«Их мечтой была Канада» - Юров Сергей. Страница 4

Волнение лейтенанта к концу рассказа маркиза улеглось. Он и раньше уважал старика Трабла, теперь же выходило, что им впору было восхищаться. Защищать гонимых индейцев всегда было неблагодарным занятием, чреватым всякими негативными последствиями.

— Но зачем вам это нужно, сэр? — задал он тот вопрос, который никак не давал ему покоя. — К чему было рисковать жизнью из-за Мийача?

Старик повертел стакан в руке и поглядел отсутствующим взглядом на молодого человека. Этот взгляд был устремлен в прошлое.

— Когда-то один Мийача выручил меня из настоящей беды, — баритон маркиза звучал как-то особенно тепло. — Давно это было, но долги надо платить. Вы меня понимаете?

— Разумеется, сэр. Теперь мне все ясно.

— И что вы в таком случае предпримете?

— Ничего.

— Ничего?

— Я сам не хотел, чтобы Мийача как-то пострадали

Старик удивленно вскинул густые брови.

— И это говорит военный, который месяцами гонялся за Прерийными Волками!

Лейтенант, вздохнув, широко развел руками.

— Так оно и есть. Гонялся, когда Мийача держали Топор Войны. Теперь они сложили оружие, и мне их немного жаль.

Маркиз привстал из-за стола и крепко пожал руку лейтенанту.

— Вы порядочный человек, мистер Уайт. Большая редкость встретить среди военных подобное снисхождение к краснокожим.

— Может быть, я и снисходителен. Но вы, сэр, поразили меня своей решительностью.

— Меня не обременяют погоны, мистер Уайт. Сложнее сочувствовать индейцам вам, а не мне.

Они помолчали. Снаружи слышно было, как капитан Уинтон раздает громкие приказы. Этот офицер, как и командир форта, был ярым ненавистником краснокожих.

— Вы бы рассказали мне, сэр, о том, как вам помогли Мийача, — неожиданно попросил лейтенант.

Маркиз достал трубку, набил ее табаком и, раскурив, принялся за неторопливый рассказ:

— В начале 50 — х я вместе с другими горцами продолжал ловить бобров. Их к тому времени почти уже не оставалось, но мы упорно искали бобровые плотины. Скорее всего потому, что нам нравилась подобная жизнь. Тому, кто ловил когда-нибудь бобров, понятно, о чем я говорю. Не важна была прибыль, важно было то, что ты сливался с яркой природой Скалистых гор, жил подобно орлу, который не ведает преград.

И вот однажды зимой вышло так, что я отбился от своих друзей-компаньонов и заблудился. Было это где-то в верхнем течении Северного Платта. Погода стояла ужасная. Ледяные ветры сменялись трескучими морозами, от которых пальцы примерзали к железу. Долго я плутал, надрывая криками легкие, пока не понял, что все напрасно. Положение усугублялось отсутствием у меня каких-либо приспособлений для разжигания огня. Сначала я запаниковал, потом наступила какая-то прострация. Чтобы не замерзнуть, я был в постоянном движении — просто шел куда глаза глядят. И тогда появился медведь. Огромный гризли вылез из свей берлоги, чтобы поставить точку в моей бродяжьей жизни. Он не раздумывая бросился на меня и выбил из рук Шарпе. Я выхватил Боуи. Я кричал от боли, которую причиняли мне его страшные когти и зубы, и без конца вгонял в его нутро острый нож. Перед тем как потерять сознание, я услышал выстрелы.

Очнулся я спустя много суток в жилище Хункпатилов вождя Человека — Боящегося — Своих — Лошадей. В те годы он был верховным предводителем всех оглала. А убил медведя и выходил меня Четан Мани, Шагающий Сокол, младший вождь Хункпатилов. Даже в ту раннюю пору белому человеку трудно было рассчитывать на помощь индейца, но мне повезло. Четан Мани не испытывал к белым неприязни потому, что и сам когда-то получил помощь от траппера.

Той зимой, как всегда, кланы оглала — Кийюкса, Собственно Оглала, Важажа, Миниша, Плохие Лица, Короткие Волосы и Красные Палатки — стояли лагерями по всей округе от соединения рукавов Платта до Скалистых гор. Стоянка Хункпатилов, на мое счастье, располагалась невдалеке от тех мест, где я заблудился.

Выздоравливал я долго. Но благодаря усилиям Четана Мани и его ближних я в конце концов выкарабкался.

Другие индейцы относились ко мне терпимо, если не сказать безразлично. Они считали, что белый ловец бобров находится под покровительством Шагающего Сокола и не имеет к ним никакого отношения.

