Час ворона - Зайцев Михаил Георгиевич. Страница 77

Мужики с автоматами для игры в «пейнтбол» напряглись. Оно и понятно, служба под началом клинического психа, наверное, выгодная, но рискованная авантюра. Вона, как скукожился Антошка за спиной у хозяина. Общий нервный напряг ощущался почти физиологически. Даже в узких глазницах китайца загорелась живая искорка любопытства.

– Как вас зовут, господин Агиевский, мне сообщила Любовь Игнатьевна, – произнес я и позволил себе улыбнуться.

– Врешь! – Глаза Агиевского, глаза медузы Горгоны, встретились с моими смеющимися зрачками. – Врешь! Говори правду или...

Миша многозначительно замолчал, давая понять, что если я не скажу правду, то меня ожидает нечто более ужасное, чем душ из серной кислоты вкупе с четвертованием и погребением заживо.

– Хорошо, если вам так будет спокойнее, Михаил Александрович, будем считать, что ваше имя я узнал давным-давно, когда приезжал проводить семинары по ушу в захолустный северный городишко. Узнал и запомнил.

– Вранье! – Бледная Мишина морда побагровела, а шрам, напротив, побелел. – Тогда меня звали по-другому!

– А как вы думаете, мог капитан милиции Верховский по описанию, по словесному портрету, с особыми приметами, выяснить ваше нынешнее имя?

– Нет! Исключено! Говори, откуда узнал, как меня звать, или я прикажу...

– Прикажи!!! Ха-ха-а-ха! – рассмеялся я, пристально вглядываясь в помутневшие глаза сумасшедшего со шрамом. Настала моя очередь смеяться! – Приказать ты можешь, трус, а сам ведь меня боишься! Смотри – мои руки скованы наручниками! Видишь? Моя правая нога едва гнется! Иди сюда! Подойди ко мне, трус! Один раз я уже набил тебе морду много лет назад, отметелю и сейчас даже со скованными руками и на одной ноге! Помнишь то лето?!! Помнишь, как мы тебя, горе-ушуиста, метелили на глазах твоих же учеников?! Отличное было лето! Я трахал девушку Свету, а за мной собачкой бегала Светкина сестренка. Девочка – гадкий утенок на ножках-спичках, по имени Люба, влюбилась в меня по уши! А я взял ее за розовые ушки и научил брать за щеку! Тебе Любочка не рассказывала, как делала мне отсос?! Ей, девчонке, нравилось! Поэтому и повзрослевшей Любови Игнатьевне понравился мой клип про Монику и Билла! Смекаешь?! Старая любовь не ржавеет! Знал бы ты, Миша, до чего меня бабы любят! Запомни – бабам не нравятся контуженые уроды, которых в Австралии ждут не дождутся профессора-психиатры, которые разучились зарабатывать и только тратят, свалив заботы о бизнесе на хрупкие плечи красивых жен! Бабы любят сильных, способных драться собственными кулаками, а нанять китайца-бойца сможет и старушка, были б деньги! И деньги бабы умеют зарабатывать не хуже, а лучше психически больных типов вроде тебя. И еще...

Я говорил и говорил. Тараторил скороговоркой, стараясь как можно быстрее и как можно больше выплеснуть словесных помоев на больную голову Миши Агиевского. Очевидно, Любовь Игнатьевна не стала пересказывать сумасшедшему супругу во всех подробностях наш с ней задушевный разговор, предшествовавший стрельбе и похищению. Для Миши оказалось сюрпризом, что я знаю о его контузии, о предстоящей поездке в австралийскую психушку и о прочих пикантных фактах и фактиках из его личной жизни. Я искусно перемешивал ложь с правдой и щедро сдабривал эту адскую смесь острой эмоциональной приправой. Не уверен, что, даже будучи сумасшедшим, Миша поверил хотя бы в половину того бреда, который я нес, но я добился главного – Агиевский перестал видеть во мне лишь непокорную игрушку для садистских игр, неудачника-вымогателя и неуклюжего мстителя. Помутневшими от гнева глазами он узрел во мне соперника! Я бросил Агиевскому перчатку, не подобрать которую он не мог!

Я рассчитывал, что распаленный моими горячими речами Агиевский взбесится и накинется на меня диким зверем, потеряв остатки разума, впав в состояние истеричной безумной ярости. Так и произошло.

Я все говорил и говорил. Агиевский сидел на бревнышке, краснел, бледнел, потел, дрожал, как больной малярией, слушал меня, слушал и вдруг подхватил с земли китайский меч, что лежал у него под ногами, вскочил и рванул ко мне, подняв мечугу над головой.

