Русская наследница - Знаменская Алина. Страница 15

— Просвежиться не хочешь, американец? — обернулся водитель и кивнул в сторону леса. Филипп прекрасно понял подтекст слова «просвежиться» и отрицательно помотал головой. Шофер пожал плечами, неторопливо вылез из машины и побрел к деревьям.

Прошло минут пять, шофера не было. Филипп выбрался из машины — размяться. День выдался солнечный, теплый. Тишину леса нарушал только близкий шум трассы. Обилие ярко-желтых одуванчиков несколько примирило Филиппа с несовершенством российских дорог, и он широко улыбнулся. Все-таки жизнь прекрасна. Он представил лицо адвоката своей бывшей жены Деборы, который наверняка заявится к нему в офис именно сегодня, выдвинув новые предложения, касающиеся раздела имущества. И вот ему сообщают, что Филиппа нет в офисе. Нет в Нью-Йорке! Нет в Америке! Хэлло, Дебора!

Филипп усмехнулся. Он так устал от бесконечных претензий супруги, что последнее время общался с ней исключительно через адвоката. Но адвокат, ничем не похожий внешне на Дебору, неизменно вызывал у Филиппа ассоциацию с бывшей женой, и сей факт начинал раздражать. Поэтому управляющий компанией «Юнико» был рад возможности исчезнуть из поля досягаемости Деборы — улететь в Россию.

Когда из лесочка вместо шофера вышли двое парней, Филиппу стало не по себе: он сразу понял, что они не пройдут мимо. Машинально оглянулся и увидел третьего, обходящего машину сзади. Мысли роем пронеслись в голове, вытолкнув из общей массы одну, наиболее реальную: «Им нужны деньги. Отдай».

— О'кей, — мирно сказал Филипп, заметив направленное на него дуло пистолета, и полез во внутренний карман за бумажником.

В этот самый момент его ударили в живот, он согнулся, получил еще удар, попробовал подняться, и последнее, что зафиксировала его память, был удар по голове, после чего Филипп Смит потерял сознание.

Когда четыре года назад Катя поняла, что беременна, она крепко задумалась. Оказалось, после того аборта, который заставил ее сделать Пашкин, у Кати в мозгу крепко засел страх остаться бесплодной. Она осознала это только тогда, когда тест на беременность подтвердил ее предположения. Советоваться с домашними не хотелось. Она прекрасно знала, что ей посоветуют. Отец пил. Даша только-только вошла в бурный период развода с Кирилловым, и ее лицо не просыхало от слез. Мать лежала в стационаре с бешеным давлением.

Подумав, Катя собрала кое-какие вещички и уехала к бабушке в Семеновку. Баба Аня была хороша тем, что никогда никого не пыталась учить жизни. Бабку Катино признание даже не удивило. Только обрадовало. Она была рада, во-первых, тому, что на старости лет так понадобилась своей внучке, что ей одной доверили важный секрет, во-вторых, ее вдохновляло то, что теперь долго, а может, и совсем, Катюшка останется около нее и ей, бабе Ане, давненько живущей в одиночестве, будет кому отдать свои последние дни.

Катя съездила домой и объявила домашним, что баба Аня совсем плоха и требует постоянного ухода. А поскольку ухаживать за бабкой было некому, все сошлись на том, что пожить у бабушки должна она, Катя. Комнату в общаге она успела приватизировать, поэтому могла не бояться потерять ее в случае потери работы. О том, что будет, когда вернется Пашкин, она старалась не думать — до этого момента было далеко. А потом, когда все случилось, она еще некоторое время оставалась у бабушки, не представляя, как она вернется и станет жить по-старому, будто ничего не произошло. Но тем не менее она должна была возвращаться к прежней жизни, где никто не знал, что с ней случилось за год. Постепенно Катя втянулась в прежний ритм, в суету студенческого общежития. Даже поступила на компьютерные курсы, чтобы заполнить до предела пустые дни. Сегодня, который раз за последние полгода проезжая мимо Семеновки, Катя вспомнила и словно пережила заново все это. Однако последнее время ее занимало и другое. Обещанный американец не ехал. Катя начала сомневаться в реальности свалившегося на нее наследства. Было ли это фактом или чьей-то злой шуткой? Чтобы так пошутить, нужно иметь в лице Кати Щебетиной уж больно ненавистного врага. Катя ничьим врагом себя не ощущала. За что так изощренно, так последовательно — подло издеваться над ней? Если же наследство — правда, почему американец не едет и ничего не сообщает о себе? Как назло, разговаривая с представителем фирмы по телефону, Катя не догадалась спросить, как позвонить им в Америку. Связь получалась односторонней. Месяца два назад матери позвонили из американской фирмы и поинтересовались, не появился ли господин Смит. Мать расценила вопрос как издевательство и ответила, что в глаза его не видели и не сильно соскучились. На том конце провода довольно натурально сокрушались по поводу пропажи сотрудника. Мать ни одному слову не поверила. Со зла отключила телефон. Кате, конечно, ничего не сказала. Соврала, что телефон сломался. Она решила так: позвонят-позвонят, надоест. По-другому, видимо, не отучишь. А то на Катьку смотреть жалко. Ее, бедняжку, эта шутка по-настоящему зацепила. Дочь всерьез возомнила себя американкой. Продала шубу, музыкальный центр, мебель — ехать собралась. Ну не дура? Теперь вот зима в разгаре, Катька бегает в старой дубленке, призрак богатой Америки тает, как мираж в пустыне.

