Возвращающий надежду - Ярмагаев Емельян. Страница 8

Вспомнив о ней, Рене схватился за голову: существование калитки опрокидывало весь стратегический план обороны! Он распорядился немедленно забаррикадировать калитку бочонками с вином и плотно задвинуть ее повозкой с дровами. Так была достигнута полная и совершенная неприступность, в чем сеньоры Оливье скоро и убедились.

Тогда, отказавшись от немедленного штурма, враги приступили к правильной осаде. Неподалеку от стен вдоль канала весело запылали стога сена, несколько кур с негодующим кудахтаньем спасались от вражеских рук, заблеял где-то баран, которого завоеватели, пленив, тащили за упрямые рога. Рене и Бернар, озадаченно наблюдали со стены картину нашествия. Наконец из кустов к замку кучками побежали люди, одетые в старинные драные кольчуги с капюшонами, в ржавых железных наголовьях. Они тащили деревянные поставные щиты-павезы и, укрывшись за ними, дали залп — не ружейный, ввиду дороговизны цен на порох, а из арбалетов. Короткие арбалетные болты со свистом перелетели через стены во двор. Раздалось отчаянное верещанье поросенка, которому перешибло хребет. Иного урона осажденные не понесли.

— Все это, оказывается, всерьез! — изумлялся Бернар. — Какой же сейчас век? И что они хотят этим доказать?

— Я всегда знал, что Оливье — законченные идиоты, — мрачно отозвался Рене. — Клянусь, они мне дорого заплатят за этого прекрасного молочного поросенка!

Он взял длинный мушкет, завел ключом пружину колесного замка, положил ствол на сошки и выпалил в группу стоявших поодаль в полудоспехах. В ответ раздался яростный вопль, и одного из руководителей поспешно оттащили в кусты. Вслед за тем точным выстрелом из аркебузы Бернар сбил железный колпак с какого-то слуги. Противники, не ожидая более ничего хорошего, бросились от восточной стены наутек.

— Неприятель меняет тактику! — величаво провозгласил Рене, жестом маршала указывая на юго-запад. Он от души наслаждался осадой и, вероятно, мнил себя в эти минуты не менее чем Вильгельмом Оранским, защитником голландских городов. И верно, другая группа в это время успела форсировать на лодке канал и подтащить к стене длинную лестницу, правда, одну-единственную, что сильно снижало шансы атакующих.

И надо же случиться, чтобы на стене как раз в это время появилась Марго с ведром кипятку, который предназначался для нужд обороны! Она преспокойно шла вдоль парапета, выгнув широкий стан, и с любопытством посматривала вниз. Увидев зловеще поднимавшуюся к ней снизу лестницу, прачка в простоте души испустила такой пронзительный визг, что заглушила даже поросенка, а у осажденных и осаждающих заложило уши. Бернар и Рене с мушкетами наперевес бросились к ней на выручку. Но Марго уже оправилась от испуга и, действуя по собственной инициативе, весьма отважно опрокинула вниз полное ведро. Лестница в облаках пара мгновенно опустела, снизу доносились грубые ругательства, чиханье и фырканье плывущих в канале, потом дружный топот убегающих ног — и местность вокруг замка совершенно обезлюдела.

— Что они еще выдумают, эти выжившие из ума дворяне? — спросил Бернар. — Для чего они все это затеяли?

— Я говорил, что ваши враги рядом, — злорадствовал Рене, — но вы не хотели слушать! Разумеется, эти Оливье страшные пустозвоны, вся их осада — это одно фанфаронство. Ведь они отлично знают, что вашему отцу стоит мигнуть и они ответят за все. Нет, у них что-то другое на уме!

Одинокая фигура в поле, крича, махала руками.

— Предлагают пообедать, — передал Бернар.

— И то пора, — зевнув, согласился Рене. — Солнце уже вон где!

На стену принесли горячую похлебку, возле леса тоже поднялся дым костров. И там и тут мирно насыщались, как в день сенокоса.

Махая белым платком, к стене подошел вестник с трубой. Даль прорезал хриплый вибрирующий зов. Вестник прокричал:

— Рыцарский привет благородному сьеру Одиго! Не пожелает ли он во избежание излишнего кровопролития согласиться на поединок чести?

— Что ж, — задумался Бернар. — Если это их утихомирит…

— Поручите лучше мне, — сказал Рене. — Я напялю латы попрочней — уж попадись мне только убийца бедной свинки!

