Пока живу, люблю - Знаменская Алина. Страница 27

— Ничего себе — пироги с котятами… — вырвалось у Вики.

Макс в таком состоянии предстал ее очам впервые. Она подошла поближе к дивану и прислушалась. Из-под подушки явственно доносилось сопение. Жив. И то ладно. Вика вернулась к столу и внимательно все осмотрела. Да, выпито немало. Наличие одного-единственного стакана темного тяжелого стекла говорило о том, что Макс пил один. Постепенно картина начала прорисовываться. Скорее всего после посещения больницы он не поехал в офис, а вернулся домой, чтобы напиться в полном одиночестве. Это значит… что в больнице сказали ему то, к чему он не был готов. А как иначе понять его поведение? Макс не выглядел пьяницей. Даже на пресловутом ужине в честь выставки Никиты, где было море спиртного и многие из гостей напились до поросячьего визга, сам хозяин оставался лишь слегка навеселе. Скорее всего он узнал правду. И так отреагировал.

Вике стало жутко. Она вышла из кабинета и прикрыла за собой дверь. Неумолимая реальность заставила ее вынырнуть из очарования прошедшего дня и содрогнуться от нахлынувших чувств. Господи, она, Виктория, смеет радоваться всякой чепухе, когда Марина…

Врачи обычно предупреждают родственников, когда уже нет надежды. Чтобы те сумели как-то подготовиться.

Вика вернулась к девочкам, но уже не смогла включиться в игру. Она думала о Марине. Она думала о ней весь вечер и ночью, когда ворочалась в своей постели без сна. О чем, интересно, думает человек на пороге между жизнью и смертью? К чему стремится душа, о чем жалеет, чего хочет?

Вику окружали вещи, купленные когда-то Мариной, ее безделушки, расставленные тут и там, но все они казались нарочито-безликими. Вещи не могли ответить на вопросы Виктории, они были слишком стандартны, заимствованы хозяйкой из чужой жизни, из журналов по интерьеру. Вообще, по наблюдениям Вики, в квартире было слишком мало Марины. Она еще жила, но ее как бы и не было здесь уже. В комнатах можно было представить любую женщину. Вещи ничего не говорили о хозяйке. Напротив, они словно были призваны умалчивать, тщательно хранить в тайне настоящее лицо владелицы.

На следующий день все повторилось. Макс не выходил из дома и, похоже, не спешил покидать свой кабинет. Виктория растерялась. Что должна делать она? Первая мысль была о Никите. Брат все-таки. Но у Никиты не было телефона. Как сообщить ему о происходящем? Друзей Макса она не знала. Те, кто бывал у них, кого Вика видела на ужине, не подходили к категории «друзей». Это были его клиенты. Люди, которых он когда-то выручил. Они не были ничем обязаны ему, потому что хорошо заплатили за его труд. Родители? Вряд ли они смогут помочь…

Вика бродила по квартире, прислушиваясь к звукам в кабинете. Там было пугающе тихо. Девочки заигрались на своем компьютере, и Вика могла быть уверенной, что еще час можно о них не беспокоиться. Она должна поговорить с Максом и попробовать хоть как-то повлиять на него. Она подошла и осторожно постучала. Ей не ответили. Тогда Вика приоткрыла дверь и, секунду помедлив, вошла внутрь.

— А, Виктория… Не стесняйтесь, проходите.

Макс сидел на диване. Он был одет по-домашнему — в джемпер и вельветовые брюки. Его костюм висел на спинке стула. Галстук свисал со стола, как дохлая змея. Батарея бутылок пополнилась еще одной, квадратной, на дне которой оставалось немного жидкости.

Макс держал на коленях альбом с фотографиями и смотрел на вошедшую затуманенным взором. Прежде чем она открыла рот, похлопал по дивану рядом с собой:

— Присаживайтесь.

Вика села. Он положил ей на колени свой семейный альбом, раскрытый посередине.

— Это моя жена, — сказал он.

Вика кивнула. Марина была снята возле машины… Сдержанная улыбка, и ничего больше. Она не светилась счастьем, как бывает.

— Красивая женщина, — сказала Виктория и перевернула страницы назад.

