно сказалось влияние языка и синтаксиса русского писателя С. Н. Сергеева-Ценского, у которого его подражателю полезно было бы позаимствовать не только манеру изложения, словосочетания, но и взгляд на историю России. Описывая Крымскую войну, когда «соседи» – французы и англичане – пришли за тысячи, верст воевать с Россией, Сергеев-Ценский в свойственной; ему рассудительной манере заметил: «Легенды ли, песни ли, предания ли, которые передаются от старых солдат молодым из поколения в поколение, внушили им веру в свою непобедимость… такую уверенность солдатской голове давали ноги, которые вышагивали в походах маршруты в тысячи верст, пока приходили к границам русской земли. Ведь солдаты русские были сами людьми деревни, они знали, что такое земля, с кем бы ни довелось за нее драться, и без особых разъяснений ротных командиров могли понять, что такую уйму земли, как в России, могли добыть в бою только войска, которые непобедимы. География учила их истории и вере в себя, и на Инкерманские высоты поднялись они как хозяева выгнать непрошеных гостей» [200].