Честь самурая - Ёсикава Эйдзи. Страница 25

— Ни за что! — надменно воскликнул Ситинаи. — Все затевается не по моему приказу. Это распоряжение господина Короку, а действует он по просьбе князя Досана.

— Нечто похожее я, увы, и предполагал, — спокойно возразил Мицухидэ. — Разумеется, вы не будете отвечать за отмену вылазки. Мой двоюродный брат Мицухару отправился в Сагияму, чтобы получить согласие князя Досана. Мицухару приедет сюда. Прошу ничего не предпринимать до его прибытия.

Мицухидэ всегда и со всеми держался вежливо, что не умаляло ни его решительности, ни отваги. Подобная учтивость по-разному действует на людей, порой лишь раздражает собеседника или придает ему чрезмерную уверенность в собственных силах.

«Вот еще! Жалкий юнец! Понахватался учености, а у самого молоко на губах не обсохло. Бормочет какие-то извинения», — думал Ситинаи. А вслух он произнес вот что:

— Мы никого не собираемся ждать! Господин Мицухидэ, не лезьте в чужие дела. Вы — всего лишь приживал в дядюшкином доме.

— Я не намерен обсуждать мое положение с вами. Я действую в интересах моего сюзерена.

— В таком случае вы запаслись бы оружием и продовольствием, как мы, и с факелом в руках пошли бы в первых рядах на штурм Инабаямы.

— Я бы так не поступил. Верность князю состоит в другом.

— Любопытно!

— Князь Ёситацу — наследник князя Досана. Верно? Князь Досан — наш господин, следовательно, и князь Ёситацу тоже наш господин.

— Но они враждуют друг с другом.

— Весьма прискорбно. Неужели отец и сын вправе идти друг на друга войной? Ни у птиц, ни у зверей такого не заведено. Люди не должны нарушать законы природы.

— Не морочьте нам голову! Возвращайтесь домой, а мы уж как-нибудь справимся с грязной работой.

— Не могу.

— Почему?

— Я не уйду, не дождавшись Мицухару.

Ситинаи вдруг почувствовал решимость и силу в голосе молодого человека. Он посмотрел на острие копья, которое держал Мицухидэ.

— Мицухидэ, ты здесь? — задыхаясь, спросил Мицухару.

— Да. Какие вести из крепости?

— Ничего утешительного. — Мицухару взял двоюродного брата за руку. — Князь Досан и слышать не хочет об отмене выступления. Мой отец поддержал его. Отец считает, что мы, младшие члены семьи, не должны быть в стороне от дела.

— Неужели дядюшка не послушал тебя?

— Он в ярости. Я готов пожертвовать жизнью, лишь бы остановить его от неверного шага. Положение отчаянное. Войска готовы к выступлению из Сагиямы. Я опасался, что город уже подожгли, поэтому мчался сюда сломя голову. Мицухидэ, что будем делать?

— Значит, князь Досан намерен сжечь Инабаяму?

— Ничего не поделаешь. Нам, кажется, остается исполнить свой долг и сложить голову за нашего повелителя.

— Нет! Будь он трижды нашим господином и князем! Недостойно умирать за столь презренное дело. Воистину собачья смерть!

— Но как нам поступить?

— Если город не подожгут, войско вряд ли выступит из Сагиямы. Надо остановить поджигателей! — Мицухидэ преобразился. От учтивости не осталось и следа. Он обернулся к Ситинаи, держа копье наизготове.

Люди Хатидзуки зажали братьев в кольцо.

— Что ты надумал? — заорал Ситинаи на Мицухидэ. — Метишь в меня копьем! Сдурел, что ли? Копье у тебя никудышное!

— Вы не ошиблись! — Голос Мицухидэ звучал твердо. — Ни один из вас отсюда не уйдет. Подумай немного и сам согласишься, что лучше отказаться от поджога по собственной воле. Тогда вы сможете вернуться в Хатидзуку. Мы оставим вас в живых, и я щедро награжу тебя за послушание. Согласен?

— Шутишь?

— Положение тяжелое. Дело может обернуться крушением клана Сайто. Я хочу предотвратить события, которые способны погубить обе крепости — и Инабаяму, и Сагияму.

— Дурень! — злобно выкрикнул Ситинаи. — Молоко на губах не обсохло! И ты надеешься остановить нас? Одна попытка, и ты мертв!

— Смерть меня не страшит. — Брови Мицухидэ изогнулись дугой, как у злого демона. — Мицухару, грядет смертный бой. Готов ли ты умереть со мной?

