На плахе Таганки - Золотухин Валерий Сергеевич. Страница 10

ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ

Дорогой Николай Лукьянович! Прежде чем читать мою объяснительную, хорошенько изучите эти «документы», которые я получаю ежедневно пачками (а телефонным звонкам нет числа), и Вы поверите, что душа у меня не на месте — я боюсь за своих «щенят», боюсь за свой дом, боюсь за то, как бы мне не плеснули соляной кислотой в глаза, как обещают это сделать некоторые «группы мести» из Иванова и Ленинграда. И все это спровоцировано моим генетическим врагом, Р., и некоторыми моими коллегами. Но честь свою я как-нибудь отстою и сам. Оболгали в который раз, а теперь уже и телевизионно (270 миллионов) Театр на Таганке. И театр молчит. Более того, я с ужасом нахожу фамилии моих коллег во главе с Р., защищающих Э. В., злополучную пьесу которого отвергли Ю. Любимов и худсовет как пасквиль и корзину с грязным бельем. И он, конечно, не забыл этого нам, а мы забыли! Генетический враг опаснее массового, потому что его действия непредсказуемы. Я впервые в жизни сталкиваюсь с клеветой — с клеветой продуманной, рассчитанной, где пущены в ход имена Любимова, Эфроса, а теперь уже и Высоцкого. А уж используя это имя, можно обосрать и весь Театр на Таганке.

Так вот, дорогой Николай Лукьянович, душа моя не на месте. А что делает русский человек, когда его душа не на месте? Напивается, потом болеет... потом чувство вины и, как ни странно, ДОЛГА ведет его на место преступления (в театр), он кается и т. д. Но душа при этом на место не возвращается долго. Что делать? Не знаю. К тому же у жены не очень ладно с ее здоровьем. Поэтому накажите меня: не пускайте в Испанию, мне будет спокойнее. А там, глядишь, и на все четыре стороны меня отпустите восвояси, выпустив «Годунова». Годунова я хочу сыграть — дело чести и памяти. Все.

С уважением В. Золотухин.

P. S. Не надо показывать эту объяснительную моим коллегам, кроме, разумеется, Н. Губенко и Б. Глаголина, выносите решение сами.

11 марта 1988 г. Пятница

Свою неготовность к репетиции вчера подменял я излишним усердием и нарушил голос. Извинился перед коллегами: «Простите меня, ребята, простите, люди добрые...» — и меня простили. И репетицией в конечном итоге остался я доволен. Прочитал Дупак объяснительную. Он чуть не прослезился, вспоминая, как его семью осаждал цыганский табор: чем только не грозили, и это были страшные дни, и ружье на него наставляли, и пр. ужасы. Расстались мы, отечески обнявшись, и он спрятал мое «творение» ночное в сейф.

Теперь иду снова к Николаю на репетицию, пообещал ему, что буду знать все. И действительно учил вчера текстуру весь вечер, не знаю, улеглась ли.

9-го на репетиции заплакал на сцене, подбежали Николай с Валерой. «Ну, что случилось? Ну, видишь, как ты ослаб». Это верный, хотя, может быть, и случайный диагноз.

А какой-то шибко хороший человек из Донецка замечательную статью написал, и так он меня славно защитил от всех евреев, и очень здорово про юбилей — по всем прошелся элегантным шилом своего ума.

Эпопею с покупкой столовой надо бы записать. Чуть было нам не всучили учреждение с крысами, с самовозгоранием, закрытое санэпидемстанцией и пр.

Расстроился репетицией — так готовился и нравилось, так импровизировал, но не нравится это Губенко. Он хочет, чтоб мы повторили то, что у него в «телевизоре». Так это ведь было-то 7 лет назад, уж нет такого голоса, пропил, прокурил, прожил. И это обескураживало — нет, это не то.

Издательство «Современник». Познакомился с худ. редактором Алишер. Книжку будет оформлять Ульянова Елена Михайловна. Кроме того, что она дочь Ульянова, так она еще замужем за сыном Маркова. Фролов и гл. редактор подписали свои бумаги. Тираж поставили 100 000. С настроением я вышел хорошим.

Шапку Мономаха надо нахлобучить сразу, а не вертеться с ней перед зеркалом. Хочется сказать это Губенко. Этот образ очень понравился Сапожникову. «Хорошо сказано, образно, уже записано, поди». Нет, но сейчас запишу.

