Полундра - Зверев Сергей Иванович. Страница 29

– Но только не ради баксов на чужие затонувшие суда пробираться! Ты знаешь, как в терминах морского права называется то, что мы делаем? Посягательство на собственность иностранного государства и осквернение братской могилы!

– Так командир говорит, что американцы сами нам эту операцию поручили, – возразил Полундра. – Значит, никакого посягательства...

– Сами? – Мичман горько усмехнулся. – Так если эта операция вполне легальная, почему американцы не предоставили нам на нее лицензию? Зачем было устраивать такую конспирацию? Почему норвежским пограничникам кавторанг представил нас как дебильный дайвинг-клуб? Он что, вообще чокнулся? Думает, норвежец дурак? Да он сразу подумал, что мы все тут шпионы, работающие против его страны, а это еще похуже, чем посягательство! Это наше счастье, что норвежская береговая охрана оставила нас в покое!

– Значит, зачем-то ему было нужно так конспирировать нашу работу, – не слишком уверенно заметил Полундра.

– Ясное дело – нужно, – усмехнулся мичман. – И именно потому нужно, что на самом деле никакие американцы права спускаться на их затонувший эсминец нам не давали, а этот заказ исходит вообще неизвестно от кого!

– Но кто-то же выплатил бешеные деньги при покупке нашего судна, – возразил Полундра. – Кто-то очень небедный это смог сделать...

– Вот именно, что не бедный! – саркастически заметил мичман. – Я, кстати, еще когда мы в порту стояли, а ты в Мурманске гудел, видел кое-какие наши документы у зампотеха. Мы все и правда оформлены как дайвинг-клуб, а тебе в нем отведена роль старшего инструктора по глубоководным погружениям. Нормально?

Полундра ничего не ответил, только заерзал на своей койке. Мичман между тем продолжал:

– Кстати, наш зампотех душевный мужик, я с ним разговорился, еще когда мы на берегу были. И он мне по доброте душевной еще кое-какие интересные бумаги показал.

– Ну и что там, в этих бумагах? – без всякого интереса спросил Полундра.

– Я видел рапорт на имя начальника штаба флота с просьбой о списании нашего судна. Я видел сам акт о списании. Везде подпись кавторанга Мартьянова. Получается, что это его инициатива была – наше судно списать!

В изумлении Полундра приподнялся на своей койке на локте и некоторое время пристально смотрел на своего друга.

– Ну, это его заставили, наверное, – произнес наконец он. – Мартьянов же командир, он такие рапорты все обязан подписывать...

– Допустим, – согласился мичман. – А с этим ханыгой Борькой Стариковым он тоже обязан корешиться?

– С кем? – бледнея, переспросил Полундра. – Какой еще Борька Стариков?

– Которому ты два с половиной месяца назад кости переломал в ресторане «Краснофлотец», вот какой! – ответил мичман. – Слышь, Полундра, надо помнить фамилии тех, кому морду бил!

– Хватит того, что я их в лицо помню, – сумрачно отозвался Полундра. – Ты мне скажи, ты что, сам видел, как наш командир с этим типом корешился?

– Видел, – уверенно сказал мичман. – И весь наш городок видел и знает. Как раз когда ты горе свое заливал в Мурманске, этот Стариков приезжал опять в наш городок, приходил на гражданский причал, когда наше судно уже списали и отбуксировали туда. На палубу поднимался, кавторанг ему что-то показывал, объяснял. Потом на прощание они руки друг другу пожали, да душевно так. Не знаю, как не расцеловались еще там, на палубе, от избытка чувств...

– И ты это сам... видел?

– Вот как тебя сейчас!

Полундра тяжело вздохнул, повалился на свою койку, глядя в серый иллюминатор невидящими глазами. Некоторое время в каюте было тихо.

– Не нравится мне эта история, слышишь, старлей? – снова заговорил мичман. – Очень не нравится! Кстати, – продолжал он, – ты за нашим кавторангом ничего не заметил? Не заметил, что он регулярно по два раза на день радиста из радиорубки выгоняет, сам кому-то радиограммы посылает? Зачем ему нужна такая секретность? От команды собственного судна-то ему что скрывать?

