Десять меченосцев - Ёсикава Эйдзи. Страница 19

– Люди называют эту поляну «пастбище Итадори».

– У нее есть имя?

Поляна оказалась небольшой ложбиной с уклоном к юго-востоку, с которой открывался великолепный вид на окрестности. Обычно крестьяне пригоняли сюда пастись лошадей и коров, но в эту ночь здесь было пусто. Тишину нарушал только шорох травы под теплым весенним ветром.

– Остановимся здесь, – объявил Такуан. – Противник, Такэдзо, попадет мне в руки, как в царство Вэй военачальник Цао Цао попал в руки неприятеля.

Опустив ношу на землю, Оцу спросила:

– Что мы будем здесь делать?

– Мы здесь будем сидеть, – решительно ответил Такуан.

– Как же ты сидя поймаешь Такэдзо?

– Когда расставляешь силки на птиц, не обязательно летать, чтобы поймать их.

– Мы ничего пока не расставили. Уверена, что в тебя не вселился дух лисицы или какой-нибудь злой демон?

– Давай разведем костер. Лисы боятся огня. Если во мне завелся дух злой лисицы, то мы от него быстро избавимся.

Они собрали сухого валежника, и Такуан развел костер. Оцу немного повеселела.

– Хороший огонь вселяет бодрость, правда? – сказала она.

– И к тому же славно согревает. Ты беспокоишься?

– Такуан, ты видишь, я волнуюсь. Немного найдется любителей ночевать в горах. А если пойдет дождь?

– По пути я видел пещеру у дороги. Мы в ней спрячемся.

– Такэдзо, вероятно, укрывается в плохую погоду и по ночам в пещерах. В горах их много. Там он и таится.

– Наверное. Ума он невысокого, но от дождя додумается спрятаться.

Оцу задумалась.

– Такуан, почему деревенские ненавидят его?

– Власть заставляет их. Простые люди боятся властей. Прикажи им изгнать из деревни друзей, так они и собственную родню выставят.

– По-твоему, они заботятся только о собственной шкуре?

– Не по их вине. Они совершенно бессильны. Не следует осуждать их за то, что на первом месте у них свои интересы. Это способ защиты. Единственное их желание – спокойная жизнь.

– А почему самураи подняли такой шум вокруг Такэдзо? Он же обыкновенный крестьянский мальчишка.

– Такэдзо стал символом беспорядка, беззакония. Самураи обязаны сохранясь мир. После Сэкигахары Такэдзо вообразил, что враг преследует его по пятам. Он совершил первую серьезную ошибку, прорвавшись через пограничные заставы. Нужно было проявить смекалку – проскользнуть ночью или изменить внешность. Но не таков Такэдзо. Ему обязательно понадобилось убить часового, а затем и других людей. А потом как снежный ком покатилось. Он думает, что убийством защищает свою жизнь. Но ведь он первым пролил кровь. Такэдзо лишен здравого смысла, поэтому случились все несчастья.

– Ты его тоже ненавидишь?

– Терпеть не могу! Его глупость ужасает меня. Будь я правителем провинции, то придумал бы для него самое жестокое наказание. В назидание другим приказал бы медленно рвать его на части. Он ведь не лучше дикого зверя. Правитель провинции не может быть снисходителен к типам вроде Такэдзо, хотя некоторые считают Такэдзо простым деревенским шалопаем. Думать так – значит подрывать мир и порядок, что недопустимо в наше неспокойное время.

– Я всегда считала тебя добрым, Такуан. А оказывается, в глубине души ты тверд, как кремень. Не думала, что ты печешься об исполнении воли даймё.

– Да, меня это волнует. Я верю, что добро должно вознаграждаться, а зло наказываться. И я намерен претворить эту веру в жизнь.

– Что это? – вдруг вскрикнула Оцу, вскакивая на ноги. – Слышал? Шорох за теми деревьями, будто кто-то ходит там.

– Ходит? – Такуан настороженно прислушался, но вскоре расхохотался. – Это же обезьяны. Видишь?

Силуэты двух обезьян мелькнули между деревьями. Оправившись от испуга, Оцу села.

– До смерти меня напугали.

Прошло два часа. Оба сидели молча, уставившись на огонь. Когда костер затухал, Такуан ломал сухие ветки с деревьев и подбрасывал в, огонь.

– О чем задумалась, Оцу?

– Я?

– Ну да. Терпеть не могу разговаривать сам с собой, хотя постоянно занимаюсь этим.

