Дезире - Зелинко Анна-Мария. Страница 92

— У меня его никогда не было, но мы сохранили наш дом на улице Анжу, это обычный дом, хорошо обставленный, — объяснила я ей. — Я совершенно не чувствую необходимости иметь дворец и я совершенно не привыкла жить во дворцах. Я… даже ненавижу дворцы, мадам.

Королева взяла себя в руки.

— Ваша усадьба в окрестностях Парижа будет, может быть, более подходящей резиденцией для наследной принцессы?

— Ля-Гранже? Вы знаете, что мы продали Ля-Гранже и все наши прочие поместья, чтобы заплатить срочные долги Швеции. Ведь были нужны немалые деньги, чтобы заплатить эти долги, мадам.

Она кусала губы, затем, быстро:

— Нет, это невозможно. Наследной принцессе Швеции жить в обыкновенном доме в Париже. И…

— Я поговорю с моим мужем. Кроме того, я не намерена путешествовать и жить под именем Дезидерии Шведской.

Я почувствовала, что мои глаза наполнились слезами. Только не заплакать сейчас, только бы не доставить им этой радости! Я подняла голову.

— Дезидерия, Дезире — желанная… Я прошу Ваше величество подыскать мне какое-нибудь имя, чтобы сохранить инкогнито. Могу ли я уйти, мадам?

И я захлопнула за собой дверь так, что в углах мраморных покоев отозвалось эхо. Как когда-то в Риме. В первом дворце, где мы жили…

Из гостиной королевы я направилась прямо в рабочий кабинет Жана-Батиста. Перед кабинетом камергер преградил мне дорогу.

— Должен ли я доложить о приходе Вашего высочества?

— Нет, спасибо. Я привыкла входить к своему мужу без доклада.

— Но я должен доложить, — повторял он настойчиво.

— Кто вас заставляет? Может быть, Его высочество?

— Этикет, Ваше высочество, В продолжении веков…

Я двинулась вперед. Он вздрогнул от моего прикосновения, как будто я его уколола. Тогда я засмеялась:

— Не волнуйтесь, барон, я не буду часто злоупотреблять этими нарушениями этикета.

Я вошла в кабинет Жана-Батиста.

Жан-Батист сидел за своим бюро, просматривая документы и одновременно слушая камергера Веттерштедта и еще двоих господ. Зеленый козырек прикрывал его глаза и прятал в тень половину лица.

Я знала от Фернана, что от постоянных занятий у Жана-Батиста болят глаза. Даже днем он закрывал окна шторами и занимался при свечах. Он работает ежедневно с девяти утра до трех часов ночи, и глаза его очень воспалены. Однако только его приближенные знают о зеленом козырьке. Даже от меня он скрывает это, чтобы я не беспокоилась. Так и сейчас. Он тотчас снял его.

— Что-нибудь случилось, Дезире?

— Нет, я просто хотела поговорить с тобой.

— Это срочно?

Я покачала головой.

— Нет. Я тихонько посижу в уголке, пока ты кончишь дела с этими господами.

Я пододвинула кресло к круглой печке и приложила к ней ладони. Сначала я слушала, о чем они говорили. Жан-Батист говорил о ненадежности курса нашего риксдаля, о необходимости поддерживать торговые отношения с Англией, так как это выгодно Швеции, он напомнил, что вложил все свои деньги в поддержание стабильности курса Швеции, о перестройке войска, о необходимости обратить большое внимание на артиллерию, так как в настоящее время битвы не выигрываются только саблями.

Потом я принялась приводить в порядок свои мысли, проверила, права ли я, и, почувствовав, что права, успокоилась.

Жан-Батист забыл о моем присутствии и опять надел свой зеленый козырек. Он читал.

— Мы задержали несколько английских матросов в одном портовом кабачке, а англичане задержали трех шведов, чтобы показать Франции, что мы в состоянии войны, — задумчиво сказал он. — Сейчас англичане желают произвести обмен пленными. — Он поднял голову. — Необходимо, чтобы об этом был извещен Сухтелен.

Сухтелен — посол России в Стокгольме. Царь не разорвал союза с Наполеоном, но он вооружает свои войска, а Наполеон стягивает войска в Померанию. Может быть, Жан-Батист хочет секретно объединиться с Англией, врагом Франции и России?

— Нельзя ли одновременно поговорить с Сухтеленом о Финляндии? — спросил один из господ.

