Прибой и берега - Юнсон Эйвинд. Страница 95

— А с Менелаем и Еленой?

— Да, конечно, и с ними тоже, — сказал он. — Они тоже замечательно меня приняли. Но в каком-то смысле мне больше понравилось в Пилосе. Я хочу еще раз туда съездить. Зимой, а может, весной. Я так подружился с Писистратом.

— Это, верно, один из сыновей? — спросила она, стараясь проявить интерес, любопытство. — У него ведь и дочери есть, и не одна?

— Да, — сказал он, теперь уже с живостью, не скрывая своего оживления, — Младшую зовут Поликаста, она…

Он старался не глядеть во двор.

— Я хотела бы избавиться от этой Меланфо, — сказала Пенелопа. — Теперь-то ее не продашь. Но хотя бы отослать прочь.

— Я против этого, — твердым голосом сказал он.

Пенелопа искала слова, которые бы его убедили.

— Она… она играла такую гадкую роль в заговоре против тебя, — наконец выговорила она.

— Я против того, чтобы ты ее отсылала, — сказал он. Прежде чем ответить, она обернулась к нему — материнский взгляд обежал лицо, грудь, плечи сына.

— Сколько времени прошло с тех пор, как ты… польстился на нее?..

Он не отвечал.

— Месяцев девять, десять? — добивалась она.

— Я против того, чтобы ты ее отсылала, — повторил он. — Все будет хорошо, мама. Скоро все переменится.

Когда я уеду или когда ты погибнешь, думала она, положив руку ему на плечо.

Он спустился в мегарон и как ни в чем не бывало сел на свое место, на свое почетное сиденье. Женихи держались весьма дружелюбно, даже угодливо.

Боги желали поторопить Гнев и с этой целью предприняли несколько попыток, прежде чем добились успеха. Если это был успех.

Когда Эвмей и Странник уже прошли по узкому перешейку, уже увидели на западе утесистый Зам и на востоке омывающее острова море, а потом миновали почти всю северную часть острова, у них вышла стычка с Главным козопасом, многолетним предателем Меланфием. Они шли уже несколько часов, когда добрели наконец до этого места, знаменательного места у источника в Тополиной роще, у самого спуска в город.

Честолюбец Меланфий созвал сюда на тайное совещание нескольких пастухов. Речь, само собой, шла о поставках к хозяйскому столу; на пастбище он подниматься не захотел, он торопился

Мы можем сказать гак: Бессмертные Боги отмерили каждому из земнородных известную долю гнева; с одной стороны, они забавлялись, с другой — преследовали определенную цель. Дело в том, что Меланфий слишком уверовал в то, что Партия Женихов убьет Сына, и потому велел заклать множество коз, а потом то ли тайком продал часть козлятины, то ли слишком щедро поставил ее на хозяйскую кухню. И теперь он находил, что женихам подают слишком мало свинины. Пастухи уже разбрелись к своим стадам, получив сначала хорошую выволочку, но это не истощило запаса земнородного гнева, который в этот день был заложен в грудь Главного козопаса. Он остался сидеть у ручья, строя планы. Для него настала пора решать. Сестра его опозорила себя настолько, что теперь он не мог выдать ее замуж, содрав с жениха пристойный выкуп, даже если бы Пенелопа согласилась на ее замужество, да и сам Меланфий мог оказаться в жалком положении, если Долгоожидающая наконец решится и сделает выбор. После долгих лет сватовства женихи и прихлебатели с соседних островов и с Большой земли вскоре насовсем разъедутся по домам, а местная Партия Женихов окончательно превратится в Партию Прогресса или в Партию Единства, и царем, так или иначе, может стать Телемах. Как бы там ни было, нагрянь ревизия, будущность Меланфия под угрозой. Дурных управителей, бывает, прежде чем вздернуть, режут на куски.

Он увидел, что к источнику с холма спускаются двое, и стал ждать, чтобы они подошли ближе. Эвмей не отличался красотой, от него несло свиньями, второй был так же грязен и еще худший оборванец: изнуренный, трясущийся, с длинной палкой в руке и нищенской сумой за плечами. Но Меланфий молчал, пока они не присели на корточки у ручья и не напились воды.

И тут:

— Ишь ты! Сам главный боров вылез поразмяться! Тебе что, делать нечего, Эвмей? Похоже, все свиньи с голоду передохли?