— Конечно! Не беспокойся за меня!

Мицухару обнажил длинный меч, и они с Мицухидэ встали спиной к спине, готовясь отразить нападение. Не теряя надежды на торжество здравого смысла, Мицухидэ обратился к Ситинаи:

— Если ты боишься позора вернуться с пустыми руками в Хатидзуку, возьми меня в заложники! Я кое-чего стою! Я докажу господину Короку свою правоту, и он одобрит нас за то, что мы сумели избежать кровопролития.

Слова, исполненные терпения и рассудительности, показались заговорщикам жалкой отговоркой.

— Заткнись! Не слушайте его! Торопитесь! Условленное время истекает!

Разбойники издали воинственный клич, и в мгновение ока братьев словно окружила волчья стая. На них обрушились мечи, алебарды и копья. Вопли и лязг оружия смешались с воем ветра.

Обломки мечей разлетались во все стороны, мелькали окровавленные копья. Хиёси поспешно вскарабкался на дерево. Он прежде видел, как мужчины обнажают мечи, но впервые наблюдал настоящее сражение. Неужели Инабаяма погибнет в огне? Разгорится ли война между Досаном и Ёситацу? При виде смертельного боя Хиёси почувствовал небывалое волнение.

Трое заговорщиков рухнули наземь, и люди Хатидзуки обратились в бегство.

«Ага, удирают!» — подумал Хиёси. На всякий случай он не слезал с дерева. Это был, верно, каштан, потому что руки и шея у Хиёси оказались исколотыми. Орехи и ветви с треском падали на землю от бури. Хиёси презирал разбойников, хвастунов и трусов, банду которых с легкостью рассеяли двое смельчаков. В воздухе потянуло гарью. Хиёси раздвинул ветви. Люди Хатидзуки, убегая, поджигали все вокруг. Роща кое-где пылала, огнем было охвачено несколько домов за храмом Дзёдзайдзи.

Хиёси, спрыгнув с дерева, помчался прочь, боясь, что заживо сгорит в роще. Из горящего леса он попал в горящий город. Языки пламени взмывали высоко в небо. Сейчас в багровых отсветах белые стены крепости Инабаяма казались ближе, чем днем. Красные тучи войны клубились над ними.

— Война! — кричал Хиёси, мчась по улицам. — Война! Конец всему! Погибнут и Сагияма, и Инабаяма! На пепелище вырастет свежая трава. Никто не посмеет спалить молодую поросль!

Он с разбегу врезался в толпы людей, высыпавших на улицу. Мимо промчалась лошадь без седока.

На перекрестках толпились горожане, охваченные ужасом. В небывалом волнении Хиёси несся вперед, выкрикивая мрачные пророчества. Куда ему бежать? В Хатидзуку возвращаться нельзя. Он без сожаления прощался с тем, что казалось ему самым ненавистным, — со злыми людьми, с коварным князем, со смутой, со всем злом, которое обрушилось на провинцию Мино.

Зиму он продрожал в тонком хлопковом кимоно, продавая иголки под холодным небом и бредя туда, куда несли ноги. На следующий, двадцать второй год правления Тэммон, когда повсюду зацвели персики, он все еще странствовал, крича: «Иголки! Иголки из столицы! Швейные иголки из столицы!»

На окраине города Хамамацу он оказался в обычном для себя беззаботном настроении.

У НОВОГО ХОЗЯИНА

Мацусита Кахэй был сыном сельского самурая из провинции Энсю. Став сторонником клана Имагава в Суруге, он получал ежегодное жалованье в три тысячи канов. Он являлся комендантом крепости Дзудаяма и распорядителем станции у моста Магомэ. В те времена река Тэнрю распадалась на два рукава — Большую и Малую Тэнрю. Дом Мацуситы находился на берегу Большой Тэнрю, в нескольких сотнях дзё к востоку от Дзудаямы.

Кахэй возвращался из соседнего замка Хикума, в котором встречались приверженцы Имагавы. Влиятельные люди провинции постоянно проводили такие встречи, чтобы укрепить власть и предотвратить вторжение соседних кланов Токугава, Ода и Такэда.

Кахэй на скаку обернулся.

— Нохатиро! — окликнул он одного из своих спутников.

Тага Нохатиро, бородатый воин с длинным копьем, поспешил к господину. Они проезжали по дороге между Хикуманаватой и переправой Магомэ. Вдоль дороги тянулась аллея деревьев, а за ними простирались рисовые поля.