Она жаждала найти следы того счастья, о котором говорила Марина. Фотографии на первых страницах кольнули ее в сердце. Здесь Марина была ребенком. На Вику с черно-белого снимка смотрела девочка с косичками и озорным умным взглядом. А вот… В школьной компании на крыльце Вика увидела себя. Она высилась над недомерками-одноклассниками и неуверенно улыбалась в объектив. Виктория поспешно перевернула страницу и наткнулась на фотографию Марины с семьей дяди. Дядя, брат Марининого отца, считался когда-то крутым начальником, заведовал городской теплосетью. Его жена выглядела на фотографии ухоженной и благополучной. Рядом с Мариной сидел ее двоюродный брат Кешка, шкодливый пацан, который любил делать пакости втихаря. Вика его хорошо помнила. Иногда Маринин дядя подкидывал его на лето к бабушке, и тогда подругам приходилось соревноваться в изобретательности, чтобы оградить себя от общества прилипалы Кешки. Его родители и тетя всегда считали, что, наоборот, Марина плохо влияет на Кешку. Однажды Вика с Мариной сидели у Вики на балконе и слышали, как внизу Маринина тетя жалуется на племянницу бабушке. А Кешка в это время от нечего делать пулял вишнями в машину отца. Это мимолетное воспоминание вызвало у Вики улыбку, а Макс протянул руку и медленно провел ладонью по глянцу фотографии, словно стирая с той невидимую пыль.

— Это Марина со своими родителями. Они трагически погибли где-то в горах, на отдыхе.

У Вики сначала перехватило дыхание, а затем непонятно откуда взявшийся воздух рванул в горло и заставил закашляться. Но Макс, кажется, ничего не заметил. Он задумчиво гладил глянец фотографий, и Виктория чувствовала тяжесть его руки, ведь альбом лежал у нее на коленях. Надо же! Марина присвоила себе Кешкиных предков, а потом для удобства отправила их на тот свет! У Вики щеки загорелись от смятения: столько лет жить как разведчица и никогда в минуту откровения не обмолвиться мужу о своих настоящих родителях? Мало того, что это морально тяжело, это неудобно! Ведь нужно себя постоянно контролировать, нужно напрочь изолировать себя от прошлого — от друзей, родственников… Вот! Виктория быстро захлопнула альбом. Конечно, именно это Марина и сделала. Она исчезла для всех, даже для Вики. Она не хотела ничего из прежней жизни — ничего, что могло напомнить ей о детстве. Марина решила переписать жизнь набело и выбросить черновик! Вика взглянула на Макса — его пьяные глаза блестели. Вика прочитала в них полную растерянность. Марина обменяла свое прошлое на жизнь с ним. А стоил он такого обмена?

— А что любит ваша жена? — неожиданно для себя спросила она.

Макс уставился в окно и несколько раз моргнул.

— Конкретнее, — попросил он, ничуть не удивившись вопросу. Похоже, он хотел с кем-нибудь поговорить о ней.

— Из еды, например?

— Из еды? Ее любимое блюдо… Я люблю плов, который она готовит. Совершенно потрясающе.

«Вот! — подумала Вика, медленно раздражаясь. — Я люблю».

А Марина любила вареники с вишнями. Патологически любила, такое не проходит! Она их просто обожала и заставляла бабушку готовить чуть ли не каждый день, пока была вишня.

— Из музыки? — продолжала Вика, неумолимо следя за выражением Максова лица.

— «Битлз», — не задумываясь ответил он и повернулся к Виктории. — А вы любите «Битлз»? У нас с женой целая коллекция…

— Нет, — безжалостно оборвала она. — Я люблю Вивальди!

«Ничего, ничего не знаешь ты о своей жене, милый, — со злостью думала Вика. — Битлы — это не наше. „ДДТ“ мы слушали, „Аквариум“, но Марина просто балдела от Вивальди. Она всегда плакала, когда звучал его „Август“ из „Времен года“, и слезы эти были яростные, как сама музыка. А ты — „Битлз“… Да никогда они не трогали ее до слез, эти битлы. Это твое, а не ее. Вот так…»

— Из живописи? Картины она любила? — продолжала Виктория.

— Да! Вы, Вика, верно почувствовали мою жену. Она всесторонняя женщина, она… Мы в Петербурге с ней в Русском музее целый день провели. И «Лунная ночь на Днепре» Куинджи… Мы стояли около этой картины так долго… Я помню. Знаете, у отца родственники на Украине, мы с братом там бывали. Очень похоже.

Понятно… Куинджи, значит… Вике стало трудно сдерживать себя. Да простит ей Куинджи, он великий мастер, и «Ночь на Днепре» — безусловно, шедевр. Но Марина, та Марина, которую помнила Вика, не понимала такой живописи. «Зачем, — говаривала она, — ведь есть фотография!» Ее привлекали картины, в которые надо было вдумываться, где было второе дно. Ей нравился модерн. Символисты. Авангардисты. На это откликалась ее мятежная душа. Вика хоть и не разделяла вкусов подруги, но уважала. И прекрасно понимала, что да, с годами можно прийти от понимания реалистической живописи к восхищению модерном. Но — наоборот?..