Капитан Невельской - Задорнов Николай Павлович. Страница 136
Погода переменилась, и тучи разошлись. Ярко светило солнце, и Амур стал опять синий, как морской залив. Огромные сопки, теперь уже без скал, но все так же покрытые буйным лесом, обступали его. Шлюпка подходила к знакомым местам. Вдали, весь в яркой зелени, — полуостров Куэгда. На нем в прошлом году ночевали, выше не пошли, от него спускались по правому берегу до Японского моря. Нынче опять высаживались на нем. Это то самое стойбище Новое Мео на устье речки Каморы, где были несколько дней тому назад, где встретили Чумбоку. Отсюда через горы дорога на Иски.
Видны знакомые юрты.
«Хорошие места! — думает Конев. — Я бы написал домой, заманил, и все бы сюда переселились!»
Все матросы с удовольствием смотрели на приближавшийся березовый лес.
— Ну, Степанов, что задумался? — спросил капитан у Алехи. — Нравится место?
— Как же! Ндравится, вашескородие!
— А что здесь будет?
— Тут? — переспросил матрос, глядя на тот самый берег, что еще несколько дней тому назад казался пустынным и наводил страшную тоску. Лицо Степанова просияло.
— Не здесь, Геннадий Иванович, а вон там! — Он показал вдаль, на полуостров.
— Что же?
— Там? Город! — залихватски воскликнул Алеха.
— Порт! — добавил Козлов.
— Эллинги! — подхватил Алеха.
— Да… Порт! — молвил озабоченно Козлов, как бы сознавая, что до того, как на месте этих дремучих лесов будет порт и город, с матроса еще сдерут три шкуры.
Невельскому казалось, что матросы живей интересовались всем окружающим. «Дай бог, если после Тыра они поняли, что свое отстаивают и что бояться тут нельзя, если хочешь снести голову на плечах!» Правда, матросы ни слова не говорили о переселении, но похоже было, что эта мысль зашевелилась у них. Он не раз толковал им, что сюда будут переселять народ. Прежде они пропускали эти разговоры мимо ушей.
«Конечно, — думал капитан, — первых людей сюда начнут переселять насильно, как все у нас делается. И вряд ли кому захочется ступать в эти леса без принуждения, превращать их в плодородные поля. Люди не предпочтут эту землю „той“, родной и любимой, с мечтой о которой часто даже матрос не расстается за долгие годы службы. Я и сам люблю свое, костромское, сольгаличское… А хотелось бы увидеть, как будут здесь жить люди, созреет ли тут хлеб… Но падет крепостное право, будет подъем, движение, народ хлынет…»
А день жаркий, летний.
— Экая теплынь! — говорит Алеха.
— Ветер-северяк подует, так сразу осопатит! — отвечал ему с невозмутимым видом тунгус Афоня.
«Конев у нас все хулит, — думал Шестаков, — а уж сам прицеливается — почем меха, какая где рыба, он уж знает, чего и мы не знаем!»
Шлюпка пристала к берегу на устье речки Каморы. Хозяин одной из юрт гиляк Эльтун сказал, что четверо русских с оленями пришли вчера через горы из Иски и он проводил их сегодня дальше по берегу на полуостров Куэгду. Эльтуну за труды дали несколько локтей материи.
Чумбока сказал, что завтра придет на Куэгду, забрал мешок и вылез из шлюпки.
С гиляками попрощались, и шлюпка пошла дальше.
Вечерело.
Подходили к полуострову Куэгда, названному в прошлом году Константиновским. Совсем стихло. Шли на веслах. Наверху леса и травы. Слеталась мошка. На берегу никого не видно, ни на обрыве, ни на отмелях, и нигде не заметно дымка от костра. Вот уж и желтые песчаные, с камнями и скалами, обрывы.
— Значит, тут будет город? — обратился вдруг капитан к Степанову.
Матрос оглянулся.
— Тут!
Он посмотрел вверх на обрывы и опять оглянулся через плечо на товарищей.
— Город будет! — вдруг, хитро улыбнувшись, молвил и Конев. — С Аяном место несравнимо!
Позь в это время думал, откуда и как капитан успел получить повеление от своего царя строить тут город. Аянские русские об этом ничего не говорили. Даже напротив, сказали, что пост будет на Иски, больше ничего не сказали. Что в Аяне не любят капитана, хитрый Позь приметил. Но что капитан мог делать что-нибудь своевольно, вопреки повелениям, гиляк не смел предполагать.
