Честь самурая - Ёсикава Эйдзи. Страница 26

— Не крестьянин, и на паломника не похож, — пробормотал Кахэй.

Нохатиро, посмотрев в ту же сторону, что и его хозяин, увидел ярко-желтые цветы горчицы, зеленые всходы ячменя, затопленные водой рисовые поля. Но человека не заметил.

— Что-нибудь подозрительное?

— На тропе, возле рисового поля, какой-то человек идет, шагает, как цапля. Интересно, куда он направляется?

Нохатиро разглядел путника, бредущего вдоль рисового поля.

— Выясни, кто такой.

Нохатиро поскакал по узкой тропе. В провинции существовал неписаный закон: не оставлять без внимания ничего, что казалось подозрительным. Живя в постоянном страхе за безопасность своих границ, местные правители особенно остерегались людей со стороны.

— Утверждает, что он продавец иголок из Овари. Одет в белое хлопковое тряпье, порядочно перепачканное. Вот почему вам показалось, будто он похож на цаплю. Роста маленького, а лицом — вылитая обезьяна! — доложил Нохатиро.

— Ха-ха-ха! Значит, не цапля и не ворона, а обезьяна!

— И говорящая к тому же! Кого угодно заболтает. Я его допрашивал, а он все пытался вывернуть разговор наизнанку. Выспрашивал меня, кому я служу, а когда я назвал ваше имя, так он нагло поглядел в вашу сторону. Говорит, что остановился на постоялом дворе в Магомэ, а сейчас идет к пруду, собирать ракушек на ужин.

Кахэй заметил, что Хиёси не пошел к пруду, а направился по дороге, обогнув остановившихся всадников.

— Не показался он тебе подозрительным?

— Вроде бы нет.

Кахэй тронул поводья.

— Не следует винить бедняков за дурные манеры. Поехали! — кивнул он своим спутникам.

Они быстро нагнали Хиёси. Поравнявшись с ним, Кахэй испытующе посмотрел на юношу. Хиёси, уступив им дорогу, вежливо опустился на колени в тени деревьев. Их взгляды встретились.

— Стойте! — Кахэй сдержал коня и, обернувшись к спутникам, приказал: — Приведите его сюда! — и вполголоса, обращаясь к самому себе, добавил: — Какой-то он чудной… ничего подобного прежде не видел.

Нохатиро, расценив приказ как очередную причуду господина, подъехал к юноше:

— Эй! Продавец иголок! Мой господин хочет поговорить с тобой. Следуй за мной!

Кахэй сверху вниз посмотрел на Хиёси. Он не мог понять, что привлекает его в низкорослом неопрятном парне в грязных лохмотьях. Не сходство же с обезьяной. Он долго вглядывался в лицо Хиёси, но так и не сумел определить свои ощущения. Нечто расплывчатое, завораживающее взгляд. Ну конечно, глаза! Недаром их называют зеркалом души. В этом невзрачном человечке не было ничего примечательного, но взгляд его искрился смехом, непосредственностью и таил в себе… Что? Несокрушимую волю или знание чего-то неведомого?

«Он по-своему обаятелен», — подумал Кахэй, чувствуя, что чудаковатый на вид юноша ему нравится. Кахэй не заметил под дорожной грязью красные, как петушиный гребень, уши Хиёси. Не сумел он проникнуть и в то, что в морщинах на лбу юноши, придававших ему старческий облик, залегли знаки великих свершений, которые предстояло Хиёси осуществить в грядущем. Кахэй не был столь проницательным, он просто ощутил симпатию к Хиёси и неясное предчувствие незаурядности юноши.

Не сказав ни слова Хиёси, Кахэй повернулся к Нохатиро.

— Приведи его к нам! — распорядился он и, тронув поводья, помчался вперед.

Главные ворота, обращенные к реке, были открыты, и несколько соратников дожидались Кахэя. Неподалеку от ворот паслась стреноженная лошадь, видимо, прибыл какой-то важный гость.

— Кто приехал? — спросил Кахэй, спешившись.

— Посол из Сумпу.

Кахэй прошел в сад. Сумпу был столицей владений клана Имагава, поэтому гонцы часто наведывались к Кахэю. Погруженный в размышления о встрече в крепости, Кахэй забыл о Хиёси.

— Куда это ты собрался? — окликнул Хиёси привратник, когда тот хотел войти вслед за спутниками Кахэя.