12 марта 1988 г. Суббота

Гармаш позвонила. Группа молодых из «ТЖ» собираются ответить статье Смехова, где он превозносит Любимова и об Эфросе говорит как о режиссере второго сорта. Что, собственно, и возбудило мой и без того воспаленный портвейном язык кричать Болотовой, что я его зарежу. Он манипулирует фактами, подтасовывает их под свою версию правдами и неправдами. Над этим надо посмеяться, только смех может разрушить эту высокопарную муть. Или коллективное письмо СТД.

13 марта 1988 г. Воскресенье

Пять минут он (Губенко) разговаривал с Венькой об Окуджаве, а я стоял рядом и думал: взглянет или нет. Не взглянул. Он просек, что я иронизирую над ним.

14 марта 1988 г. Понедельник. Испания. Мадрид

Я сказал Алле: «У вас с Николаем мозоли от роли, а у меня их нет. Я всякий раз с какой-то огромной радостью, азартом произношу этот гениальный текст и от него заражаюсь». Ну, не получилось. Но это не надолго меня огорчает, в другом монологе в другом повороте пушкинского скачка я настигну и свое вдохновение.

На крови двух выдающихся современников Венька строит храм своего общественного значения.

Я сейчас встречусь с Анхелем <Гуттьерес Анхель — педагог ГИТИСа, режиссер.> — какой будет эта встреча? «У нас сегодня борщ. Хорошо, да? У Люды вечером работа, у меня класс... Ну, посмотрим».

Волнуюсь ужасно, книжки подписал, пластинки — Володину и свою сказку приготовил — что еще?! Только бы никто не привязался, вроде Ивана, а тут у Щеблыкина <Щеблыкин Владимир — актер театра.> какое-то к нему дело о постановке явилось. Так что Дупак, Боровский... Всех, наверное, Анхель будет встречать, вожжаться и пр. Ну, что будет, то и будет.

15 марта 1988 г. Вторник

— Валерий! Люда пошла провожать девочку, через полчаса она придет, а я должен побыть немножко дома, меня может вызвать министр, а потом мы пообедаем вместе в китайском ресторанчике. Я, вы, Дупак, Боровский и Губенко. Вы не возражаете? Ну, позвоните через полчаса.

Договорились. Встреча с Анхелем, его домом, женой и дочкой Сашенькой для меня была счастливой. Анхель много рассказывал, и все истории одна другой невероятнее, особенно встреча с Родиной, с деревней, где он помогал хромому пастуху. Многие живы, только состарились, ведь ему было лет 5-6. И в той церкви, где он помогал звонарю бить в колокола детства, через 40 лет он крестил свою дочку. Людмила пела русский романс «Гори, гори, моя звезда»... И все, конечно, плакали. Мы ходили пешком по Мадриду, он рассказывал, я был так захвачен услышанным, что не замечал города, как будто это был все тот же Собиновский переулок или квартира Рогожского Вала. Мы долго через весь город ехали в его район, очень дорогой район считается, на автобусе, я громко хохотал над его поворотами судьбы... Приехали к нему, в 9-миллионную квартиру — три комнаты, две ванных. Шикарный по нашим понятиям кирпичный дом, с портье, кодами и пр. Квартира в кредит. Ну и что? Я порадовался его устроенному быту, вспомнил его комнатенку на Молчановке, однокомнатную на Авангардной. Я рассказал, как меня за искренность мою отдал на растерзание толпе Рязанов...

Да, я пришел к выводу, что в интервью особенно искренничать не надо. Я теперь не даю интервью, если хотите, говорю, я напишу то, что думаю, сам, на бумаге. Потом мы ели борщ, пили хорошее вино и опять говорили, говорили...

Анхель очень переживает за нашу перестройку, за Горбачева, все выспрашивает:

— Ну, как вы думаете, есть надежды... Что будет, если уберут Горбачева? Один человек против всех реакционеров — сталинистов, брежнистов и прочих мракобесов!

Анхель:

— Удивительно, да. Золотухин в Мадриде ест борщ...

Удивительно, что я у Анхеля дома, в замечательной квартире, в полнокровной семье, где есть жена и дочь.

Люда ушла на занятия, а мы коротали время в кафе, за кофе, мне Анхель еще и коньяку какого-то невиданного взял и рассказывал о своих последних днях в Союзе, как над ним издевались, как не отпускали, как прорабатывали на бесконечных собраниях.