Именно тогда я впервые увидел влиятельных вождей оглала, которые впоследствии стали знаменитыми на весь Запад и у всех на слуху. Они приезжали в лагерь Хункпатилов с визитами дружбы. Плохая Рана, Убийца Пауни, Свисток и Маленькая Рана представляли тех оглала, которые после 1854 года ушли на новые кочевья в Северном Канзасе и приняли имя южных оглала. Их еще называли Народом Бычьего Медведя — по прозвищу великого вождя, приведшего первых оглала из страны Черных Холмов к Северному Платту. Преимущественно южные Оглала состояли из двух старинных кланов — Кийюкса и Собственно Оглала.

Красное Облако, Большая Дорога, Маленький Ястреб были вождями клана Итешича — Плохие Лица. Оюкхепе, Сброшенных, представлял влиятельный Красный Пес. Эти два клана вместе с Хункпатилами потом откочевали к северо-западу, к истокам Шайенн — Ривер, и стали называться Народом Дыма — по имени одного из великих вождей оглала.

Я пробыл у Хункпатилов до первых летних дней и уехал от них с признательностью в сердце.

Маркиз умолк. Взгляд его светло-голубых глаз был где-то далеко-далеко. Трубка еле тлела, а затем погасла.

— Спасибо за рассказ, сэр, — поблагодарил лейтенанта Трабла. — Только вот еще что: Татекахомни — это не сын ли Четана Мани?

Маркиз встрепенулся. Трубка выскочила из его пальцев и упала на стол.

— Что?.. Да, конечно, сын Шагающего Сокола.

Он встал, взял со стола трубку и направился к выходу.

— А что с Четаном Мани, — остановил его лейтенант, — он жив?

— Его давно уже нет, — со вздохом ответил маркиз. — Он скончался от ран, полученных в битве с генералом Харни при Блю Уотер Крик… Небольшая просьба, мистер Уайт.

— Да, сэр?

— Я не хотел бы, чтобы мой сын узнал, что я жил когда-то с индейцами.

— Как вам будет угодно, сэр, — выпалил Уайт и в недоумении пожал плечами, когда старший Трабл закрыл за собой дверь.

ГЛАВА 4

Спустя несколько дней случилось то, что и должно было произойти. Пятеро Мийача во главе с Татекахомни тайно выехали на охоту. Их видели далеко в прерии солдаты конного патруля.

Майор Трабл выслушал донесение, и злорадство разлилось по всему его обрюзгшему лицу. «Ну что ж, я их предупреждал, — думал он. — Я просил их не делать этого. Теперь они у меня попляшут! Я прикажу отхлестать их плетками, а потом засажу в тюрьму на хлеб и воду… Безмозглая, вырождающаяся раса! Только и способны, что кочевать да снимать скальпы… Необходимо срочно сочинить рапорт полковнику Майлзу в форт Кью. Так, лучше будет, если я заявлю, что несколько Мийача во главе с Вихрем пытались сбежать. Это как раз то, что нужно. Если до Медвежьего Плаща дойдет, что для Мийача сокращены пайки и им не разрешено охотиться, то меня ждут неприятности… Ох уж этот мне Майлз и ему подобные миротворцы! Приходится действовать с оглядкой.»

Майор испытывал нешуточный трепет перед полковником, который покрыл себя славой в войнах с различными индейскими племенами. Тот был строг, крут, но справедлив. Его гнева отчаянно боялись все, кому выпало служить под его началом. Он всегда предпочитал честную и открытую схватку всяким закулисным махинациям и обману.

Теперь и у меня под боком появились сочувствующие, — продолжал размышлять Трабл, сидя с сигарой в кресле. — Ну, отец всегда почему-то был мягок с краснокожими… Неисправимый романтик и вечный скиталец!.. Но этот книгочей Уайт?! Видно, нахватался сентиментальности из книг и давай жалеть дикарей. Надо бы с ним построже. Н-да!.. А вдруг он осмелится сообщить Майлзу о моих перегибах?.. Черт, меня окружают пансионные девицы!.. Кроме Уинтона. Этот достаточно тверд и непреклонен.»

Майор бросил взгляд на заветный шкафчик, в котором хранилось спиртное, но тут же отвел глаза. Давным-давно он дал себе зарок не прикасаться к виски в присутствии отца и свято исполнял его. Не собирался он менять привычек и на сей раз, хотя — чего уж там! — очень хотелось. Отец был поблизости, в соседней комнате.