«Их мечтой была Канада» - Юров Сергей. Страница 5

— Позвать сюда Уинтона! — крикнул он дежурному сержанту.

Через минуту капитан был у него. Коренастый, большерукий, с близко посаженными черными глазами, он здорово походил на большую обезьяну. Схожесть только усиливалась, когда в улыбке обнажались его длинные желтые зубы.

— Как твой эскадрон» Б «, капитан? — спросил Трабл.

— Лошади в порядке, солдаты сыты и довольны, сэр, — ответил Уинтон.

— Слышал об индейских охотниках?

— Так точно, сэр. Это уж слишком. Словно ваши приказы для них — пустой звук.

— Я намерен их как следует наказать.

— И правильно сделаете, сэр, — поддержал капитан, брызнув слюной. — Давно пора проучить язычников. Они заслуживают наказания уж только за то, что принимали участие в разгроме Кастера.

Майор вспомнил, что Уинтон служил у генерала Терри и видел усеянное трупами поле битвы при Литтл Биг Хорн.

— Вот какое дело, капитан, — сказал он — Тут надо действовать решительно. Возьми ребят из своего эскадрона, свяжи пятерых ослушников и доставь их ко мне. Я их должен увидеть в путах.

— Есть, сэр, — козырнул Уинтон и осклабился.

« Ну, настоящий примат, — подумал майор — хоть и исполнительный. «

— Не вяжите индейцев, Уинтон, — вдруг раздался голос маркиза. Он стоял в дверях, нахмурив свое красивое орлиное лицо. — Не делайте этого.

Черные глаза капитана смотрели то на майора, то на его отца.

— Исполняйте, капитан! — крикнул майор.

Уинтона сдуло ветром. Слышались только его бегущие шаги.

— Сынок, я бы попросил тебя… — начал маркиз.

— А я, — перебил его майор, — еще раз попросил бы не вмешиваться, отец.

— Сынок, Мийача — люди гордые. Тебе нужно кровопролитие?

Младший Трабл хотел было снова осадить отца, но передумал. В его голове замаячил образ разгневанного Майлза.

— Вы полагаете, что те пятеро не дадут себя связать? — настороженно спросил он.

Несомненно.

— Верните капитана! — заорал майор.

Когда Уинтон вернулся, майор сказал ему:

— Не нужно веревок, Тэдди. Просто приведи непослушную пятерку в канцелярию.

И без того длинное лицо капитана вытянулось еще больше. Он с нескрываемым огорчением развернулся и медленно пошел исполнять приказание.

— Этот детина, сынок, может наворочать дел и не связывая индейцев, — проговорил маркиз, когда капитан вышел на плац. — Татекахомни и его воины знали, что идут против твоих приказов. Они будут настороже и вряд ли пойдут в форт.

— Я их заставлю! У меня здесь два боеспособных эскадрона.

— Не забывай, Мийача — это плоть от плоти воинственные оглала.

— Хорошо, — вздохнул майор. — Что вы предлагаете?

— Я должен поехать с солдатами и убедить военного вождя, что ты его на первый раз прощаешь.

— У меня и в мыслях не было прощать кучку грязных дикарей!

— Сынок, вспомни, что ты урезал им пайки и передвинул стоянку на солнцепек.

Майор долго раздумывал, затем произнес:

— Ладно, отец, поезжайте в индейский лагерь и скажите Татекахомни, что я хочу его видеть… Одного!

Четверть часа спустя маркиз ввел в канцелярию военного вождя Мийача. Лицо у индейца было, как обычно, непроницаемым, его серые большие глаза смотрели на командира форта совершенно спокойно.

Майор Трабл заметно нервничал. Видно, он еще не решил, как поступить с провинившимся язычником.

— Скажите ему, отец, — начал он, — что он нарушил мою волю.

Старик перевел. Индеец стал медленно говорить, в его голосе слышна была некоторая печаль. Когда он смолк, маркиз взял слово:

— Вождь сказал, что его люди недоедают. Ему больно на них смотреть. Того питания, какое выделяет Мийача Длинный Нож, хватает только на то, чтобы им не умереть с голоду. Он привел людей к форту с надеждой на лучшую для них долю, но эта надежда тает на глазах, как весенний снег на южных склонах Волчьих Гор. Их дух слабеет под безжалостным солнцем на открытой прерии. Они уже выглядят мертвецами.

— Отец, — произнес майор своим скрипучим недовольным голосом, — скажите ему, что я имею право заморить их голодом, если они осмеливаются красть скот у переселенцев и уезжать без разрешения на охоту. Тут им не лагерь для отдыха. Они военнопленные, искупающие вину за убийство белых на границе.