— Вы слишком воинственны, мой храбрый Рене, — благоразумно ответил Бернар.

И вот он в кирасе поверх колета из буйволовой кожи, на хорошем гнедом коньке ожидает у ворот, когда опустят мост. А мост что-то капризничает и не хочет опускаться. Сверху слышатся громоподобная брань Рене, лязг и скрип. Наконец мост с божьей помощью едет вниз — не тут-то было: на полпути он застревает и остается висеть под углом в сорок пять градусов между небом и землей. Усиливаются грозные раскаты голоса Рене, мост дрожит, дергается кверху — и с грохотом рушится на старое ложе, подняв необозримые тучи пыли. Окруженный ими, точно клубами дыма после артиллерийского залпа, Бернар выезжает из замка.

Выехал он хорошо вооруженный. На левом боку висела тяжелая боевая шпага-скьявона с хитро закрученной гардой, закрывающей всю кисть руки, с правого боку виднелась широкая чашка кинжала-даги. Голова была защищена каской-капеллиной с наушниками, назатыльником и козырьком, опущенная стрела которого вертикально пересекала его молодое лицо. Никто его не сопровождал, кроме трубача: Бернар не позволил Рене оставить мадам одну.

Конек неторопливо трусил рысцой по дороге к лесу, а Бернар все еще слышал слабый голос матери: «Будь осторожен, сын мой, Оливье не из тех, что следуют дорогой чести». Он все еще видел ее восковой белизны руки, лежавшие поверх одеяла: мадам больше не покидала постели.

Трубач привел его прямо в лес. На опушке стояла палатка. Из палатки появилась странная, огромной величины железная фигура. Как будто взяли да ожили доспехи двухсотлетней давности, что всегда мирно стояли в столовой замка. Фигура была закована в железо от шеи до пят — недаром доспех назывался «рак», даже ноги были обуты в металлические сапоги типа «медвежьей ступни». Маленькая голова старика на длинной жилистой шее возвышалась из нагрудника. Голову украшали лихо закрученные кверху усы и борода острым клином вперед.

С трудом удержавшись от смеха, Бернар отсалютовал шпагой и назвал себя. Голова важно кивнула.

— Сьер Оливье, — учтиво сказал Бернар, — в честь старинных гасконских обычаев я охотно скрещу клинок с кем угодно. Но после этого, мне кажется, проще всего покончить дело доброй выпивкой за мой счет.

— Отлично сказано, мой милый, — проскрипел в ответ старик таким голосом, как будто кто-то поворачивал ключ в ржавом замке. — Однако потрудитесь сначала проследовать на место, каковое избрано нами для дела чести с подобающим тщанием и осмотрительностью.

Слуга не без труда взгромоздил главу дома Оливье на клячонку, что паслась вблизи, и скоро всадники с лесной дороги свернули на большую поляну. Тут у костра полукругом расположились вооруженные люди. Прямо напротив Бернара на носилках лежал раненый. Привстав на локтях, он упер в Одиго тяжелый, полный ненависти взгляд. Бернар узнал Робера, младшего из Оливье, и по спине его пополз холодок.

Одиго назвал себя. Напряженная тишина и треск костра. Бернар заставил себя повторить приглашение на поединок. В ответ на поляне загремел наглый хохот. Покраснев от гнева, Бернар схватился за рукоять шпаги.

— Не благоразумней ли, милый юноша, бросить шпагу на землю? — сойдя с седла, ласково предложил старший Оливье.

Тотчас Бернар услышал позади себя странный шелест, а затем его плечи и локти туго стянула наброшенная сзади веревка.

Не изощренный в лукавстве ум не сразу постиг чужую низость. Юноша недоуменно повел плечами, глядя на охватившую их петлю, и только усилившийся злорадный смех привел его в чувство.

…Здесь Оливье и просчитались. Великую школу воинского ремесла прошел ученик Рене Норманна, и сделал он совсем не то, чего от него ожидали! Дикой кошкой Бернар скатился с седла в сторону натянутой веревки — то был прием лихих венгерских кавалеристов: петля, естественно, ослабла и была легко сброшена через голову. Глумливый смех оборвался. Раздались возгласы изумления и испуга: вскочив с земли, Одиго выхватил шпагу и кинулся на сидевших у костра.