Бонжур, Антуан! - Злобин Анатолий Павлович. Страница 46

Я почувствовал на себе чей-то настойчивый взгляд. Женщина в чёрном стояла у стеклянной двери и пытливо глядела на меня. Она уже порядочно там стояла и искала глазами по залу. И вся была в чёрном: костюм, шляпка, чулки. А в руках у неё газета вчерашняя и сложена таким образом, что моя фотография выглядывает на сгибе.

Женщина скосила глаза на газету, потом снова на меня и решительно двинулась к столу.

— Пардон, мсье, — произнесла она, подходя, — вы Виктор Маслов?

— Совершенно верно, мадам. Бонжур, мадам.

— Я хотела бы познакомиться с вами, — она казалась сильно взволнованной и пыталась говорить нарочито официально, чтобы сдержать себя. — Если у вас есть свободная минута…

— Она хочет быть знакомой с тобой, — перевёл Иван.

— Силь ву пле, мадам, я к вашим услугам. Сейчас я попрошу Татьяну Ивановну, и она переведёт все, что вы захотите сказать, мне очень приятно, мадам. Может, мы присядем за этот столик?

Женщина в чёрном заметила, что я бросил взгляд на газету, которую она продолжала держать в руках, поспешно сунула газету в сумку. Сумка у неё тоже была чёрная.

Она положила сумку на стол и уставилась на меня таким же настойчиво-пронзительным взглядом, каким смотрела от дверей. Глаза её были глубоки и тоскливы. Сухое длинное лицо оставалось неподвижным. Когда-то она была красивой, но, видно, заботы, заботы, слишком много забот оставили след на этом лице.

— Иван, буть другом, принеси для мадам оранжад, вы не возражаете? — покончив с делами, я повернулся к ней. Татьяна Ивановна присела между нами. — Итак, я слушаю, мадам, простите, не знаю, как вас зовут.

— Моё имя вам ничего не скажет, — отвечала она, судорожно теребя сумку, — но ваше мне известно давно. Вы очень молоды и хорошо выглядите. У вас сегодня радостный день. — Она указала глазами на медаль.

— Я не отказываюсь, мадам, нынче действительно приятный для меня день. Мне присвоили звание почётного партизана, если вы слышали…

— Я не была на ваших церемониях, — продолжала женщина, и в глазах её сверкнул огонёк, — но слышала, что они проходят очень торжественно: знамёна, цветы, речи.

— Можете поехать с нами, — предложил я, не переставая наблюдать за ней. Что-то неуловимое в её взгляде невольно настораживало меня, и важно было найти правильную линию, чтобы не сбить её. — Мы скоро поедем на могилу моего отца, он погиб в Бельгии.

Иван принёс бутылку оранжада и сел за столик четвёртым.

— Я не поеду с вами, — она явно старалась сдерживать себя, и у неё неплохо получалось. — Скажите, мсье, сколько вам лет? Наверное, вы так же молоды, как ваш отец, когда он находился здесь?

— Увы, мадам, я уже на два года старше его.

— Нет, я не поеду с вами на могилу, — упрямо повторила она. — Мой муж был таким же молодым, он мог бы ещё долго жить, но вчера я была на его могиле, там не устраивают шумных церемоний…

— Она в трауре, — изрёк Иван, потягивая мартини.

— Простите, мадам, — сказал я, продолжая выжидательную линию. — Я мог бы сразу догадаться, приношу вам своё соболезнование, мадам. Что случилось с вашим мужем, если не секрет?

Надломленная улыбка перекосила её лицо, но она всё же сумела взять себя в руки.

— Его убил ваш отец, Борис Маслов, — решительно произнесла она, не сводя с меня глаз.

У Ивана тут же челюсть отвисла, и я сначала увидел эту отвисшую челюсть и испуг в глазах Татьяны Ивановны, а уж потом смысл перевода дошёл до моего сознания. Так вот что её мучило, спокойно, не будем горячку пороть, не так все это просто, как кажется. И она не случайно сюда заявилась.

— Я дальше не стану переводить, — сказала Татьяна Ивановна, вытирая платком взмокшее лицо.

— Отчего же? — возразил я с усмешкой. — Пусть мадам скажет все, что хочет сказать. Ведь мы находимся в свободной стране, не так ли?

— Я заставлю её замолчать, — опомнился Иван.

— Молчи, Иван, приказываю тебе. Сам сумею ответить, — я уже полностью овладел собой, пытаясь сообразить, что может значить этот визит. — Так что же она сказала? Что-нибудь об отце? Говорите, не стесняйтесь.

Женщина повысила голос, пальцы, сжимающие сумку, побелели. Наконец-то в её глазах сверкнула давно сдерживаемая ненависть. Как же глубоко эта ненависть сидела, если так долго прорывалась наружу.

— Она говорит, что ваш отец убийца, — выдавила из себя Татьяна Ивановна. — Больше я не могу вам сказать.

— Спокойно, Татьяна Ивановна, сейчас разберёмся, кто тут прав, а кто виноват. Не думаю, чтобы отец просто так вошёл в дом и убил человека. Это, наверное, ваш муж первым напал на него? Что же вы молчите, я жду. Тогда ведь война была, Татьяна Ивановна, что же вы робеете? — Но Татьяна Ивановна уже вышла из строя, и я повернулся к женщине в упор к её ненавидящим глазам. — Война, пиф-пиф. Или ваш муж — моего отца, или отец — вашего мужа. Я, между прочим, тоже сирота, а мать моя — вдова, да скажите же ей, Татьяна Ивановна. Теперь понятно, почему она своё имя не захотела назвать.

— Как это ужасно, — тупо повторила Татьяна Ивановна, заламывая руки и прижимая ладони к щекам. — Она говорит то же самое.

Женщина встала, расстегнула сумку. Я тоже поднялся, следя за её руками. Так мы стояли лицом друг к другу.

— Убийцы, вы убийцы! — в бессильной злобе твердила она, — вот вам, вот… — она выхватила газету, скомкала её.

Луи уже подходил к столу. За ним спешили Антуан и президент. Я бросился навстречу.

— Иван, быстро спроси у Луи, знает ли он её? — Я тут же повернулся, услышав шорох, но женщины у стола уже не было. Чёрный костюм мелькнул в крутящейся двери, на столе валялась разорванная газета. — Иван, живо!

Иван грузно кинулся к двери, Антуан юркнул следом.

Мы подошли с Луи к столу. Татьяна Ивановна сидела в прежней позе, прижав руки к щекам. Я разгладил ладонью газету, фотография была разорвана. В зале, кажется, никто не заметил, что случилось в нашем закутке.

— Татьяна Ивановна, полноте, — я оторвал от лица её руку, — ничего же не случилось, успокойтесь, прошу вас.

— Простите меня, это уже прошло, — она подняла голову, виновато улыбнулась. — Меня потрясло то, что она говорила то же самое.

— Что такое? Что тут произошло? — вопрошал подоспевший президент.