Вальпургиева ночь - Завозова Анастасия Михайловна. Страница 36

— На тот свет все без стука отправимся. — На меня нашло лирическое настроение. — А ты, судя по всему, еще и с ведром валерьянки. Чего нервный такой? Монахов не видел?

Парень отложил мандолину в сторонку и сполз с подоконника. Тут мне довелось поближе рассмотреть своего будущего Помощника. М-да, фактурка, конечно, так себе. Могли бы и получше подобрать. Я отнюдь не была склонна приходить в восторг при виде субтильного тельца, тонких ног, цыплячьей шейки — в общем, всего того, что по-другому именуется «советский суповой набор». Синюшный он какой-то, недокормленный. И чего Клотильда в нем нашла? По мне, так Готфрид в сто раз лучше, через того хоть солнечный свет не проходит. Неужто деваха купилась на спутанные черные кудри, которые вообще-то было бы неплохо вымыть и причесать, или, может, на томные серые глаза? Нет, не вижу логики…

Пока я критическим взглядом окидывала этого тициановского мальчика, тот засыпал меня вопросами:

— А ты-то здесь зачем? Тебя Готфрид прислал? А Клотильды там поблизости нет? Ты не мог бы подпереть дверь стулом? Я как-то с утра забыл это, сделать…

Я послушно привалила к двери тяжеленный дубовый стул, без приглашения уселась на кровать и только потом стала отвечать страждущему в заточении:

— Я здесь, чтобы помочь тебе… Готфрид обо мне ничего не знает, то есть знает, но думает, что я монах. — Тут я откинула капюшон и с наслаждением провела рукой по вспотевшим волосам.

Парень вытаращил на меня глаза. Стандартная реакция. Хотя… окажись я в такой ситуации, тоже не удержала бы глаза на привычном месте.

— А ты кто? — с любопытством спросил он. — Я тебя знаю?

С утра у меня настроение колебалось от очень плохого до очень мерзкого, поэтому я мрачно ответила:

— Бывшая полюбовница… Ты разве забыл, как бросил меня с тремя детьми?

— Гретхен?.. — побелел малолетний Казанова.

— Саечка за испуг! — Я ухватила парня за нос и с удовольствием послушала гнусавое мычание будущего Помощника. Ну неужели вот это бледноватое счастье призвано меня охранять? Даже Полинкин Ула смотрится приличнее — из себя весь крупненький, чистенький, аккуратный (однажды, пока мы с Полиной пили у меня чай, он тихохонько висел в уголке, штопая штанишки), при женщинах очи долу, по-моему, даже их побаивается… А этот! Вот уж воистину «пролетарий — человек, который умеет делать только детей»…

Я вздохнула и помотала головой. Ладно, мне с ним хороводы вокруг елочки не водить…

— Так ты не Гретхен? — испуганно икал тем временем паж. — Маргит? Марта? Елизавета?

— Вот только не надо тут устраивать аттракцион «Хочешь, я угадаю, как тебя зовут?», — раздраженно отмахнулась я. — Я не имею никакого отношения к твоим любовным похождениям, даже если половина из них случилась в твоих сладких снах. Расслабься, я вроде как пришла тебя спасать…

— А… от чего? — заинтересованно спросил заметно успокоившийся мальчик.

Настала моя очередь водворять на место челюсть и глаза. Справившись с этой трудной задачей, я неуверенно начала:

— Но-о тебя же… вроде заперли здесь. Держат тут против твоей воли…. морят голодом, наверное…

У кровати я заметила премиленький столик, на котором примостился поднос, доверху нагруженный едой. И курочка жареная, и колбаски кровяные… в общем, всего навалом. Версия о пытках голодом отвалилась сама собой.

Проследив за моим взглядом, паж хрюкнул и повалился на спину, дергая ногами от хохота:

— Ой, умру… Щас лопну! Голодом… ха-ха-ха! Против воли… Ой, га-га!!! — и, проглотив смешинку, добавил уже серьезнее: — Да если б не эта чокнутая по соседству, я б хозяину всю жизнь ноги целовал! Живу тут как господин — еды вдоволь, делать ничего не надо… Только от Клотильды, дурынды этой, отмахивайся — вот и вся забота!

И, хихикая, паж поведал мне историю своего мнимого заточения.

Оказывается, никакой большой любви между Готфридом и Клотильдой не наблюдалось с самого начала. Фусшнель взял девицу как солидный довесок к не менее солидному отряду солдат, который давал Готфриду ее папаша в случае женитьбы. Готфриду солдатики были ой как нужны, поэтому он согласился не глядя.

А нужно было глядеть.

Клотильда оказалась типичной арийской девой с типично бюргерскими запросами. Вставала поздно, за столом ковырялась в носу, поминутно заливалась здоровым смехом, к тому же жрала как лошадь (ну или как человек с крепкой нервной системой…). Красавицей ее назвать было тоже сложно. Хотя вполне возможно. Вся проблема Клотильды: была в том, что ее было… многовато. Здоровая, крепкая, с румянцем во всю щеку и тяжеленными косами до пола, она надоела мечтавшему о томной ундине Готфриду сразу после того, как священник объявил их мужем и женой.

Но было уже поздно.

Прокляв все на свете, а в первую очередь свою не в меру здоровую и жизнерадостную женушку (даже в условиях десяти эпидемий чумы сразу она гарантированно пережила бы Готфрида), рыцарь яростно кинулся на охрану рубежей Готфридсбурга, стараясь бывать дома ровно столько времени, сколько нужно, чтобы домашние вспомнили, кто он такой и как выглядит.

Впрочем, Клотильде он тоже был нужен как корове седло.

Вероятно, в конце концов они бы пришли к консенсусу. Готфрид годами пропадал бы в военных походах, Клотильда в его отсутствие рожала бы детей, смотрела бы за ними, может быть, лет через …цать какой-нибудь получился бы и от Готфрида…

Подвела Готфрида жалость. И дурацкая фамильная честь.

Придя в себя от такого количества счастья, выданного ему сразу и целым кульком, Готфрид начал думать. Уже давно доказано, что в девяноста процентах случаев мужчин это до добра не доводит. Рассуждал Готфрид примерно следующим образом: «Она, конечно, корова… Но, с другой стороны, моя жена! И совсем не виновата в том, что тесть у меня козел каких мало. Может, ей тоже любви хотелось, чистой и светлой. А теперь сиди в каких-то болотах, вышивай крестиком, вари варенье! Нет уж, раз я ее сюда затащил, надо сделать так, чтоб она не скучала и не желала мне темной ночью свалиться в овраг, переломать все позвонки и получить контрольный удар в череп…» Заодно Готфрид боялся, что от подобных мечтаний Клотильда перейдет к подобным же действиям.