Глаза Оцу слезились от дыма. Взглянув на звездное небо, она тихо произнесла:

– Думаю о том, какой мир странный. Бесчисленные звезды в черной бесконечности… Нет, не то я говорю… Ночь царит над миром. Она объяла все. Если присмотреться к звездам, то заметишь их движение. Медленное. Такое ощущение, будто движется весь мир. Я чувствую. А я – крохотная пылинка в нем, пылинка, над которой властвует неведомая, невидимая сила. Вот сейчас, когда я просто сижу и думаю, моя судьба постоянно изменяется. И я постоянно возвращаюсь к одной и той же мысли, как по кругу.

– Ты не до конца искренна со мной, – строго заметил Такуан. – Конечно, в мыслях у тебя одно, но что-то иное скрыто на душе.

Оцу молчала.

– Прости мою бесцеремонность, Оцу, но я прочитал те письма.

– Читал? Но печать была целой.

– Я прочитал их, найдя тебя в ткацкой мастерской. Я спрятал обрывки писем в рукаве, ведь ты сказала, что не хочешь их видеть. Потом в одиночестве прочел их, чтобы скоротать время.

– Ты – чудовище! Как ты посмел? Да еще «чтобы скоротать время»!

– В любом случае я знаю причину твоих слез. Ты была полумертвой, когда я тебя нашел. Оцу, я уверен, что тебе повезло. Все к лучшему обернулось. Ты считаешь меня чудовищем. Ну, а он-то кто?

– О ком ты?

– Матахати был и есть ненадежный человек. Представь, что ты получила бы подобное письмо от него после замужества. Что бы ты делала? Не отвечай, сам знаю. Бросилась бы в море с высокой скалы. Я рад, что с ним покончено без особых трагедий.

– Женщины думают по-своему.

– И как же?

– Я готова вопить от злости.

Оцу злобно вцепилась зубами в рукав кимоно.

– В один прекрасный день я доберусь до него. Клянусь! Не успокоюсь, пока все не выскажу ему в лицо. И об этой женщине, Око, не промолчу.

От гнева Оцу залилась слезами. Такуан, глядя на нее, загадочно пробормотал:

– Началось!

Оцу посмотрела на него.

– Что началось?

Такуан задумчиво уставился в землю. Потом заговорил:

– Оцу, я искренне надеялся, что зло и вероломство бренного мира минуют тебя. Думал, ты пронесешь нежную невинную душу в чистоте и покое через все испытания жизни. Холодные ветры судьбы не миновали тебя, они ведь обрушиваются на всех.

– Что мне делать, Такуан? Я вне себя от гнева.

Плечи Оцу сотрясались от рыданий. Она уткнулась лицом в колени.

К рассвету Оцу успокоилась. Днем они спали в пещере, а следующую ночь снова провели у костра. На день они скрылись в пещере. Запас еды у них был большой.

Оцу недоумевала, твердя, что не понимает, каким образом удастся поймать Такэдзо. Такуан же хранил невозмутимость. Оцу понятия не имела, как он намерен действовать дальше. Он не делал ничего для поисков Такэдзо, его не смущало, что тот не объявляется.

Вечером третьего дня Такуан и Оцу, как обычно, дежурили у костра.

– Такуан, – не выдержала наконец Оцу, – сегодня последняя ночь, завтра отпущенный нам срок кончается.

– Похоже.

– Что собираешься делать?

– С чем?

– Такуан, не притворяйся. Забыл о своем обещании?

– Конечно.

– Если мы не вернемся вместе с Такэдзо…

– Знаю, знаю, – прервал ее Такуан. – Придется тогда повеситься на старой криптомерии. Не волнуйся, я пока не собираюсь умирать.

– Почему не ищешь Такэдзо в таком случае?

– Неужели ты думаешь, что я найду его. В горах?

– Ничего не понимаю, хотя, сидя здесь, я почему-то чувствую себя уверенно и спокойно ожидаю, чем обернется дело. Чему бывать, того не миновать! – Оцу засмеялась. – Или потихоньку схожу с ума под стать тебе?

– Я не сумасшедший. Просто владею собой. Иного секрета нет.

– Скажи, Такуан, лишь самообладание понудило тебя решиться на поиски Такэдзо?

– Да.

– Всего лишь! Маловато! Я думала, у тебя в запасе верный план.

Оцу рассчитывала, что монах поделится своими тайнами, но, поняв, что тот действует по наитию, она упала духом. Неужели Такуан и вправду не в своем уме? Нередко людей со странностями принимают за гениев, а у Такуана странностей хоть отбавляй. Оцу была в этом убеждена.