Капитан Невельской - Задорнов Николай Павлович. Страница 137

— Ты бы сам, Геннадий Иваныч, посидел без соли! Чудаки! — ругал он казаков. — Соль позабыли! А рыба пойдет? Уж соленая рыбка не то, что вяленая!

Невельской сказал, что пришлет. Шестаков разглядывал карту.

— А где Корея? — спросил он.

Капитан показал. Матрос прикинул расстояние.

— Можно в одну навигацию описать! — сказал он.

Капитан и Позь старались угадать, где примерно те заливы и гавани, о которых было так много разговоров в эти дни и о которых гилякам было давно известно.

— Видишь, Шестаков, какая широта! Примерно Италия, — говорил капитан. — Помнишь Италию, Козлов?

— Как же!

Когда-то Козлов был в Италии с «Авророй». Утром, меж пеньков от берез и елей, на вырубленной площадке собралась толпа гиляков.

Матросы с ружьями и казаки выстроились у флагштока.

— Братцы! — заговорил капитан, обращаясь к своей малочисленной команде. — Мы поднимаем на этих берегах русский флаг [123]. Берегите его честь и славу. Не спускайте глаз с реки. Обращаюсь к вам не как к моим подчиненным, а как к дорогим и родным моим товарищам и братьям, в отваге и преданности которых я уверялся не раз. Помните, стоять тут, пока не пойдет шуга, смотреть в оба. И, если кто явится, — дать объявления, а нападут — биться не щадя живота. Гиляков и маньчжуров не обижать. Живите с ними дружно.

Позь все перевел толпе гиляков.

Невельской сказал, что называет пост Николаевским во имя царствующего императора. Переводчики объявили об этом толпе. Гиляки стояли ни живы, ни мертвы.

— Хранить вход в реку зорко, братцы!

— Р-рады стараться! — к удивлению гиляков, враз гаркнули матросы.

По команде «Шапки долой!» головы обнажились. Невельской прочитал молитву.

— К подъему флага приготовиться! — скомандовал он.

Шестаков встал у флагштока. Все стихли в торжественном молчании.

Позь объявил гилякам, что в знак того, что русские сюда вернулись и навсегда занимают эту землю, они поднимут флаг.

— Пошел флаг! — раздалась команда.

Шестаков стал быстро перебирать руками, и андреевский флаг пополз вверх.

Раздался залп. Ухнул фальконет. Матросы закричали «ура».

Гиляки тоже начали кричать, размахивая руками.

После церемонии всем им были розданы подарки.

Невельской позвал к себе старых гиляков, угощал, беседовал с ними, рассказал, какой русский царь великий, что зовут его Николай Павлович, и как он послал его сюда. Капитан просил гиляков при случае всюду и всем объявлять, что здесь теперь русские.

После обеда гиляки стали расходиться.

Утром все готово было к отъезду капитана. К палатке подвели оленей. Позь и Афоня навьючили двух, а пять шли под верхом.

— Так, значит, Козлов, чуть что — в Петровское! — говорил капитан.

— Так точно, вашескородие! Чуть что — в Петровское!

Козлов был хозяйственный человек, при нем оставался грамотный Шестаков. Теперь у Козлова был пост, люди, шлюпка, пушка, продовольствие. Он знал, что надо, как велел капитан, людям дать занятие, чтобы не томились и не скучали. «Занятий хватит, — думал Козлов. — Дай бог управиться, лес заготовить на тот год. Чистить место». Оставались олени — это для сообщения с Петровским и на мясо, в случае голодовки.

— А уж чуть что — в Петровское, — твердил Алеха, испуганно глядя на собравшегося к отъезду капитана.

— Так все ясно? — еще раз спросил капитан Козлова.

— Все, вашескородие!

— И гиляков не обижать!

— Само собой, Геннадий Иванович!

— Да ничего не брать у них даром.

Капитан обнял и перецеловал всех своих матросов по очереди.

— Будем крепко смотреть, — говорил ему растроганный Фомин.

— До будущей весны, братцы!

Как всегда, жаль ему было расставаться со своими спутниками. «Нечего жалостить их и себя», — подумал капитан и, опираясь на костыль, забрался на оленя.

— Так полушубки я пришлю, — сказал он. — Уж скоро на ночь часового придется одевать потеплее.

Позь и Афоня уселись на оленей верхами.

— Ну что, капитан, поехали? — спросил Афоня.

— Поехали!