Жан-Батист вздохнул.

— Мы к этому вернемся. Царю может надоесть… простите меня, господа, я знаю, что значит для вас Финляндия. Мы поговорим об этом с Сухтеленом, а в следующем письме к царю я затрону этот вопрос обязательно. А пока отложим дела на завтра. Спокойной ночи, господа.

Все трое поклонились Жану-Батисту, потом мне, потом стали, пятясь, двигаться к двери. В печке трещали поленья. Жан-Батист снял козырек и сидел с закрытыми глазами. Его рот напомнил мне рот Оскара, когда он спит. Лицо Жана-Батиста выражало усталость. Как он любит руководить! Как он это любит. И, конечно, он умеет хорошо руководить!

— Ну, что случилось, девчурка?

— Я уезжаю, Жан-Батист. Летом, когда дороги станут лучше, я вернусь домой, мой любимый, — сказала я совсем тихо.

— Ты сошла с ума! Разве ты не дома здесь. Здесь, в королевском дворце в Стокгольме? Как только установится погода, мы переедем в летнюю резиденцию в Дротнингхолм. Это очаровательный замок с огромным парком. Тебе там понравится.

— Мне нужно уехать, Жан-Батист. Это единственное, что мне остается, — настаивала я.

И я передала ему слово в слово наш разговор с королевой. Он молча слушал. Глубокие морщины прорезали его лоб. Потом гроза разразилась:

— Я должен слушать эти глупости! Ее величество королева и Ее высочество наследная принцесса не смогли поладить! Во-первых, королева права. Ты не всегда ведешь себя, как… как того ожидает шведский двор. Но ты постараешься. Почему ты не хочешь постараться? Но сейчас, ей-Богу, у меня нет времени заниматься всем этим. Неужели ты не понимаешь, чем я занят, не понимаешь политической обстановки? Не понимаешь того, что должно произойти в ближайшие годы?

Он поднялся и подошел ко мне. Он рычал…

— Стоит вопрос о существовании Европы. Наполеоновский строй трещит по швам. На южные провинции он уже давно не может положиться. В Германии, за его спиной, секретные группировки поощряют убийство французских солдат из-за угла. На севере… — он остановился и покусал губы. — Поскольку Наполеон не надеется на дружеские отношения с русским царем, он нападет на Россию. Понимаешь ли ты, что это значит?

— Он уже столько стран подмял под свой сапог, — сказала я, пожав плечами. — Мы это знаем.

Жан-Батист кивнул.

— Да, мы это знаем. Наследный принц Швеции знает это лучше, чем кто бы то ни было. Поэтому-то к наследному принцу Швеции и обратится царь всей России, когда пробьет его час. — Он глубоко вздохнул. — И когда порабощенные народы попросят помощи России, чтобы создать новую коалицию, обратятся к Швеции. Тогда мы должны будем сказать: с Наполеоном или против него.

— Против него?.. Не хочешь ли ты сказать, что будешь воевать против… — Я не окончила фразы.

— Нет. Наполеон и Франция — это не одно и то же. Уже давно. Уже с дней Брюмера, которые ни он, ни я не забыли. Поэтому он и держит свои войска на границах шведской Померании. Если он победит Россию, он двинет войска на Швецию, это очень просто. Тогда он посадит на шведский трон одного из своих братьев. Но, воюя с Россией, он хочет иметь меня на своей стороне. Сейчас, по крайней мере, он хочет меня купить. Он предлагает мне Финляндию. Он хочет уговорить царя отдать эту страну Швеции.

— А ты говорил, что царь никогда не отдаст Финляндии.

— Конечно. Только шведы никак не могут привыкнуть к этой мысли. Но я им предлагаю компенсацию. Как только Наполеон будет побежден, все самые верные его вассалы должны будут платить за эту верность. Дания должна будет платить одной из первых. Мы заставим Данию, по предложению царя, отказаться от Норвегии и присоединим ее к Швеции. Это, девчурка, говорят мне не звезды, а рассказывает карта Европы.

— Наполеон еще не побежден. Почему ты все время думаешь о вмешательстве Швеции и совершенно не хочешь понять, что как раз в этом случае мне и следует вернуться в Париж?

Жан-Батист вздохнул.

— Я так устал, а ты заставила меня протестовать против твоего предложения, да еще с таким жаром! Я не могу отпустить тебя. Ты — наследная принцесса. Это так, и нечего больше говорить об этом.