Гомо советикус - Зиновьев Александр Александрович. Страница 40

— Я на это смотрю иначе. Вы неправильно понимаете советское общество, советское руководство, советскую оппозицию. Позвольте, я вам объясню...

Мы и Запад

Того самого политического деятеля, о котором говорил Вдохновитель, все-таки убили. Запад в панике. Мои допрашиватели виду не подают, что я их предупреждал об этом, а я не хочу им напоминать сам. Мои мысли работают в другом направлении— Здесь паника. А случись такое в Советском Союзе, реакция была бы противоположной: мол, сплотим ещё теснее свои Ряды, усилим, укрепим, повысим!.. И странно, почему этого заурядного политика возвели в ранг великих? Здесь великие политические деятели невозможны в принципе, ибо их влияние на реальный ход дел ничтожно, власть их незначительна, они подвержены критике, пресса их развенчивает и заземляет, отбор их. производится по таким принципам, что они сами больше думают о своём личном положении, чем о положении своих стран.

Шеф спросил меня, что я думаю по поводу этого убийства. «Превосходно удавшийся эксперимент», — спокойно сказал я. «Что за эксперимент?!» — вытаращил глаза Шеф. «Представляете, что тут у вас начнёт твориться, если сразу шлёпнут штук десять таких „великих политиков“, — сказал я без всяких эмоций. Шеф ничего не ответил. „Между прочим, Советский Союз начнёт войну против Запада, — сказал я, — когда тут выпадет снег. Запад будет парализован — и...“ Шеф ушёл не попрощавшись.

Открытие «Центра»

Открытие «Центра» происходило, как отметил в своём вступительном слове Профессор, в торжественной обстановке. В речи Профессора это было единственное место, заслуживающее внимания: это мероприятие очень напоминало торжественное собрание советского учреждения по поводу официального праздника, юбилея, пуска, вступления в строй, вручения ордена или переходящего Красного знамени... Не хватало портретов классиков марксизма и руководителей Партии и Правительства, бюста Ленина, красных знамён и лозунгов. Но мы, годами натренированные лицезреть все эти атрибуты наших торжеств, легко восполнили их отсутствие своим воображением. Наше воображение было подкреплено тем, что собравшиеся бурными аплодисментами и вставанием приветствовали послание «Центру» от Писателя земли Русской. В послании давались чёткие указания «Центру» и всей советской эмиграции (и заодно — президентам всех западных стран, деятелям культуры и рядовым гражданам), что делать и куда вести человечество. Указания сводились к следующим двум краеугольным камням программы спасения Руси, а значит, всего человечества: 1) живи не по лжи; 2) слово «Бог» пиши с большой буквы. Потом зачитали послание Великого Диссидента из Союза, которое тоже было встречено бурными аплодисментами и вставанием. В послании говорилось о том, что обстановка чревата последствиями. Потом зачитывали другие послания. Им аплодировали, но не вставали. Сидевший со мною рядом Шутник сказал, что тут не хватает только послания от ЦК КПСС и КГБ. «Не спешите, — сказал я. — Все ещё может быть». И я не ошибся. Профессор зачитал выдержки из советских газет под соусом «Как наши враги оценивают нашу благородную деятельность на благо...». Когда Профессор делал это, в зале начался шумок, так что пришлось призывать собравшихся к порядку. Дама, исполнявшая в это время функции председательствующего, сказала с упрёком, что тут все-таки не партийное собрание в советском учреждении, можно было бы и потише.

Среди собравшихся можно было увидеть представителей западных разведок и антисоветских организаций. Я заметил, по крайней мере, с десяток человек, относительно которых я на сто процентов был уверен, что они из КГБ, и больше двадцати, насчёт которых моя уверенность была выше пятидесяти процентов.

Затем с обстоятельным докладом о задачах «Центра» выступила Дама. Доклад был заранее заготовлен; она зачитывала его, невольно подражая нынешнему Генеральному секретарю ЦК КПСС. Заметил это не я один. Но было уже несмешно. «Где мы? — спросил меня Шутник. — На партийном собрании?!» — «Берите выше, — сказал я. — На партийной областной конференции по крайней мере».

