Бонжур, Антуан! - Злобин Анатолий Павлович. Страница 57

Солнце клонилось к земле над дальним лесом. Сюзанна тоже дома тоскует, Иван, верно, уже обиделся и уехал. Я покорно вдавился в сиденье. Даже в Намюре я не волновался: подумаешь, продал дом, с кем не бывает. Заколоченный дом меня несколько обеспокоил, и теперь я и вовсе терялся в догадках. Постой, постой, сколько он сказал: трант, тридцать? Нет, Антуан сказал: труа — три километра. Так мы же у цели! Один километр уже отмахали, а то и все полтора. Вон за тем поворотом…

Мотор внезапно бросил свою упругую работу, мы словно о воздух споткнулись.

— Ля пе, ля пе! — неистово кричал Антуан, хлопая в ладоши и показывая на поле.

А я глазами хлопал. Мы уж почти стали, катясь лишь по инерции.

— Смотри, смотри, — кричал Антуан, — ля пе!

И тут я увидел. Метрах в ста от нас по стерне что было мочи улепётывал «ля пе», он же кролик.

— Ты даёшь, Антуан, — сказал я, сгорая от зависти. — Реакция у тебя что надо.

— Реаксьон, — со смехом поправил Антуан и дал газ. Заяц уже добежал до опушки и пропал в лесу.

За поворотом раскрылась деревня Шервиль. Теперь каждый дом мог быть нашим. Промелькнули первые строения, за ними церковная ограда. Антуан сбросил скорость и поехал медленнее, пригнувшись к рулю и терпеливо вглядываясь по сторонам.

Вот он! Серый двухэтажный дом с мансардой. Окна закрыты, но занавески сквозь них белеют. И собака греется на солнышке у крыльца.

Антуан выключил мотор и виновато посмотрел на меня. Из дома вышла женщина в чёрном платье, похожая на монашенку. Она вышла так быстро, словно давно стояла и поджидала нас за дверью. Мы поздоровались. Женщина ответила нам бессловесным и строгим поклоном головы. Лицо её ничего не выражало. Ни возраста, ни чувства, ни желания — ничего нельзя определить на этом потухшем лице.

— Мы друзья Альфреда Меланже, — сказал Антуан, лицо его было по-прежнему виноватым. — Мы приехали к нему.

— Я провожу вас к Альфреду, — голос её был таким же потухшим и стылым. — Идите за мной. Альфред давно ждёт вас, — добавила она, не трогаясь с места и глядя сквозь нас. Глаза её были неподвижны и, казалось, ничего не видели. Но она определённо ждала нас. И Альфред нас ждёт? Как могли они знать, что мы приедем?

Ей стоило труда тронуться с места, и она пошла мелкой семенящей походкой, не оглядываясь. И не в дом пошла. Мы молча двинулись за нею. Женщина обогнула дом, открыла дверь каменной пристройки неясного назначения и стала спускаться по лестнице. Антуан сделал знак, чтобы я шёл за женщиной, а сам пошёл последним.

«Наверное, там винный погреб, и Альфред у бочек», — подумал я с отчаяньем, ибо знал уже, что надеяться не на что.

Подвал обдал меня сумраком и гнётом. Под потолком скудно светилась лампочка, углы терялись в темноте. Я подошёл к стене и остановился перед чёрной плитой, на которой мерцала лампадка.

«Альфред Меланже», — было высечено на камне поблекшими бронзовыми буквами, строкой ниже шли даты: 10.IX.1914 — 13.III.1947. На плите лежал пыльный бумажный венок.

Я скосил глаза на женщину. Она смотрела в стену, глаза её по-прежнему ничего не выражали: ни скорби, ни верности, ни надежды. Антуан подошёл к плите и молча сжал мою руку. Ещё одной могилой стало больше на земле.

Мы постояли у могилы, сколько того требовало приличие, и вышли на свежий воздух. Женщина осталась внизу. Кто она? Жена, сестра, мать? Антуан лишь плечами пожал в ответ.

Женщина вышла из склепа и, не глядя на нас, засеменила в глубь сада. Мы тоже пошли. За нами бежала молчаливая собака. Все здесь было наполнено горестным молчанием.

В саду показался низкий сарай. Женщина дала знак Антуану. Тот подбежал, с усилием отодвинул створки дубовых ворот.

В сарае было ещё темнее, чем в склепе. Заваленная хламом старомодная машина стояла у задней стены. Краска облупилась и свисала клочьями. Ветровое стекло во всю ширину было прошито строчкой пуль — били из автомата и вблизи. Я заглянул в пыльную затхлость кабины. Сиденье было залито рыжими пятнами, Альфред Меланже погиб как боец.

Не говоря ни слова, женщина повернулась. Мы тоже вышли — тоже молча. Всякие слова были тут бесполезны.

Антуан задвинул ворота. Женщина скрылась в доме. Мы постояли у двери, но она не показывалась.

— Надо же спросить у неё, кто стрелял в Альфреда? — сказал я с бессильным отчаяньем.

Антуан снова пожал плечами и направился к машине. Там мы ещё постояли, покуривая, но женщины не было. Мне показалось, будто она следит за нами сквозь занавески — но зачем?

Из-за церковной ограды выехал длинный темно-синий «феррари» и повернул к автостраде. Антуан внимательно проводил его глазами, но ничего не сказал.

— Поедем?

— Поедем, — ответил он без всякого энтузиазма, но делать нам тут было больше нечего. Я не спеша обогнул нашу машину, безотчётно стремясь растянуть и без того томительные минуты.

Антуан открыл дверцу со своей стороны и присвистнул. Заднее колесо было спущено. Он подошёл, качнул головой и полез в багажник. Мы достали инструмент и запаску. Я принялся качать домкрат, а когда осевшее колесо отделилось от земли, поднял голову. Женщина стояла в дверях и смотрела в бесконечность. Антуан тоже увидел её, подбежал к ней и тут же вернулся, протянув мне широкую синюю тетрадь:

— Возьми. Это тебе, так она сказала. Она тебя узнала.

— Но ты объяснил, что я Виктор?

— Зачем? Она все равно не понимает.

Женщины уже не было, дверь плотно прикрыта. Теперь и дом казался нежилым, даже собака исчезла.

Я положил тетрадь на сиденье. Мы продолжали работу. Я любовался, как красиво и свободно управляется Антуан с колесом.

Потом мы тронулись. На повороте я обернулся. Женщина опять стояла у дверей, не видя нас. Меня прижало к Антуану, и дом скрылся за деревьями.

Я раскрыл тетрадь. Она была почти до половины исписана торопливым почерком по-французски. Я полистал страницы, почерк был один и тот же, иногда стояли даты. Из середины тетради выскользнул старый распечатанный конверт. Я машинально заглянул в него, вытащил визитную карточку, точно такую же, какую дал мне утром Ру. Все так же машинально я перевернул карточку и увидел то, что искал и чего всё время страшился. На обороте корявыми русскими буквами написано столбиком. С левой стороны начальные буквы начисто стёрты, но записка читалась без труда: «…ермен …арке …реда …ница».