Путевые записки эстет-энтомолога - Забирко Виталий Сергеевич. Страница 89

Теперь ничего нельзя было изменить. И самое обидное заключалось в том, что винить кого-либо в происшедшем не имело смысла. Сам виноват, что необдуманно последовал за Кванчем, а затем выругался у гнезда ногокрыла…

Кажется, я застонал от бессилия и униженного состояния, потому что Тана встрепенулась и посмотрела в мою сторону.

— Алек… — Она вскочила с чурбака, стремительно скользнула к гамаку и наклонилась надо мной. — Ты проснулся? Как себя чувствуешь?

Голос у Таны дрожал, и меня передернуло. Сам не умел жалеть и тем более не терпел жалости по отношению к себе. Унизительное чувство.

— Нормально… — с трудом разлепив губы, прошептал. — Слабость только…

— Это мы сейчас… Погоди…

Тана засуетилась, открыла аптечку, извлекла шприц-тюбик с тонизатором, уколола в руку. Мурашки побежали по коже, меня содрогнуло, по лицу градом покатился пот. Слабость уходила на глазах.

— Я хотела вызвать катер… — Лицо Таны скуксилось. — Погрузить тебя в криогенную камеру и доставить в ближайший медицинский центр. Но… Но… Только отчаяние могло подвигнуть ее на такое .решение. Да, при анабиозе скоротечная саркома Аукваны замедлялась, и, возможно, в Центре межвидовой хирургии путем корректировки биоэнергетических потенциалов клеточной структуры удалось бы спасти мне жизнь. Но в сложившихся обстоятельствах это было неосуществимо. Мешало ненавистное сослагательное склонение.

— Не глупи, — тихо проговорил я крепнущим голосом. — Никого ты вызвать не сможешь. Егеря установили частотно-волновую блокаду Аукваны, через которую не пробьется ни один сигнал.

Тана быстро заморгала, лицо ее перекосилось, и она отвернулась. Плечи у нее мелко дрожали. Надежда, что я подскажу решение, рухнула.

— Готово, бвана Тана, — сказал Кванч, вставая с чурбака.

— Ты собрал диагност? — встрепенулась Тана. — Молодец…

Сомнительная похвала. Собрать походный диагност мог и ребенок — его блоки сцеплялись в единственно возможном порядке.

Тана подошла к панели диагноста, защелкала клавишами.

— Сейчас мы тебя проверим… Может быть, и не заразился… — сказала она, не смея смотреть на меня. Будто я не знал о своем диагнозе и взгляд мог его выдать.

— К чему? — пожал я плечами. — И так все ясно.

Слабость исчезла, ее место заняла апатия. Ничего в этом мире для меня уже не имело значения. К чему все эти анализы, мельтешение, лишние телодвижения? «Не тратьте, кум, напрасно силы, идите ко дну», — иронично советовали мои славянские предки по поводу бесполезных действий. Только сейчас я понял глубокий смысл поговорки и не увидел в ней иронии. Все-таки кусочек загадочной славянской души был и во мне.

Тана извлекла из ниши датчик-паучок, попыталась активировать его, но ничего не получилось.

— Подключи поводок, — отстранение посоветовал я. — Дистанционно в блокированном районе ничего работать не будет.

Несмотря ни на что, какая-то часть моего сознания еще пыталась контактировать с миром живых. Но это ненадолго. Максимум трое суток.

Тана подключила поводок к датчику-паучку и поставила его мне на грудь. С минуту электронный анализатор стоял, поводя по сторонам лапками-сенсорами, затем принялся бегать по телу, изредка приостанавливаясь для замеров. От прикосновений лапок было щекотно, но не смешно. Не выношу щекотки, но сейчас это чувство словно атрофировалось.

— Кушать хочешь? — спросила Тана, чтобы отвлечь и себя, и меня от гнетущих мыслей. Бегать «паучку» предстояло долго. Около часа.

От слова «кушать» сквозило ненавистной жалостью, но сознание отметило это равнодушно, где-то на периферии. Чувства защитились сами на себя и не желали откликаться на чужое сочувствие из-за разделявшей нас черты. Только сугубо рациональное восприятие связывало меня с действительностью.

Я подумал. Есть не хотелось. Умирать тоже. Что-то во мне еще держалось за этот мир и не хотело уходить из него, вопреки сложившимся реалиям.

— А что ты можешь предложить? — неожиданно вырвалось у меня. Тана растерялась.

— Как — что? Грибы…

Поскольку экспедиция была браконьерской и снаряжение мы могли нести только на себе, пришлось ограничиться крайне необходимым, учитывая при сборах чуть ли не каждый грамм веса. Поэтому, предварительно разузнав, что мангровые заросли Аукваны изобилуют съедобными грибами, являющимися основной пищей аборигенов, продовольствия мы не взяли.

— Не хочу, — поморщился я. Грибами мы питались уже месяц, и если первое время — с удовольствием, то последнее — через силу. Не приспособлен цивилизованный человек к однообразной пище, кусок не лез в горло.

— Слушай, у нас же есть НЗ! — излишне эмоционально воскликнула Тана. — Сублимированный апельсиновый сок и шоколад. Будешь?

— Нет, — снова поморщился я. Зачем вообще я спросил о еде? Ничего мне не хотелось.

Возможно, Тана приняла мой отказ за каприз умирающего, но на самом деле все было не так. Мои мысли и желания пошли вразброд, потеряв логическую связь.

— Я все-таки разведу сок, — не согласилась Тана. Места она себе не находила, нервно двигая руками и не сводя глаз с бегающего по мне «паучка».

— Как хочешь… — безразличным выдохом вырвалось из меня. Будто и не я сказал.

И в это мгновение многоногий датчик диагноста застыл на моем животе и замигал зелеными глазками-индикаторами. Я ошибся, предположив, что Тана будет проводить всестороннюю диагностику — она запрограммировала аппарат на экспресс-анализ.

Забыв обо всем, Тана бросилась к диагносту, щелкнула клавишей, и аппарат выстрелил тонкую ленту распечатки. Схватив ленту, Тана пробежала по данным глазами раз, второй, мотнула головой, словно ничего не понимая, и принялась в третий раз медленно перечитывать, беззвучно шевеля губами.

Сердце у меня ухнуло. Все-таки тлела во мне надежда…

Внезапно Тана уронила ленту и посмотрела на меня широко раскрытыми глазами. А затем ее лицо перекосилось, и она громко, страшно зарыдала, сотрясаясь всем телом.

— Зачем… — досадливо скривился я. И без ее истерики было тошно.

— Ал… л-лек… — заикаясь сквозь рыдания, хрипя горловыми звуками из-за непослушных губ, со стоном выдавила Тана. — Т-ты… Ты… з-з… з-здо… здоров…