Шлюпка пристала к берегу. Раскинули палатку. Афоня пошел за дровами.
— А вон и наши, Геннадий Иванович, — заметил Козлов.
Среди глубоких трав и кустарников к берегу пробирались несколько человек с красными лицами и с белыми платками на головах, обмахиваясь ветвями от комарья.
— Верно, наши! — говорили матросы.
Невельской различил офицерские погоны топографа.
Вскоре матросы обступили казаков Парфентьева и Беломестнова, которые сопровождали офицера, а топограф подошел к палатке капитана.
— Ну, как в Петровске? — спросил его Невельской, приняв рапорт.
— Все слава богу! — отвечал пожилой скуластый офицер, одетый в шинель, несмотря на жару.
В заливе Счастья строили казарму, магазин и флигель для офицеров. От этих сведений и разговоров о постройках, запасах и торговле повеяло родным, своим, флотским. Дела команды и поста были как бы семейными, дорогими и близкими.
— Мы оленей отводили на ягель. Их нельзя тут долго держать, — говорил Парфентьев.
— Шли обратно и с горы увидели шлюпку, Геннадий Иванович, так скорее стали спускаться, — молвил топограф, подкручивая усы.
Он достал из своей сумки карту, на которую нанес прямую сухопутную дорогу сюда из залива Счастья, через хребты.
У топографа и казаков за мысом была разбита своя палатка. Они переехали вечером поближе к капитану.
— Ну, как съездили, Геннадий Иванович? — спросил у капитана казак, притащивший вьюки.
— Слава богу, Парфентьев! — отвечал капитан.
— Тебя бы с нами! — молвил казаку Козлов. — Чуть в переплет не попали.
На другой день с утра выбрали место для поста. Решили строиться на удобной площадке неподалеку от палаток.
Застучали топоры. Матросы валили деревья, вырубали кустарники.
— Эх, ягоды там, Геннадий Иванович, — говорили они, спускаясь к обеду с обрыва. — Какой только нет… Малина, смородина… и черная…
За день площадка была расчищена от зарослей. Козлов и Конев выбрали длинную лесину, спилили ее, сняли с нее кору и поставили над обрывом мачту.
Под флагштоком установили фальконет.
Чумбока приехал с Эльтуном. Они пригнали две лодки. Гиляки поехали оповещать народ по деревням, чтобы завтра утром собирались все на Куэгду.
Позю заодно велено было купить хороший невод для лова осенней рыбы. Капитан знал, что кета скоро пойдет из моря и забьет все речки. Ход этой красной рыбы он видел впервые в прошлом году.
Позь вернулся поздно вечером, привез десяток серебристых кетин.
— Уже рыба пошла! — сказал он. — Невод завтра привезут. Я сторговал новый, его старик кончает вязать.
Вечером Невельской собрал своих людей. Матросы уже знали, что остаются здесь при шлюпке и фальконете держать пост на реке до осени, а капитан уходит. Вместе с ним отправлялись и Афоня с Позем. Начальником поста оставался Козлов.
— Ты знаешь теперь, как обходиться с гиляками и с маньчжурами, — сказал ему капитан. — Будь тверд с маньчжурами, ни на шаг не отступай.
Невельской отдал Козлову объявления на трех языках о том, что край до Кореи занят русскими, и велел предъявлять иностранцам, если те войдут в реку.
— В случае опасности пошлешь человека по суше в Петровское. Олени остаются тут. Держать часового при пушке и флаге днем и ночью. Да чтобы ночью горел сигнальный огонь.
Свечи и плошки для фонарей капитан получил с топографом из залива Счастья.
— Кто заболеет — в Петровское! Если не в силах будет ехать или случится ранение — пошлешь на оленях за фельдшером.
Грядущие опасности отчетливо представлялись матросам. Они глядели настороженно и слушали, стараясь все запомнить, чувствуя, что на них возлагается важное дело.
Определены были размеры пайков. Матросы тут же обсудили с капитаном, что надо прислать сюда из Петровского, а что попросить в Аяне для зимующих. «Охотск» должен был доставить туда капитана и вернуться. Спорили много. Конев сказал капитану, что надо немедленно прислать соли из Петровского.