— Господа, — начала доклад Дама и, довольная, что проскочила опасное место, улыбнулась. — С чувством большой ответственности за судьбы человечества, прогресса и демократии начинает наш «Центр» свою деятельность по...

Обрисовав международную обстановку и ситуацию в Советском Союзе, Дама сделала своего рода отчёт о деятельности советской эмиграции за последние годы (за прошедшую пятилетку, как заметил Шутник). Она отметила, что с каждым годом советская эмиграция наращивает мощь, что сложился многотысячный коллектив борцов против советского режима, что втрое возрос объём антисоветской печатной продукции и в десять раз возросло число встреч, посвящённых антисоветским проблемам, что возросла слаженность в работе различных групп, укрепилось содружество всех трех потоков эмиграции... Успехи с особой силой проявились в том, что... Но, отдавая должное успехам, достигнутым в борьбе с советским режимом (перешла Дама к критической части доклада), бережно подходя к положительному опыту, мы должны в то же время остро, по-деловому вскрывать упущения и недостатки... Необходимо всемерно повышать... Решительно пресекать... Вскрывать имеющиеся резервы... Преодолевать ведомственные барьеры... Чутко относиться к рационализаторским предложениям... Внедрять в дело... Поддерживать почин-Комплексно... Сама жизнь диктует нам новые методы...

— Движимые единым порывом, — выкрикнула Дама в заключение, — мы, советские эмигранты, жертвы советского режима и поборники прав человека, будем твёрдо и последовательно бороться за!..

— Звание предприятия антикоммунистического труда, — закончил фразу довольно громко Шутник.

На нас зашикали.

Мы и Запад

После заседания именитые персоны отправились в ресторан отмечать событие. Конечно, за счёт «Центра», т.е. за счёт местного налогоплательщика. Писателя не пригласили. Он был уязвлён. И вёл себя как московский партийный правдоборец, которого не выбрали в партийное бюро: как обиженный, видящий своё превосходство над окружающими в том, что его обидели.

— Почему они вас не привлекли? — сказал он, заметив меня в толпе неприглашённых. — Это очень странно. Я так старался для вас. Хотя с моим мнением тут тоже не очень-то считаются. Пойдёмте-ка лучше к нам, жена нас покормит получше ресторана.

Солдаты особого батальона на надувных лодках и, как всегда, в ярко-оранжевых спасательных жилетах возвращались в свои комфортабельные казармы.

— Глядите! — воскликнул Писатель. — Что это?!

— Воины.

— Что это на них? — Спасательные жилеты.

— Зачем? Тут же воды по колено.

— Чтобы ближе к боевой обстановке.

— А почему они без оружия?

— Они же западные солдаты. Оружие им ни к чему. Они думают, как бы уцелеть.

— А почему жилеты такие яркие?

— Чтобы противник их издалека заметил и прекратил стрельбу.

— Вы шутите?

— Ничуть. Тут всех волнует одна проблема: куда бежать в случае прихода Советской Армии и как наивыгоднейшим образом капитулировать перед ней.

— Странно. Перед нами никогда не стояла проблема, как жить под немцами. Мы воевали против них. И первым делом мы выбрасывали излишние средства самозащиты — противогаз, каску, штык. Как любил говорить наш политрук, солдат должен иметь с собой только то, что позволяет ему быстрее Добежать до своей гибели.

— Хорошие слова.

— Он погиб, тот политрук. Я был трижды ранен, сражаясь за Советский Союз. Но если бы сейчас Советская Армия ринулась сюда, я пошёл бы добровольцем воевать против неё.

Жена Писателя накормила нас ужином по-московски. Писатель сказал, что это хорошо, что мы не пошли в ресторан: у него от ресторанной еды изжога бывает. Потом мы смотрели по телевизору совершенно пустой, но технически великолепно сделанный фильм. Писатель сказал, что для западного искусства вообще характерно несоответствие формы и содержания. Грандиозно ни о чем — вот его суть. А у нас, в Москве, наоборот: убого о грандиозном.