Хиёси с головы до пят был покрыт грязью. Грязь покрывала и его лицо, раздражая кожу. В ответ на грозный окрик Хиёси поскреб щеки, и привратник воспринял его жест как намеренную издевку. Он рванулся вперед, чтобы схватить нахала за шиворот.

— Я продавец иголок, — пояснил Хиёси, отпрянув в сторону.

— Бродячих торговцев сюда не пускают. Кто тебя звал? А ну, проваливай!

— Сначала справься у своего хозяина.

— Зачем?

— Я здесь по его приказу. Меня привел самурай, который только что вошел в ворота.

— Мой господин никогда не привел бы оборванца вроде тебя.

В это мгновение Нохатиро, вспомнив о Хиёси, вернулся к воротам.

— Он с нами, — сказал он привратнику.

— Воля ваша.

— Пошли, Обезьяна!

Привратник и служивый люд у ворот разразились хохотом.

— Откуда он взялся? В белом тряпье и с коробом, обмотанном соломой! Не Будда ли послал нам эту обезьяну?

Насмешки обожгли слух Хиёси, но к семнадцати годам он притерпелся к издевательствам. Досаждали они ему или он привык к ним? Он неизменно краснел, слыша нелестные отзывы о своей внешности, а уши у него становились пунцовыми. Они-то и выдавали обиду, но внешне Хиёси не давал волю чувствам. Он оставался невозмутимым, словно при нем оскорбляли лошадь. Именно в такие минуты он выглядел обескураживающе обаятельным. Его сердце походило на цветок, стебель которого обвился вокруг ствола бамбука, поэтому никакая буря его не страшила. Хиёси не выказывал ни высокомерия, ни подобострастия в те минуты, когда его высмеивали.

— Эй, Обезьяна, тут есть пустое стойло, обожди в нем, чтобы людей не пугать, — сказал Нохатиро и тут же удалился.

Вечером из кухни потянуло запахом ужина. Из-за деревьев выглянула луна. Переговоры с посланцем из Сумпу завершились, в ярко освещенном доме готовили пир для гостя, слышались звуки барабана и флейты, собирались даже дать спектакль театра Но.

Клан Имагава из Суруги был влиятельным и могущественным семейством, известным и просвещенностью. Имагава тонко чувствовали поэзию, музыку и танцы, любили столичную роскошь — украшенные драгоценными камнями мечи для самураев и узорные нижние кимоно для женщин. Кахэй был человеком грубоватым и неприхотливым, но его дом выделялся богатством среди убогих жилищ самураев в Киёсу.

«Театральное представление так себе», — думал Хиёси, лежа на соломе в углу пустого стойла. Он любил музыку, хотя и не понимал ее, но его увлекал призрачный мир сновидений, который она пробуждала в его душе. Он забывал обо всем, слушая музыку, но сейчас его мучил голод. «Раздобыть бы горшок да разжиться огнем», — тоскливо думал он.

Засунув пожитки под мышку, Хиёси вышел из стойла и направился в кухню.

— Прошу прощения, но не одолжите ли мне горшок и жаровню? Есть хочется.

Повара изумленно уставились на него.

— Ты откуда взялся?

— Князь привел меня сегодня с собой. Мне нужно сварить ракушки, которые я собрал в канаве на рисовом поле.

— Из канавы?

— Говорят, они очень полезны для желудка, поэтому я каждый день ем их. Живот никогда не болит.

— Их едят с бобовой пастой. У тебя есть?

— Да.

— А рис?

— И рис есть, спасибо.

— Горшок и жаровню найдешь там, где едят работники. Стряпай там.

Хиёси сварил рис, ракушки и после ужина отправился спать. Комната, где спали работники, оказалась уютней пустого стойла, поэтому Хиёси задержался здесь до полуночи, пока не вернулись после трудов ее постоянные обитатели.

— Ты, свинья! Кто разрешил тебе разлечься здесь?

Хиёси разбудили и, изрядно помяв, вышвырнули во двор. В стойле он обнаружил лошадь гостя из Сумпу. Лошадь не обрадовалась его появлению.

Барабаны умолкли, луна начала бледнеть. Хиёси теперь уже не хотел спать. Он готов был работать или забавляться, только бы не сидеть без дела.

«Почищу-ка стойло, а там, глядишь, и солнышко взойдет», — решил он и принялся чистить стойло, сгребать сухие листья и солому.

— Кто здесь?

Хиёси отставил метлу и огляделся по сторонам.

— Ты, продавец иголок?

Хиёси сообразил, что голос доносится из уборной на углу веранды главного дома. В окошечке он разглядел лицо Кахэя.