Вальпургиева ночь - Завозова Анастасия Михайловна. Страница 34

— А пока Готфрид куксится, то бишь тянет время до тех пор, пока не придумает, как бы ему и самому вывернуться и жену с любовником целыми оставить! — пояснил Ула.

— Пацифист, однако! — покивала я. — А скоморохов-то столько зачем? Хочет массовое побоище устроить? С песнями и плясками, по национальному, так сказать, обычаю?

— Да нет, — отмахнулся Ула, — это все великие задумки Готфрида. Конечно, с фантазией у дядьки не очень, но он старается. Мол, по такому случаю ему нужно развеселиться. Вот и велел привечать всякий сброд, чтоб его развлекал. На самом-то деле ему свидетелей побольше нужно. Видите ли, не все домашние Готфрида довольны такой его мягкостью по отношению к неверной жене, того и гляди сами деваху измордуют, а Готфрида заново женят. Только при таком количестве народа, которое сейчас в замке толчется, сделать это будет не так просто.

— Ха! Как бы не так! — И я порадовала общественность рассказами о своих ночных приключениях. — Да эта веселая парочка маньяков-любителей живенько наймет какого-нибудь бандюка с длинным ножом! А тот пажа уделает как Бог черепаху, нам только и останется что трупик слезами поливать. Тут Миха проявит во всей красе свой талант великой плакальщицы…

Мишка надулась и запыхтела, потихоньку подбираясь ко мне явно с нехорошими намерениями. Ула тоже шутки не одобрил, губки в бантик завязал, зачесал репку, соображая, что ему делать с полученной информацией. Наконец понял, что сам не справится, и без лишних слов растворился в воздухе.

— Что это с ним? — недоуменно спросила Мишка.

— С отчетом полетел, — успокоила я ее. — Это у него быстро, раз — и сваливает!

— А нам-то что делать?

— Как что? — удивилась я. — Поесть бы надо!

В общем, последующие полчаса я убила на объяснение Мишке самых простых вещей. Ей-то хорошо, она когда нервничает, вообще ничего есть не может, да еще глаза закатывает и шепчет: «Ой, щас стошнит!»… А мне в экстремальной ситуации главное наесться от пуза, тогда могу хоть медведя голой пятерней причесать. Вот это-то мне и пришлось объяснять Мишке, которая вдруг начала каркать, что нас поймают и пополам переломают, как только мы выйдем из избушки. Пришлось прибегнуть к жестким мерам — просто-напросто вытащить верещавшую, как резаный кабанено, Мишку на улицу.

На улице Мишка сразу замолчала и замоталась в рясу, как в паранджу, — одни глаза торчат наружу.

— Прикольно! — одобрила я. — Будем разыгрывать сценку «Зульфия и ее ревнивый муж Мехмед», ты будешь голосить дурным голосом, а я сразу за Мехмеда и четырех любовников выступать буду…

Тут к нам бойко подрулила давешняя бабуся-сторожиха. Ох и колбасило народ, видать, вчера…

Старая валькирия привычно, с места в карьер наехала на нас, бедных:

— И че встали, черти лупоглазые?! Очередь занимать будете аль нет? Тама уже все стоят с утречка, одни вы… голошитесь тута.

— Бабуль, а можно мы где-нибудь возле котелка с едой поголошимся? — спросила я бабусю.

Вчерашний расколбас, по-видимому, подействовал на бабку умиротворяюще, успокоил ее старое, пробитое четырьмя инфарктами сердце, снизил давление… В общем, бабуля без лишних слов выдала нам громадный каравай хлеба, крынку молока и отправила со всем этим добром в очередь.

Заняв место за каким-то мающимся с похмелки клоуном, мы принялись за завтрак. Миха сунула нос в кувшин и поморщилась:

— Фу, с пенками… И не пастеризованное, наверное.

— Верняк! — ответила я, громко чавкая. — Золотые были времена! Нету еще бабульки, которая на спекуляции молочными продуктами нажила себе домик в деревне… на Рублевском шоссе! Ешь давай, не отравишься!

Мишка побелела, как мой брат при виде записки: «Леша! Не вымоешь посуду, порублю на лапшу, и суд меня оправдает! Любящая мама», и закатила глаза:

— Ой, щас стошнит…

— Только не в крынку.

— Я предусмотрительно убрала заветную емкость подальше. — Ну и не ешь, мне больше достанется…

В очереди мы прождали сравнительно недолго — всего-то около часа. Вся скоморошья братия, судя по всему, так активно маялась с похмелья, что долго в покоях Готфрида не задерживалась. Вылетала колпаками вперед, сопровождаемая плаксивым: «Достал, урод!» или «Глаза б мои тебя не видели, пес приблудный!»…

Наконец настала и наша очередь. У Михи по мере приближения к двери лицо все больше становилось похожим на ее желудок. Да, плющило деву по полной…

Да и у меня не было абсолютно никакого плана; в отношении того, как бы нам развеселить Готфрида. Приходилось надеяться на импровизацию и вдохновение…

Мы попали в длинный зал, об утилитарном назначении которого (эх, уважаю я Миху!) можно было судить с трудом. Помещение размером со стандартную школьную столовую было украшено длиннющим столом, за одним концом которого куксился мужик в подбитом мехом кафтанчике, парой лавок да традиционными рогатыми головами на стенках… Здесь рогатые сувениры смотрелись особенно актуально.

— Ну! — капризно вопросил мужик. — А вы чего покажете? Как меня развеселите?

— Да как хочешь! — бодро ответствовала я. — Хочешь, сказку расскажу, хошь — спляшу, хошь — покажу, как ушами шевелить умею… Mогем устроить традиционное развлечение, по-русски «пьянка — дранка», тебе в таком депресняке, по-моему, этого и не хватает.

Мужик оживился, но на всякий случай переспросил:

— А кукол показывать не будешь?

— Вот те крест и аттестат!

— А морды глупые корежить не будешь? — настырничал Готфрид. — Не будешь показывать попадью, дочь ее Пушку и жирного попенка?

— Ни разу! — пообещала я. — У меня свои методы… Через пять минут будете ржать, как лошадь Сильва… то есть за пузечко от смеха держаться. Только вот монашек со мной приблудный. Слышали мы, что у вас тут заблудшие души имеются, может, исповедовать кого надо? Это он зараз…

Эх,не стоило об этом. Дядька сразу расклеился, завздыхал, однако купился на мою ахинею. Я еще и моргнуть не успела, как дядька принялся расспрашивать Мишку:

— Ты здешний? В сан посвящен?

— Угу, — неохотно буркнула правдивая наша. — Сами мы не местные…

— Поди-ка сюда, — помахал ей Готфрид ручкой…