Варяжский круг - Зайцев Сергей Михайлович. Страница 4

Прислушивались, всматривались в берег вверху и внизу. Успокоились – не кричала больше ночная птица. Видно, и впрямь послышалось. Светало. Берег был пуст. И опять подступили к Бересту.

– На хвостах играть? – с угрозой припомнил Митрох.

– Добьем его! – предложили ватажники. – Пойдет с жалобой к князьям! Отвечай после…

–Добьем, Митрох, а? И в реку его! И челн туда.

– Не, ватажка! – Быковал рукой отодвинул своих. – Этот с жалобой не пойдет. И наш суд должен быть справедливым: не дозвался еще своей смерти игрец. Не доиграл.

– И не доиграет! – сказали в ватажке. – Пальцы-то вона…

Митрох задумался. Сдвинулись его брови, мрачно наморщился лоб. Но скоро осенило:

– Он у нас с ветром попляшет…

И показал – как.

Переглянулись ватажники, согласились.

На высоком берегу, на самом краю отыскали подходящее дерево – вековую сосну; перетянули Бересту ремнями запястья и на тех же ремнях подтянули его кверху, к самым ветвям.

– Покрутишься теперь, – ухмыльнулся Митрох.

– Может, и снимет кто. Но про гусельки забудь, игрец…

И досказали уходя:

– Спаси тебя Христос!

Вот сошел Берест на землю. И сам удивился – будто не было на запястьях тонких ремней, будто пальцы его не были разбиты в кровь. И тело, переставшее болеть, вдруг обрело необычную легкость. Шел на юг по берегу реки, по песчаному мелководью. И с каждым шагом становилось вокруг него все темнее. Это тревожило: было время к утру, но спустилась ночь – как затмение. Шел игрец по воде, а ноги оставались сухими и не ощущали воды. Пригляделся – то была не вода. На локоть от земли стелился низовой туман. И закрыл этот туман реку, закрыл берега и поля. Только вдалеке виднелся полоской лес. Черно-синий, манящий. Повлекло туда Береста. Тревога его переросла в страх, но ноги сами несли… Наконец подошел, осмотрелся. Увидел маленькую церковь в лесу. Ворота в ее ограде были распахнуты, словно зазывали. Тут же увидел игрец могильник и свежую землю, разбросанную вокруг, и понял, что недавно здесь кого-то захоронили. Оттого в душе его стало тихо и печально.

Пролетающая мимо птица крикнула:

– Здесь Настка лежит, жена твоя!..

Сел тогда игрец возле этого могильника, вспомнил Настку и подумал, что лучше бы не ей, а ему здесь умереть.

И сказал:

– Жить бы тебе, Настка, и радоваться жизни, и родить детей. Сына родить! Выйди из земли, Настка! Я вместо тебя лягу.

Но не вышла Настка. Легкий ветерок тронул травы, что росли возле могильника. А игрец огляделся вокруг, как будто место искал – где лучше лечь. И увидел недалеко от себя тоненькую березку. К стволу же ее прислонился плечом старичок. Худенький, щупленький. И смотрит он на Береста спокойным-спокойным взглядом, словно говоря: «Меня не бойся». Но Бересту все равно было тревожно и смутно и от этого хотелось застонать. И еще хотелось пить.

Старичок, помолчав немного, сказал:

– Не бойся меня! Я твоя смерть.

От таких-то слов и испугаться бы игрецу еще больше, а он успокоился. Необычный был старичок, его велениям хотелось повиноваться. Поэтому стоял Берест и смотрел на него, и ждал, что тот еще скажет.

И сказал старичок:

– Не печалься, игрец Петр, не плачь. Я выбрал для тебя очень хорошее место. – И он показал рукой. – Вот, посмотри, какую я выбрал поляну…

Берест посмотрел. Чудесная была поляна – вся заросшая цветами и залитая лунным светом. Стояли вокруг плакучие березы с опущенными до земли тонкими ветвями. А между берез паслись невиданной красоты олени. Залюбовался игрец всем этим, и стало ему хорошо – забыл про жажду, не хотелось больше стонать. А когда повернулся, чтобы сказать слова благодарности, то уже не нашел старичка. И все другие видения вмиг исчезли.

