Русская наследница - Знаменская Алина. Страница 16

— Да. Я достану денег.

— «Достану». Опять пустые слова. Я надеялась, что сегодня мы с вами все решим. Время не ждет. У нас, между прочим, на детей очередь. Иностранцы готовы любые деньги, знаете ли… внести за лечение… А мы тем не менее помогаем вам.

— Но это же мой ребенок! — Катя почувствовала, что теряет голос. Ее словно по голове ударили слова заведующей.

— Ребенок ваш, никто не спорит. Но, однако, ему от этого не легче. Вы ему понадобитесь только в том случае, если сумеете вылечить.

До Кати с опозданием доходил смысл слов заведующей. В голове волчком крутилась одна и та же мысль: где достать деньги?

— Да, да, я все понимаю. Я привезу, — затараторила она, стряхивая оцепенение.

Заведующая чуть заметно поморщилась.

— Давайте так договоримся: через неделю Новый год… Так что сразу после праздников, числа третьего, я буду вас ждать. Деньги должны быть в долларах. Это лучший подарок вашему сыну к Рождеству. Если вы не появитесь, я пойму. Можете не сомневаться, — мы сумеем найти усыновителей для Саши.

— Что вы такое говорите, — прошептала Катя. Она хотела поверить, что заведующая нарочно пугает ее, но что-то подсказывало, что в намерениях Ирины Львовны этого нет! Она говорит серьезно! — Я привезу деньги, — сухо сказала Катя и встала. — Можете не сомневаться.

Ирина Львовна проводила ее долгим задумчивым взглядом.

Глава 9

Молодой и перспективный терапевт Дима Беспалов, что называется, горел на работе. Ему ужасно хотелось, чтобы в терапии было все лучше, чем на других этажах, чтобы его больные были веселы и довольны, а в палатах царили бы чистота и порядок. Такие святые устремления при отсутствии у больницы средств заводили порой Диму в тупик. Но молодой доктор не сдавался. Каждое выздоровление или хотя бы частичное улучшение состояния больного Дима воспринимал как личную победу, и это грело его в жизни.

Когда больной упрямился, не торопился идти на поправку, Дима расстраивался, нервничал, докапывался до причины болезни, прибегал к народной медицине, и если вышеперечисленные действия не имели успеха, то, увы, Дима начинал мучительно сомневаться в правильности выбора жизненного пути, то бишь профессии. Ибо профессия была для Димы все. Собственно говоря, на таких Димах и держится сегодня в российской глубинке наша тяжелобольная медицина. Но речь не об этом.

В терапии, как, впрочем, и на других этажах, готовились к встрече Нового года. На каждом этаже в холле стояла небольшая елочка, и ходячие больные украшали ее, как и чем могли. Медсестры развешивали кругом колокольчики и банты. После обеда, как обычно, Дима собрал карточки больных и уже намеревался отправиться на доклад к заведующей, как его внимание привлекла сценка за окном. Он увидел своего трудного больного. Высокий, немного сутулый мужчина неторопливо брел по протоптанным дорожкам и, останавливаясь, любовался зимней природой больничного сада.

Дима положил карточки на подоконник и стал наблюдать.

Больничный халат выглядел на мужчине скорее жалко, чем смешно: рукава не закрывали запястья длинных рук, а подол чуть доходил до колен, тогда как подразумевалось, что эта одежда спасет от мороза.

Мужчина остановился возле вишни и стал наблюдать за снегирями. Зима в этом году наступила внезапно: снег лег, не дав облететь листве, и красно-коричневые листья вишни, облепленные мокрым снегом, создавали теперь ощущение непричесанности, лохматости сада. К тому же подавали ложную надежду птицам. Тем казалось: раз есть листья, должны быть и ягоды. Правда, на кустах боярышника ягоды действительно сохранились — сюда частенько наведывались снегири.

Трудный Димин больной, не делая никаких движений, наблюдал за птицами. Дима знал, что это не праздное времяпровождение и не детское любопытство романтика. В голове этого человека постоянно происходит напряженная работа мысли. Он пытался и никак не мог вспомнить себя.

Трудный больной, как навязчивая неразрешимая задачка, притягивал к себе молодого любопытного врача. Дима набросил куртку и вышел из кабинета.

