Год у американских полярников - Зотиков Игорь Алексеевич. Страница 6

— Сейчас время перекусить что-нибудь. Пойдёмте? — предлагает кептан. Эдди незаметно кивает головой: «Не отказывайся».

— Ну что же. Спасибо.

Маленькая столовая старших офицеров. Вестовой матрос, негр, расставляет тарелки, раскладывает ножи и вилки.

— Что желаете есть, сэр?

Самый больной для меня вопрос: я не могу сказать, что желаю, потому что не знаю, что как называется. Яичница — дело проверенное и запоминается легко. Но снова вопрос:

— Какую, сэр?

Во время завтрака в комнату вошёл лысеющий высокий военный с чуть одутловатым лицом. Кептан начинает представлять нас, но представления не требуется. Фред Галлуп! Комендор Галлуп, капитан второго ранга по-нашему, встречал советские самолёты в Мак-Мердо год назад. На другой день наши ребята и американцы допоздна сидели вместе. Крупицы знания языка, армянский коньяк, американское виски и огромное желание понять друг друга делали почти невозможное. Можно было видеть, как, например, русский водитель и американский матрос сидели и оживлённо рассказывали что-то друг другу. Показывали фотографии жён и детей. Русский говорил что-то по-русски, американец — по-английски, оба не знали ни слова на другом языке, но удивительно — они понимали друг друга! Желание понять заменяло им язык. На другой день многие наши ребята уже думали, что они научились говорить по-английски. Мы с Фредом были одной из таких парочек. «Игор!» Слово Игорь с мягким знаком недоступно для произношения американцев. Фред узнал меня тоже.

— Что ты делаешь здесь, Игор?

Оказывается, Фред теперь начальник всей авиации американцев, работающей в Антарктиде.

— Когда в Антарктиду? Кораблём или самолётом?

— Завтра в пять утра. Самолётом.

— О! Я командир этой машины, жду завтра на борту. Будешь моим гостем. Там поговорим.

Так я встретил своего первого в этой экспедиции знакомого, который помог мне лучше узнать очень замкнутый даже в Антарктиде круг пилотов авиации флота США.

Теперь мне оставалось пройти медицинскую комиссию перед полётом и получить тёплое обмундирование.

Через полчаса я получил форменную карточку Медицинского управления флота США, где говорилось, что мистер Игор А. Зотиков из отдела научных программ США здоров.

После этого оставалось лишь получить тёплое обмундирование. Я вёз весь комплект тёплой одежды с собой, но предложение Эдди Гуддейла было принято: интересно было сравнить нашу и американскую одежду.

Перелёт в Мак-Мердо

В четыре утра заехал Гуддейл. Мятое от недоспанной ночи лицо.

— Поехали!

Вот и ангар — склад научной группы. Там уже ждут Крери Филл Смит, Боб Деррик. Здесь надо переодеться. Это ещё не Антарктика, но её дыхание уже коснулось нас. Снимаются лёгкие ботинки, тонкие носки, белые рубашки. Взамен надеваем тяжёлые тёплые бутсы, свитера, шапки, рукавицы. Эта одежда кажется такой нелепой в свежести раннего летнего утра. Грузим вещи в машину и, сделавшись сразу неуклюжими, идём на аэродром. Надо снова пройти тамож-ню. Ведь мы улетаем из Новой Зеландии. Неловко жмёмся в углу зала ожидания. Среди элегантных пассажиров, улёта-ющих в другие страны, мы уже как парии. В руках — яркие красные, ещё новые зимние куртки с обшитым мехом капюшоном и с голубой круглой эмблемой. Надпись по кругу эмблемы: «Антарктическая программа Соединённых Шта-тов». Рядом стоят другие, ещё незнакомые мне люди. Тоже в тяжёлых бутсах, тёплых куртках, только зелёного защитного цвета. Зелёные гимнастёрки заправлены в такого же цвета брюки. Очень простой пошив типа нашей спецодежды, матерчатые поясные ремни, погон нет, только на отложных воротничках у некоторых какие-то блестящие значки. Это были матросы и офицеры американского флота и армии, отправляющиеся с нами в Антарктиду.