Узнав от отца о проделках с телефоном, Катя закатила матери скандал. Не могла она с такой легкостью, как мать, отказаться от надежды!

Вся ее жизнь сейчас сосредоточилась в этой надежде. Если этот чертов американец не появится, она достанет денег и полетит в Америку сама. Если же это окажется шуткой, она отыщет Юнина и покажет ему сына. Мальчику срочно нужна операция. Все остальное — не важно.

С упрямой решимостью во взгляде Катя входила в ворота детского лечебного центра, ставшего за эти месяцы родным.

Во дворе центра теперь лежал снег, на еловых лапах он громоздился мохнатыми белыми шапками. За забором пестрели алые ягоды рябины, привлекая синиц и снегирей.

Катя сняла дубленку и сапоги, привычным жестом накинула белый халат и стремительно прошла по ковровой дорожке к стеклянной двери игровой. Она сразу увидела сына: он катал машинки по зеленому полю паласа и гудел, потешно выпячивая губы. Он покатил свою машину под детским стульчиком, вернулся за грузовиком, куда девочки успели положить несколько резиновых игрушек. Он поправил игрушки и повез сразу две машины, подтягивая их за веревочки. Катя могла бесконечно долго вот так стоять и смотреть. Врач, проходя мимо, увидела ее и подошла. Теперь они вместе смотрели на детей, тихо переговариваясь. Мальчик вдруг охладел к игре. Он оставил обе машинки, побродил среди детей, сел на стульчик. Воспитательница предложила ему книжку, но он отвел руку с книжкой, встал со стульчика и подошел к дивану. Некоторое время он безучастно смотрел на детей, потом прилег на диван. Он лежал, редко моргая ресницами. Было что-то неестественное в том, что ребенок засыпает среди этого шума и всеобщей возни.

— Часто это с ним бывает? — спросила Катя. Врач кивнула и взяла Катю под руку.

— Пройдемте ко мне, нам нужно кое-что обсудить. В маленьком белом кабинете врачихи Кате вдруг стало страшно. У нее и раньше больницы вызывали неприятные ассоциации, а уж теперь…

— Ему стало хуже? — догадалась она, наблюдая, как врачиха перебирает листки медицинской карточки.

— Можно сказать и так, — склонила голову врач, не глядя на Катю. — Саше срочно нужна операция. Время не терпит. Я советую вам не тянуть с этим.

Катя не успела ответить — вошла заведующая.

— А, Катерина Ивановна… — протянула она. — Что-то вы не торопитесь с отъездом.

Под взглядом заведующей Катя съежилась.

— Дело в том, что представитель фирмы, который…

— Оставьте, Катерина Ивановна, своего представителя, Бог с ним. Меня интересует, не водите ли вы нас, извиняюсь, за нос?

— Как вы можете? — Катя мгновенно покраснела, услышав такое. Потом побледнела до белизны.

— Могу, милочка, могу. — Заведующая выразительно посмотрела на врачиху, и та, захватив какую-то бумажку, удалилась. — Я на своем веку всякого насмотрелась. И вас, извините, не понимаю. То вы едете в Америку, то не едете. То у вас есть деньги, то у вас нет денег. Мне это, откровенно скажу, не нравится. Ребенок нуждается в операции. Вы, кажется, в курсе?