Но Полундра не отвечал, так что мичман в конце концов тоже умолк, но вдруг весь напрягся, подскочил на кровати, уставился в иллюминатор во все глаза.

– Вон они! – возбужденно крикнул он, указывая куда-то в море. – Вон они опять! Иди глянь, Полундра!

Удивленный поведением своего друга, Полундра послушно встал с койки, подошел к иллюминатору, стал вглядываться туда, куда указывал ему Витька. И в самом деле, вдалеке на ртутно-серой поверхности Норвежского моря качалось на волнах какое-то судно. Однако оно находилось слишком далеко, и сколько Полундра ни старался, он не мог понять, что это за плавсредство качается на поверхности моря и как далеко оно находится от гидрографического судна.

– Это рыболовецкий траулер. Он в этом квадрате уже третий день болтается: близко не подходит, но и совсем уходить не хочет! Я днем с палубы глядел на него в бинокль, – заявил Пирютин.

– Норвежский траулер?

– Нет, наш, – возразил мичман.

– Ну вот, – спокойно сказал Полундра. – Стало быть, «селедкин флот»...

– Да только какого хрена он тут делает? – с жаром воскликнул мичман. – Ведь тут и прежде косяков сельди не водилось. А с тех пор, как стали добывать нефть, вообще всю живность потравили. Что он может тут делать?

Некоторое время Полундра и мичман озадаченно глядели в иллюминатор на загадочное судно, находящееся у самой линии горизонта.

– Чертовщина какая-то, Серега! – убежденно сказал мичман. – В какую-то дрянную историю мы с тобой влипли, вот что!

И Полундра только молча кивнул, соглашаясь со своим другом.

ГЛАВА 22

Всякий, кто увидел бы старика-каплея Назарова сразу после операции, теперь, по прошествии недели с небольшим, был бы приятно удивлен тем, насколько к лучшему изменился его внешний вид. Серо-желтый цвет лица стал заметно розовее, естественнее, его голова теперь не лежала, беспомощно вдавленная в подушку, а уверенно и мирно покоилась на ней. В его глазах больше не было той щемящей тоски и печали, что свойственны взгляду тяжело больного, умирающего человека.

Впрочем, человек, который находился рядом с постелью старого каплея Назарова, не принадлежал к числу тех немногих, кто видел старика сразу после операции. Пришедший к старику посетитель был на вид мужчина примерно того же, достаточно пожилого возраста, даже несколько старше. Цвет лица его, несмотря на многочисленные рубленые морщины, был розовым и производил впечатление очень здорового, как это часто бывает у стариков, доживающих свои дни в цивилизованных странах мира. Особый загар, покрывавший кожу на его щеках, определенно говорил о морской профессии его обладателя, а окаймляющая подбородок небольшая, аккуратно подстриженная седеющая бородка была точь-в-точь такой, какую принято носить у норвежских отставных моряков.

Однако сторонний наблюдатель, окажись в больничной палате такой, был бы удивлен тем, что этот человек сидит не на обычном стуле, а в инвалидном кресле. Приглядевшись, он мог бы заметить, что у норвежского моряка нет обеих ног, ниже колен его брюки пусты, они аккуратно подоткнуты и приколоты булавками.

Два старика сидели друг подле друга и не говорили ничего, так что вполне могло создаться впечатление, что они погрузились в тот старческий маразм, когда старики могут часами сидеть неподвижно где-нибудь в теплом месте, на завалинке, и смотреть в одну точку. Сторонний наблюдатель едва ли придал бы значение тому, что морщинистые жилистые руки безногого инвалида время от времени едва заметно подрагивают, что глаза лежащего в постели каплея блестят как-то странно, а руки ерзают по одеялу, не находя себе покоя.

Внезапно каплей тяжело вздохнул, мутная старческая слеза выкатилась из глаз его, скатилась по щеке.

– Андрей... – тихо произнес он. – Как же ты... Как же ты смог уцелеть-то там, в этой заварухе? Ведь мы же тебя одного оставили там, в этой лодке, а?

Руки сидящего в самодвижущемся инвалидном кресле безногого моряка несколько раз отчетливо вздрогнули.