Час назад, переодевшись на складе, надев на шею металлическую цепочку из блестящих шариков, на которой, непривычно холодя грудь, повисла прямоугольная пластинка из титана (по замыслу её создателей она сохранит моё имя даже если самолёт сгорит и ничего не останется), я стал полноправным членом американской антарктической экспе-диции. Полноправным потому, что примерно в это же время где-то в тысячах километров отсюда такой же, как я учёный, только американец, тоже был принят как равный в состав Советской антарктической экспедиции. Произошёл обмен «голова на голову». Начало такому обмену было положено одним из самых замечательных дипломатических документов нашего времени — Договором об Антарктике 1959 года***. Согласно этому Договору, обширный континент и прилегающие к нему острова и морские пространства вокруг них полностью изымаются из сферы военных приготовлений в какой-либо форме, включая ядерные испытания, и утверждаются в качестве зоны мирных исследований и свободного научного сотрудничества государств.

Важное значение имеет также то, что Договор заморозил вопрос о территориальных претензиях в Антарктиде, исключая тем самым возникновение в этом районе споров, трений и конфликтов. В настоящее время участниками Договора являются 29 государств, расположенных на всех континентах и имеющих различные общественно-политические системы и уровни экономического развития. Благодаря Договору в Антарктиде развивается систематическое сотрудничество между государствами. Существует практика хорошо зарекомендовавшего себя обмена. Так, например, учёные из США или других стран могут приехать на любую станцию СССР в Антарктиде и делать интересующую их работу в течение года, а учёные из СССР могут делать то же самое на любой из станций США или других государств. Именно благодаря этому Договору происходили все удивительные события и встречи, о которых я пишу.

Таможню прошли быстро. И вот уже лётное поле. В стороне от вокзала стоит большой четырехмоторный самолёт с очень низкой посадкой. Его толстый живот почти касается земли. Окраска машины тоже необычная. Концы крыльев и огромный хвост — ярко-красного цвета. Говорят, это помогает во льдах искать разбившуюся машину. Самолёт уже готов к вылету. Внутри его что-то дьявольски гудит и свистит. Подходим ближе. На крыльях и фюзеляже, ближе к хвосту, огромные белые звезды армии США. У открытого люка машины стоит парень в ярко-красном комбинезоне, торопит. Лезу в полумрак фюзеляжа, стараясь держаться ближе к Крери. Это грузовой самолёт. Внутри пространство фюзеляжа кажется огромным. Наверху, у потолка, очень высоко тускло горят редкие лампы. Вдоль стен идут десятки труб, кабелей, какие-то жужжащие аппараты, баллоны. Середина помещения была завалена грудой ящиков и тюков, перетянутых ремнями. На них где-то на самом верху удобно лежали и сидели три-четыре парня тоже в красных комбинезонах, подложив под себя куртки. Только с боков оставались узкие полоски пола, свободные от ящиков и тюков. Вдоль этих полосок шли неширокие, длинные, как скамьи, сиденья — просто материал типа плащ-палатки, натянутый между двумя трубами вдоль стены, как длинная раскладушка. Первое, что все сделали, — разобрали привязные ремни и привязались. Ещё сильнее завизжало что-то, закрутились один за другим четыре огромных пропеллера, и мы «поехали».

Разговоров, особенно сначала, было мало. На лицах у всех тот особый отпечаток, который можно увидеть в будний день в семь утра в трамвае: усталость. Встали рано, легли поздно. Впереди восемь часов работы. После неторопливых сытых бесед и покоя тихого провинциального Крайстчерча ко мне вдруг пришло знакомое нам ощущение «давай-давай». Это было неожиданностью — мысль, что все трудное даётся не просто не только нам, но и соперникам. С этой точки зрения я никогда не думал об американцах в Антарктике.

Хотелось курить. По-видимому, всем. Как только взлетели, световое табло погасло и в воздухе потянулся дымок «Кемела» и «Лаки Страйк». Дорога длинная. Семь часов полёта, если не придётся возвращаться… Радист сварил кофе. Горячий кофе взбодрил, уже не все сидели, уткнувшись подбородком в грудь.

Из кабины пилотов показалась какая-то голова и начала делать мне знаки: «иди сюда».