Афоня крикнул по-тунгусски, и олени пошли.

Невельской въехал в заросли травы, и все скрылось — река, матросы. Только вдали громоздились над травой горы правого берега, и казалось, что они совсем близко и что нет за этой травой широченной реки, что трава так и тянется до их подножий.

Синело ясное небо в редких облаках.

Чумбока тоже ехал на запасном олене. Он провожал капитана до устья Каморы.

Капитан улыбался кротко и счастливо. У него было хорошо на душе, что пост поставлен, объявления на трех языках даны Козлову, матросы оставались охотно, хотя и грустили. «Конев, подлец, — даже его слеза прошибла».

Вскоре миновали заросли травы и снова выехали к реке. Через час были в стойбище Новое Мео.

Здесь остановились, опять беседовали со стариками. Начались взаимные расспросы. Договорились, что гиляки за плату будут возить сюда грузы с Иски.

Наконец всё решили, вышли из юрты и стали опять садиться на оленей.

— Так я, капитан, тут остаюсь, — сказал Чумбока.

— Да, ты тут нужен.

— Мне не хочется на Иски…

— Из-за Орлова?

— Не-ет! Дмитрий хороший! Я не боюсь его. Знаешь, капитан, ты подумай хорошенько. Я тут помогать буду. Я твой помощник, помогаю тебе, А ты мой помощник, помогаешь мне. И я буду здесь говорить, что русские пришли. Я скажу всем, что земля эта будет защищаться русскими. Так?

— Да, говори смело! Если волос упадет с твоей головы, скажи, что капитан от Иски сразу найдет обидчика. Тебе надо что-нибудь из вещей?

— Дай мне выбрать хороший нож и топор, больше мне ничего не надо. А когда захочешь увидеть меня, скажи Позю, гиляки меня найдут. Я буду на Мео жить, здесь. Пусть весной Дмитрий сюда приезжает. Я ему помогу. Прощай!

В дверях юрты стояла голоногая, широколицая, молодая, свежая и плотная гилячка. За нее прятались малыши.

Чумбока посмотрел на женщину и хотел что-то сказать, но не знал, как начать, и улыбнулся виновато.

Капитан и так все понял по одному его взору и по улыбке. А у самого кольнуло сердце.

Олени пошли по тропе вдоль речки. Лес сразу скрыл путников. Тощие, но высокие деревья густо росли на низком обрыве над потоком. Вскоре исчезли и Амур, и горы дальнего берега, и даже неба не стало видно за широкими и густыми вершинами деревьев. Капитан впервые вступил в амурскую тайгу.

Он подумал: «Теперь в Петровское, а потом в Аян… И в Иркутск…»

Глава двадцатая

ВЕЛИКАЯ ТАЙГА

Вдруг лес поредел, раздвинулся, и небо открылось. Выехали на старую, зараставшую молодняком гарь. Огромные рыхлые и мягкие стволы догнивали повсюду среди сильных свежих побегов, некоторые еще были крепки. Тропа огибала упавший ствол толщиной выше роста крупного оленя. Начались заросли ольшаника, потом пошла мелкая береза, но чем дальше, тем лучше и крупней был лес.

— Тут есть две тропы, капитан. Одна идет по речке, а другая через горы. По речке ехать удобней, а через горы прямо, но трудно и маленечко дальше. Но если хочешь, то посмотришь, там есть место, сверху видно и Амур и море.

— Конечно, поедем верхней тропой. К приливу успеем?

— Конечно! Мы хорошо выехали, капитан, — ответил гиляк. — В тайге ночуем и завтра доберемся на Иски, как раз будет прилив, большая вода, а то все равно будем сидеть, в отлив лодка не пойдет…

Олени стали подыматься в гору. Лес становился гуще. Попадались ели, высокие пихты, лиственницы с косматыми, растрепанными ветром ветвями. Огромная древняя ель стояла с разорванной корой, видно ее голое белое тело, у некоторых мертвых елей ветви в зелени, но это не хвоя, а какие-то мхи и лишайники.

Начался лес из старых берез.

«Такой роскоши я в жизни не видел», — подумал капитан.

Были березы высочайшие, но были и невысокие, но очень толстые, как древние дубы, и стволы их расходились натрое, начетверо. Большие березы росли по две, по три поблизости друг к другу, а между ними — черные ели. Дальше береза пошла еще тучней, с толстой глянцевитой листвой, со старой желто-белой корой в черных мозолях и глубоких морщинах.