— Людочка, я в сад, к американцу, — бросил он дежурной медсестре и легким шагом побежал вниз по лестнице.

Больного привезли в клинику в июле этого года с тяжелой черепно-мозговой травмой и переломами ребер. При нем не было никаких документов, Мужчина долго находился в коме, хирурги сомневались в том, что он выживет. Однако организм справился с задачей — вытянул своего хозяина с того света. Когда мужчину перевели из реанимационного отделения в палату для тяжелых, открылся интересный факт: больной абсолютно ничего не помнил о себе. Возле него собирались целые консилиумы — каждый врач старался найти в памяти мужчины хоть какую-нибудь живую точку. Ни одна попытка не увенчалась успехом. Однако почти сразу всем стало ясно, что мужчина — иностранец. Он хоть немного и понимал по-русски, совершенно не мог объяснить, откуда у него имеются обрывочные знания русского языка. Зато он свободно шпарил по-английски, и сначала решили, что он — англичанин. Но потом учительница английского, которая лежала в гинекологии, опротестовала это ложное мнение, заявив, что у него совсем не английское произношение, а скорее всего больной — американец. На чем и порешили. К тому времени как американца перевели из хирургии в терапию, в палату, которую курировал Дима Беспалов, бедолагу окрестили Биллом, и тот безропотно отзывался на это имя.

— Почему Билл? — поинтересовался Дима у заведующей.

— А в честь Билла Клинтона, — усмехнулась та с каким-то едким удовольствием и приготовилась отвечать на многочисленные Димины вопросы. Эти вопросы она и сама вчера задавала главному и ждала их теперь от врача. Почему такого больного — к ним? Ему теперь больше подойдет психиатрическая клиника. Ну, в крайнем случае — неврология. А они что могут?

А ежели память Билла не станет торопиться, а, наоборот, подзадержится? Сколько они будут вынуждены держать его здесь без страхового полиса? Кто потом оплатит больнице расходы? Президент Клинтон? Ха-ха! А если к больному все же вернется память и окажется, что он никакой не Билл, а Вася Пупкин, который скрывается от налогов или от своих друзей-братков и вполне искусно симулирует амнезию? Надо сказать, заведующая терапевтическим отделением, Татьяна Юрьевна, была возмущена до глубины души и вчера на планерке отстаивала свою точку зрения с пеной у рта. Главный непонятно чему улыбался, рассеянно крутил в пальцах авторучку, подергивал ноздрями. Вообще вид у него был загадочный. Словно он знал что-то такое, чего не знали другие, но до поры не мог или не хотел сказать подчиненным. Его не всегда понимали: то ли он шутит, то ли всерьез.

— А если он все же американец? — улыбаясь странной улыбкой и растягивая слова, словно подшучивая над собой, говорил главный. — А если дипломат? Бизнесмен? Или, скажем, шпион?!

Тут главный сделал страшные глаза и расхохотался. Татьяне Юрьевне, признаться, стало неловко за него. Позволять себе так шутить на производственной планерке, в присутствии молодых коллег…

— Мы с вами, Татьяна Юрьевна, потом будем рвать на себе волосы и вопрошать друг у друга: как мы могли упустить, отдать другому учреждению столь ценный экземпляр? Нет уж, давайте лечить, а там — видно будет.

Татьяна Юрьевна была оскорблена, но бессильна. К тому же она догадывалась, какую корысть вынашивает главный. Приближались губернаторские выборы, и главный планировал выдвинуть свою кандидатуру. И в свете этих планов было нелишним покрасоваться перед Америкой своим профессиональным подвигом. Все знали, что во время прошлых выборов избирателям раздавали пакеты с гуманитарной помощью «оттуда». Татьяна Юрьевна подозревала главного, но отказаться не могла. Зато она могла поручить больного другому врачу. Что она и сделала.

— Очень интересный случай! — только и сказал Дима Беспалов и отправился осматривать новенького.

Диме тогда казалось, что коллеги все усложняют. А Татьяна Юрьевна вообще делает бурю в стакане воды. На его взгляд, все обстояло гораздо проще: нужно только активнее воздействовать. Подсовывать больному открытки с видами Америки, фотографии американских кинозвезд, тексты по-английски. Короче, будить память.