Тогда догадался Берест, что говорил сейчас с ним сам Николай Угодник. Слышал, многим он является в помощь. А кому являлся, рассказывали: сухонький старичок, русенький, седоватый, а в глазах тепло и доброта, и сам невесомый такой, как будто из ничего соткан. Появление же его приносит облегчение, избавляет от бед. И верно: до сих пор болели руки у Береста, а теперь вдруг перестали. Пошевелил пальцами – не почувствовал пальцев. Давно и мучительно хотелось пить – и вот чудо! – обильный, как из широкого ковша поток воды хлынул ему на лицо. Берест пил большими торопливыми глотками. Вода была очень холодная, поэтому ломило в зубах и болело горло. Но пил, пока вода лилась.

Потом открыл глаза. Он увидел себя лежащим на земле под сосной. Все тело болело, но сильнее прочего – ребра. И было больно дышать, и Берест не мог глубоко дышать. А хотелось вдохнуть воздух полной грудью – не хватало воздуха. Тогда он попробовал тихонько вдохнуть, но закашлялся и выплюнул большой сгусток крови. Застонал от боли… Подумал, что похож сейчас на березовый лист, сорвавшийся с ветви – тонкий, прозрачный на свету, живой еще, но обреченный.

О, листок! Как никогда – листок…

Стояли над ним чужие люди, целый лес людей. Не купцы, не дружина. Не в мехах, не в кольчугах. Чьи-то ловкие пальцы ощупывали его ребра, затем голову, руки. Люди смотрели с презрением. Оттого у Береста в ответ возникала злоба. И только один смотрел с состраданием – самый молодой, тот, что был ближе всех. Это он ощупывал тело. Потом игрец увидел, что все, и сострадающий вместе с ними, стали замахиваться на него палками.

Гёде поднял мех с водой, заткнул его затычкой и сказал:

– Этот несчастный готов выпить всю воду. Перед смертью так не пьют.

– Пожар в животе, – ответил Ингольф.

А Рагнар злился:

– Время дорого. Что мы возимся с ним? Не мы вешали, не нам и снимать. Но раз уж сняли, оставим так. И то хорошо, Гёде!

Но Гёде молчал. Видно, не хотел оставлять здесь этого человека.

Сказал священник Торольв:

– Одно ясно – это вор. Смотрите, как ему за воровство расплющили пальцы.

– Или он игрец, – возразил Гёде.

– Да, я тоже так думал, – согласился Ингольф.

Один глаз у него при этом сильно косил.

– Кто бы ни был! – Отец Торольв оглянулся на Рагнара. – Мы христиане. И он христианин. Мы должны ему помочь. Помогая же, обретем спокойствие.

А Рагнар с сомнением сказал:

– Какой же он игрец! Будут ли вешать игреца? Вешают вора. Оставим его здесь…

Пока велся такой разговор, Эйрик осмотрел тело найденного человека. Но не нашел ни переломов, ни глубоких ран или вывихов. Осторожно осмотрел раздавленные пальцы, принялся оттирать мокрой тряпицей засохшую кровь.

Гёде заметил:

– Иного игреца бьют сильнее вора. Важно, о чем он играет. И важно – кому.

Тут Эйрик воскликнул:

– Смотрите, у него мозольки возле ногтей! Я знаю, это мозольки от гусельных струн. Он игрец – не вор!

Тогда Рагнар кивнул и стал спускаться к реке. Рагнар был согласен взять игреца на корабль. Из нескольких палок наскоро связали носилки. И шестеро подняли Береста на плечи.

Отец Торольв сказал:

– Всевидяще око твое, Создатель! Остановил, не дал пройти мимо гибнущего, не погасил свечу. И малое поставил испытание: достойным совершить достойное. Не из корысти делаем мы доброе дело, но от чистого сердца… Малые мозольки убедили неверующего, отогрели холодного. Выходит, не только мы спасали несчастного, а и он нас. Так уж ведется, Господи, от твоего распятия…