А вот то, что Миша нападет вооруженным, признаюсь, оказалось для меня полной неожиданностью. Нет, я не боялся смерти. Я боялся не успеть. Если не убью Агиевского в первые секунды контакта, а лишь покалечу, в схватку непременно вмешаются камуфляжные мужики, которые пока что опасаются встревать в личные разборки потерявшего голову, брызжущего слюной хозяина. И китаец, не зная, как реагировать, пока сидит и смотрит заинтересованно. Его не проинструктировали, что делать, ежели наниматель сам пожелает помахать мечом. Однако китайцу велено оберегать Мишу, и добивать хозяина он не позволит.

Миша с поднятым над головой мечом обезумел и шел на таран, как взбесившийся бык.

Когда нас разделяло не более двух шагов, я, припав на одно колено, выбросил навстречу смертоносной стали руки, скованные наручниками.

Клинок ударил в звенья цепочки, соединяющей стальные браслеты. Если бы Агиевский был вооружен тяжелым топором – звенья цепи наручников вряд ли бы выдержали. Но в руках у Миши, на мое счастье, был сравнительно легкий клинок, и цепочка остановила удар. Только браслеты впились в запястье.

Не в меру разгневавшийся Агиевский споткнулся о мое коленопреклоненное тело, навалился сверху, в падении разжав пальцы и выпустив рукоятку меча.

Опрокидываясь на спину, я сумел зажать между ладоней лезвие меча и отшвырнуть клинок подальше, чтоб не мешал работать в партере. Пока я отбрасывал прочь средневековый китайский меч, Миша успел вцепиться сильными пальцами в мое горло. Он душил меня, припечатал мои лопатки к земле и душил. Причем грамотно душил, сволочь! Не старался перекрыть кислород, а силился сдавить покрепче вены и артерии по бокам шеи. Его лицо было совсем близко, в каких-то десяти-пятнадцати сантиметрах от моего лица. Глаза навыкате, белый шрам на пунцовой щеке, розовые десны, желтые зубы. Его пахнущий дорогим одеколоном подбородок оказался напротив моего рта.

А у меня руки закинуты за голову, так что цепочка наручников касается макушки. И очень хочется треснуть Агиевского по лбу. Стальные браслеты усилят удар, сработают, как кромки двух кастетов. Миша вырубится, и я смогу вздохнуть. Так хочется вздохнуть! Я уже теряю сознание, черты Мишиного лица помутнели, в ушах зазвенело. Но, если я сейчас всего лишь вырублю Мишу, отключу, убить его не успею. Сквозь звон в ушах слышу топот десятка ног, холуи в камуфляже спешат поближе к хозяйскому телу, чтоб в случае чего защитить его, это сильное здоровое тело с больными мозгами и душонкой садиста.

Перебрасываю сомкнутые запястья Мише на затылок, обнимаю его скованными руками и, резко дернув, заставляю нагнуться, притягиваю к себе, как будто хочу поцеловать его перед смертью в шею страстным, долгим поцелуем.

Одновременно с рывками рук дергаю бедрами, насколько возможно, склоняю голову к плечу, широко открываю рот и впиваюсь зубами в горбинку Мишиного кадыка.

Я все же теряю сознание. Но прежде я ощутил вкус его крови на своих губах. Солоноватый, пьянящий аромат теплой вражеской крови, вкус, о котором я так долго мечтал!..

...Сначала я услышал голос...

– Да, Любовь Игнатьевна, все сделал, как вы велели... Нет, ребята попинали его ногами, он до сих пор без сознания... Да, лежит на заднем сиденье в моей машине, связанный... Почему? Потому что, как только он перекусил горло Михаилу Александровичу, я сразу бросился на помощь... да, пытались спасти Михаила Александровича. Да, и китаец тоже. Поэтому и позвонил вам не сразу... Нет, когда я вам позвонил, еще оставалась надежда, что с Михаилом Александровичем все обойдется, когда я вам первый раз звонил, Михаил Александрович был еще жив...

Я открыл глаза. Точнее, один глаз, правый. Левый лишь приоткрылся щелочкой. Я лежал на заднем сиденье в автомобиле Антона. Руки в наручниках за спиной. Ноги связаны. Во рту кляп.

Кроме меня, в машине был еще шофер, что естественно, и Антон на сиденье рядом с шофером. Антон разговаривал по мобильному телефону, как я понял, с Любовью Игнатьевной.