Путевые записки эстет-энтомолога - Забирко Виталий Сергеевич. Страница 67

Расторопные и весьма рачительные элиотрейцы, на которых была возложена миссия доставки пассажиров на станцию, из всего старались извлечь выгоду. Они непомерно взвинтили цены на билеты (отчасти также и этим объяснялась малочисленность желающих узнать свою судьбу), а прибыль с туристического, если его так можно назвать, бизнеса пустили на организацию и содержание на станции научного центра по исследованию Сивиллы. И хотя исследования загадочной планеты не дали ровно никаких результатов (ее диск, вечно затянутый пеленой облаков, можно было наблюдать только через оптику, при этом все остальные приборы показывали полный ноль, будто на месте планеты был открытый космос, а видимый диск являлся оптической иллюзией), элиотрейцы не пали духом и переключились на исследование топологических возмущений межгалактического пространства данного сектора. Эти исследования неожиданно привели к ряду открытий, что позволило элиотрейцам запатентовать несколько способов, упрощающих процесс гиперперехода, и теперь на всех гиперстворах космостанций и космопортов стояло исключительно элиотрейское оборудование, приносившее баснословные прибыли его производителям. Наверное, будь на то их воля, элиотрейцы полностью бы оккупировали станцию у Сивиллы, не допуская туда посторонних, но сивиллянки корректно намекнули, что при таком раскладе станция прекратит свое существование, и элиотрейцы были вынуждены терпеть досужих пассажиров.

Сугубо рациональный человек, я не верил в полную бескорыстность сивиллянок, хотя вся их деятельность на протяжении миллионов лет не давала повода усомниться в этом. Что-то они брали у представителей иных цивилизаций, что-то весьма незначительное и вроде бы пустяшное на первый взгляд, иначе пропадал логический смысл контактов. По этому поводу существовала даже ничем не подтвержденная, но тем не менее весьма стойкая гипотеза (доведенная в бреднях брата Барабека до абсурда), что сивиллянки коллекционировали копии сознания побывавших на планете гуманоидов, подобно тому, как некоторые туристы составляют альбомы из фотографий экзотических мест, где им удалось побывать. С точки зрения человека, чрезвычайно безобидное занятие, хотя многие аборигены, даже весьма цивилизованные (особенно расы с хорошо развитыми миелосенсорными способностями), категорически запрещают фотографировать себя. И в этом есть свой глубокий смысл — оказывается, любое изображение живого существа связано с оригиналом топологически-хронологическими координатами (приблизительно, как собственная тень), и, владея инструментарием изменения топологии пространства, можно оказывать влияние на индивидуума, воздействуя на его изображение. Мне лично пришлось участвовать в показательном эксперименте Аугицо Портасу, уникального миелосенсорика среди бортайцев. Заранее предупредив, что никаких патологических воздействий на личность он производить не будет, а лишь заставит реципиента позвонить по межпространственной связи, Портасу попросил у меня фотографию любого из моих друзей, взял ее в руки и с минуту разглядывал лицо Раудо Гриндо. Где в тот момент находился мой приятель, я понятия не имел, что и требовалось для чистоты эксперимента. Так вот, не прошло и пары минут, как Раудо Гриндо действительно позвонил. Будучи эстет-энтомологом, как и я, он находился в экспедиции на одной из планет Малого Маггеланового Облака, за шестьдесят две тысячи парсеков от места эксперимента, и звонил по совершенно нелепому поводу, интересуясь: если ему повезет поймать два экземпляра экзопарусника Cardinalis orheomani, то не соглашусь ли я обменять одного из них на имеющийся у меня дубликат Реппа maurusl Корректно уйдя от прямого ответа (мой экзопарусник «темное перо» относился ко второму классу, а предлагаемый Гриндо «танцующий кардинал» — лишь к третьему), я отключился, но результаты эксперимента произвели на меня ошеломляющее впечатление. Никогда ни один эстет-энтомолог не позволял себе, выражаясь фигурально, делить шкуру неубитого медведя. Так поступали только любители, а не профессионалы. А Раудо Гриндо был профессионалом до мозга костей.

Впрочем, никаких побочных эффектов во время вояжей сивиллянок по Галактике не было зарегистрировано, поэтому мое предположение о «некорректной бескорыстности» сивиллянок оставалось гипотетическим. Но и сбрасывать со счетов мое умозаключение не стоило — у большинства посетивших Сивиллу гуманоидов наблюдались существенные психические расстройства. Из известных мне троих гуманоидов, побывавших на Сивилле, двое (гениальный художник-меступянин из бара космопорта «Весты» и граниец Пауде, присутствовавший на конгрессе эстет-энтомологов на Палангамо) пребывали в тихом ступоре осознания личной судьбы, а третий, монах Барабек, стал воинствующим фанатиком, превратившись, иронически перефразируя высказывание вахтенного, из «беззаботной задницы» в чрезвычайно «заботную беззадницу».

Возможность подобного исхода сафари настораживала, но у меня был единственный, довольно весомый, хотя и не защищавший стопроцентно, аргумент. Я летел на Сивиллу не узнавать свою судьбу, а из более прозаических, утилитарных побуждений. Свою судьбу я ковал собственными руками и потому предсказывал ее с весьма высокой долей вероятности. Чужие предсказания мне не нужны.

Единственной новой информацией, имевшейся в корабельной информотеке — вернее, не новой, но кардинально уточняющей некоторые аспекты моего пребывания на Сивилле, — было не очень приятное известие о предстоящей судьбе контейнера с ловчими снастями и экспедиционным оборудованием. Прав оказался суперкарго, не придется мне воспользоваться снаряжением и антигравитационным плотом — сивиллянки допускали на планету приглашенных гуманоидов без багажа. Эти сведения присутствовали и в межгалактической сети информотек, однако имели настолько туманный и фрагментарный характер, что я вынужден был готовиться соответствующим образом. Тем не менее учел вероятность и подобного развития событий. Конечно, придется спать не раздеваясь, причем в экспедиционной амуниции, в которую я заблаговременно облачился, покидая борт пестуанского межгалактического лайнера. Но мне не привыкать.