Старик, покачав головой, перевел.

Татекахомни возвысил голос:

— Я сдался не для того, чтобы искупать вину за белых пришельцев, попирающих все индейские законы. Мийача лучше умрут сражаясь, чем будут терпеть унижения.

Майор аж подпрыгнул в кресле при этих словах. Его лицо запылало багрянцем.

— Отец, вы — свидетель! Этот краснокожий хочет сражаться!.. Ну что ж, мы отобьем у него эту охоту… Сержант Дикон!

В канцелярию вбежал высокорослый кавалерист с длинными висячими усами.

— Что прикажете, сэр?

Глаза майора метали молнии.

— Затолкай дикаря в тюрьму!.. Сейчас же!

— Ты совершаешь ошибку, Эндрю, — попробовал образумить сына маркиз. — Ты наносишь Татекахомни жестокое оскорбление. Я обещал ему, что ты его простишь. Он погибнет за решеткой.

— Туда ему и дорога! Одним индейским подлецом будет меньше… И хватит, отец, в конце концов, вступаться за дикарей. Хватит!.. Если вы будете продолжать, я отыщу себе другого переводчика… Уж извините за грубый тон.

Маркиз с болью в глазах посмотрел на сына.

— Ладно, Эндрю, успокойся. Делай как знаешь, но я останусь в форте… Или мое присутствие здесь неуместно?

— Ну зачем же так, отец?! Просто извольте не чинить мне тут препятствий.

Маркиз сказал что-то индейцу, пожал ему руку и, не глядя на сына, оставил канцелярию.

Когда Дикон увел военного вождя, майор Трабл уселся в кресло и нервно забарабанил пальцами по столу. Его злило поведение отца, но в душе он уже жалел, что так круто с ним обошелся.

— Чертово краснокожее отродье! — в сердцах прошипел он сквозь зубы. — Не хватало, чтобы из-за вас я ссорился с отцом.

ГЛАВА 5

Следующие несколько дней прошли под знаком возрастающего напряжения. Невооруженным глазом было видно, что в индейском лагере зреет недовольство. Краснокожие воины по вечерам и ночам пели воинственные песни, а в светлое время суток почти не слезали со своих маленьких, но выносливых лошадок, разъезжая перед стенами форта с угрюмым видом и выкрикивая имя Вихря.

Военные взирали на них с плохо скрываемым беспокойством.

— Чем-нибудь это да кончится, — говорил какой-нибудь солдат.

— По всему видно, — вторили ему. — Надо быть начеку.

Тревога еще усиливалась и от того, что брошенный за решетку военный вождь в отчаянии отказывался принимать пищу. Об этом знали и солдаты, и индейцы. Все понимали, что, заключив свободолюбивого и гордого Мийача в тюрьму, командир форта унизил его. Но упрямый майор, не взирая на складывающуюся неблагоприятную обстановку, не собирался ничего менять. Доступ к военному вождю, по его милостивому повелению, был открыт только для маркиза и Патриции. Иногда они вместе навещали его, но чаще с ним бывала девушка. Последние день-два она вообще почти не выходила из тюрьмы. В форте помнили о ее сердобольном характере, но иной раз среди солдат проскальзывали разговоры о том, что тут запахло взаимной привязанностью. Казарменные шутки кавалеристов-усачей лишь стали острей, когда военный вождь под влиянием девушки начал принимать пищу.

Лейтенант Уайт слышал реплики подчиненных, и они оставляли у него в сердце неприятный осадок. Сначала он не придавал посещению Патрицией тюрьмы какого-либо значения, считая все это обыкновенной женской блажью. Однако увидев, с какой настойчивостью она навещает краснокожего узника, он превратился в ревнивца. Тем более смешного, что между ним и девушкой не было ни близости, ни даже простого объяснения в любви. Слов нет, она ему понравилась сразу, но дальше обычных любезных приветствий и разговоров дело не шло. Уединившись в своей каморке, он постоянно видел перед собой ее нежный образ, мысленно обвивал ее тонкий стан и обещал себе быть при встречах с ней посмелей. Тем не менее все оставалось по-старому. Он мог вести с ней общие беседы, разговаривать о литературе, но нерешительность всегда брала над ним верх. Каждый раз, попрощавшись с ней, он удрученно казнил себя за вечную застенчивость. Доставалось и девушке. Он обвинял ее в излишней скромности и хотел, чтобы она была более доступной. Хотя в глубине души понимал, что этого ждать бесполезно от воспитанной девицы.