Эвмей что-то пробурчал.

— Ты что сказал, свинячий царь?

— Сказал, что их почти всех перекололи, но скоро грабежу конец.

Гнев прибывал с неистовой силой — Меланфий вскочил.

— Что это значит?

— То и значит, — ответил Эвмей. — Время идет. Идет с соизволения богов, И все меняется.

Рослый, мускулистый, черноволосый и черноглазый Предводитель козопасов подошел ближе. В спорах он был не силен, он подыскивал слова и брякнул первое, что пришло в голову:

— Это нищие бродяги, которых ты вечно тащишь в город, всех свиней извели, жрут себе и жрут, а проку от них никакого.

— Что-что?

— Нищий сброд! — заорал Меланфий. — Шляются тут всякие оборванцы! Нечего пялить на меня глаза!

И он лягнул незнакомца ногой. Тот не успел увернуться, удар пришелся ему в пах, он пошатнулся.

— Ты дорого за это заплатишь, Меланфий!

Так проста была игра богов.

Странник почувствовал, как в нем закипает гнев, как силой налились мышцы, а руки готовы нанести ответный удар, но все же он удержал Предводителя свинопасов Эвмея.

— Спокойней, — сказал он. — Не горячись.

— Если Одиссей однажды вернется домой… — начал Эвмей.

— Одиссей! — прошипел с презрительной усмешкой Меланфий. — Он-то никогда не вернется. А вот я, нищеброд, могу затолкать тебя в трюм корабля и отправить куда-нибудь подальше, там, пожалуй, за тебя дадут несколько грошей. Если только до тех пор я не сделаю из тебя мерина!

— Телемах… — начал Главный начальник над свиньями.

— Спокойней, спокойней, — сказал Странник. — Не горячись.

— Телемах! — заорал Одержимый Гневом, тот, кого покарали боги, внушив ему неправедный гнев. — Телемах, ха-ха-ха! Ему тоже скоро конец, да-да, и ему тоже. А теперь заткни глотку, а не то оскоплю обоих!

Он повернулся к ним спиной и быстро-быстро зашагал к городу.

И все же Странник не чувствовал настоящего гнева. Он хотел нанести ответный удар, но скорее из принципа. Это называется принцип? — думал он.

— Сдается мне, он сам в один прекрасный день лишится своей снасти, — сказал Эвмей с неожиданной грубостью.

Это Гнев переселился в него.

Странник увидел дом. Он его узнал. Ограда и стены жилья посерели. По утоптанной множеством копыт и ног дороге, огибавшей наружную ограду, они подошли к открытой площадке у ворот. Вокруг, как прежде, стояли дома соседей, он поискал в памяти их имена. Имена ушедших навсегда товарищей, имена друзей и знакомых, быть может, еще живых. Внизу, где теснились строения Нижнего города и гавани, шли люди — в их памяти жил он сам. Он глядел вдаль поверх их домов — он, обломок и итог Войны, человек, который все же вернулся домой.

— Так-так, — сказал он, — стало быть, это жилье Одиссея.

Из дома слышалась музыка. Когда они шли по наружному двору, лежавшая в углу на мусорной куче собака подняла голову и принюхалась. Странник огляделся по сторонам. Прежде здесь также играла музыка, подумал он. Кажется, еще вчера я был здесь. Но за одну ночь все постарело. Во внутреннем дворе они остановились у Зевсова алтаря. Позади плоской крыши мегарона возвышалась серая стена высокой части царского дома, с Гинекеем и чердаком. Наверху окна были открыты.

Собака зашевелилась было через силу, но в конце концов только приподняла голову.

Первым в дом вошел Эвмей. Странник помедлил немного, а потом последовал за ним через прихожую и сел на каменном пороге мегарона.

— Глядите-ка! — сказал Козий предводитель, льстивый, встревоженный и запыхавшийся: он только что опустился на стул прямо против Эвримаха. Губы у него были перемазаны жиром — они уже приступили к еде.

— В чем дело? — спросил из-за соседнего стола Ангиной.

— Что случилось? — удивился невозмутимый Амфином с Дулихия.

Эвмей, подошедший к столу Телемаха, наклонился к Сыну:

— На пороге сидит наш Гость.