Смертельные враги - Зевако Мишель. Страница 31

– Но он?..

– Ничего!.. Он ни о чем не догадывается.

– А если бы он знал? Ведь вы вроде бы проникли в его характер – что бы он стал делать?

Сервантес пожал плечами:

– Король напрасно вбил это себе в голову. Во-первых потому, что принц ведать не ведает о своем происхождении, а во-вторых, даже если бы он и знал, корона его совершенно не волнует.

– Ага! – вскричал Пардальян, и в его глазах мелькнул огонек. – А почему?

– У принца душа художника, пылкая и великодушная; к тому же он без ума влюблен в Жиральду.

– Разрази меня гром! А он мне нравится, ваш принц!.. Но если он так страстно влюблен в эту Жиральду, почему он на ней не женится?

– Ха! Да он только об этом и мечтает!.. К несчастью, Жиральда, непонятно почему, не хочет покидать Испанию.

– Ну так пускай он женится на ней здесь... Чтобы благословить сей союз, в монахах недостатка не будет, что же до согласия семьи, то раз он не знает ни своего отца, ни своей матери...

– Вам, наверное, не известно, что Жиральда – цыганка, – пояснил Сервантес.

– Ну и что?

– То есть, как ну и что? А инквизиция?..

– Ох, милый друг, да скажите мне на милость причем тут инквизиция?

– Как! – произнес изумленный Сервантес. – Жиральда – цыганка, вы понимаете, цыганка!.. Иными словами, завтра, сегодня вечером, через минуту инквизиция может схватить ее и бросить в костер... И если это еще не произошло, то лишь потому, что севильцы ее обожают и власти опасаются, как бы из-за нее не начался бунт.

– Но принц-то не цыган, – настаивал Пардальян, никак не желающий отступать.

– Да!.. Но если он женится на еретичке, он может быть предан той же казни, то есть – сожжению!

И Сервантес продолжал тоном человека, отвечающего затверженный урок:

– Всякий, кто поддерживает отношения с еретиком, дает ему убежище и не доносит на него... всякий, будь то дворянин или погонщик мулов, кто отказывается помочь представителю инквизиции, совершает преступление такое же страшное, как и сама ересь, и должен подвергнуться той же казни: сожжению на костре. Огонь! Опять огонь, всегда огонь!.. Так гласят предписания инквизиции.

– Да, вы, я чувствую, еще и не такое можете мне порассказать!.. К черту инквизицию! Жизнь с этим учреждением становится просто несносной!.. Предупреждаю вас – у меня от ваших рассказов уже разливается желчь!.. Что до вашего юного принца, то мне отчаянно хочется чуть-чуть вмешаться в его дела... А иначе он никогда не выпутается!

– До чего отважен! Отважен! – Сервантес в восторге захлопал в ладоши. – Дон Кихот выступает в поход!

– Чтоб вашего Дон Кихота замучила болотная лихорадка! – пробурчал Пардальян. – Лучше расскажите-ка мне историю с сыном инфанта дона Карлоса; по-моему, вы знаете всю подноготную.

– Это мрачная и ужасная история, шевалье, – прошептал Сервантес, нахмурившись.

– Догадываюсь. Но смотрите – у нас еще осталось вино, да и времени предостаточно.

Сервантес огляделся, желая убедиться, что никто не может его подслушать.

– Прежде всего имейте в виду: все, кто был хоть как-то, даже в самой малой степени, связан с этой историей, умерли насильственной смертью... Все, кто просто-напросто знали ее или же неосторожно показали, что им что-то известно, исчезли таинственным образом, и никто так никогда и не узнал, что с ними стало.

– Ну а поскольку мы не хотим, чтобы нас постигли та же участь, мы сделаем так, что никто и не заподозрит, что мы ее знаем.

Они не обратили внимания, как во дворик незаметно вошла парочка.

Мужчина надвинул шляпу на глаза, часть его лица закрывал плащ. Женщина не менее старательно куталась в свою накидку; лица ее не было видно из-под опущенного капюшона.

Бесшумно, словно тени, они прошли к аркадам, где полумрак защищал их от нескромных взглядов, и сели там; по-видимому, это были влюбленные, жаждущие одиночества и тайны.

Не успели вновь прибывшие сесть, как другой персонаж, вошедший сразу вслед за ними, осторожно пробравшись по двору, спрятался за двумя пальмами, так что никто его и не заметил, в нескольких шагах от влюбленных, за которыми он, вероятно, следил.

Однако, хотя шпион проделал все очень ловко, его маневр не ускользнул от бдительного ока Пардальяна.

«Ух, – подумал шевалье, – вот мерзкий паук, забившийся в щель и готовый наброситься на свою жертву!.. Но кого, черт возьми, он подстерегает?.. А, понял!.. Его мишень – те двое влюбленных... А я-то их и не заметил!.. Это ревнивец... соперник...»

И обращаясь к Сервантесу, сказал:

– Продолжайте, друг мой, я вас слушаю.

– Вы знаете, шевалье, что одна из статей договора Като-Камбрези между Филиппом II и Генрихом II, королем Франции, оговаривала женитьбу инфанта дона Карлоса, тогда пятнадцатилетнего мальчика, на Елизавете Французской, старшей дочери короля Генриха II, четырнадцати лет от роду.

– И король Филипп сам женился на девушке, предназначенной в жены его сыну... Я знаю.

– Но чего вы не знаете (потому что люди, знавшие это, как я вам и сказал, исчезли), так это того, что инфант Карлос воспылал страстью к своей красивой невесте... Это была одна из тех диких, сокрушительных, неодолимых страстей, на какие способны только юноши и старики. Принц был красив, изящен, остроумен и безумно влюблен... Принцесса тоже полюбила его. Да и могло ли произойти иное? И разве он не должен был вот-вот стать ее супругом?.. Однако роковому случаю было угодно, чтобы король, недавно ставший вдовцом после смерти Марии Тюдор, увидел невесту своего сына...

– И влюбился в нее... это в порядке вещей.

– К сожалению, да, – продолжал Сервантес. – С того мгновения, как король почувствовал, что в нем бушует страсть, он, вопреки тем чувствам и законам, по которым живет простой народ, с поразительным бесстыдством потребовал для себя ту, кого он сам предназначал своему сыну... Принцесса любила дона Карлоса... Но она была ребенком... а ее матерью была Екатерина Медичи... Она подавила свои чувства и легко сдалась. Но принц...

– Конечно, ему было нелегко!.. И что же он сделал?

– Он умолял, рыдал, кричал, угрожал... Он говорил о своей любви в таких выражениях, которые тронули бы любого, но только не его отца – ибо это была борьба двух соперников. Тогда в качестве решающего аргумента он торжественно сообщил королю, что его любовь не осталась неразделенной... Этот шаг стал для него губительным.