Полундра - Зверев Сергей Иванович. Страница 30

– Прости, каплей, – тихо со вздохом произнес он. Несмотря на свой норвежский вид, по-русски он говорил чисто и уверенно. – Струсил я... Не смог.

– Ты?! Струсил?! – От удивления каплей Назаров приподнялся на подушке.

– Да, Саша. – Руки инвалида задрожали еще сильнее. – За шкуру свою испугался. Жить захотел. Не смог я до последнего в лодке остаться, как подобает настоящему моряку-подводнику. Струсил я...

– О чем таком ты говоришь, Андрей? – в изумлении проговорил каплей, не сводя со своего бывшего командира широко раскрытых глаз. – Ты спасся, это же здорово! Это великое чудо! Ты, Андрей, настоящий герой-подводник!..

– Да какой я, на хрен, герой! – устало отмахнулся каперанг Павлов. – Просто шкура, которая жить захотела. Недостойно это настоящего боевого моряка, слышишь ты? Недостойно!

Несколько мгновений Назаров в недоумении смотрел на своего боевого командира, которого столько лет все считали погибшим. Смотрел и пытался понять.

– Ну, ты расскажи, расскажи, командир, – проговорил наконец он. – Как же это тебе удалось спастись из подлодки? Ведь у тебя не было ни одного шанса!..

– Был, каплей, – спокойно возразил каперанг Павлов. – Один-единственный из ста, даже, может быть, из тысячи, но он у меня был, это точно. Ты ведь знаешь, что внешние люки торпедных аппаратов в принципе можно открыть изнутри вручную?

– Можно, – согласился каплей. – Только на глубине для этого силища трех мужиков нужна. И пока ты будешь его открывать, весь твой воздух тонкой струйкой наружу выйдет, большого пузыря не получится, с которым ты мог бы выплыть.

– Все верно, каплей, – кивнул инвалид. – Именно этому нас и учили, именно так и есть на самом деле. Но только когда жить захочется, всякую глупую науку забываешь, а в тебе сила не то что трех – дюжины мужиков окажется...

– И ты эвакуировался, открыв внешний люк торпедного аппарата? – сильно волнуясь, проговорил Назаров. – Но это же невозможно! Это верная гибель... В воде не захлебнешься, так пока будешь всплывать, кессонная болезнь тебя задушит. Времени на адаптацию к перепадам давления у тебя не будет, дышать-то нечем! Нет, как хочешь, командир, а на такой поступок только безумец решиться мог бы!..

– Говорю тебе, у меня нервы сдали, – спокойно отвечал каперанг Павлов. – Страшно стало сидеть и безучастно смотреть, как вода заливает торпедный отсек. А переборки-то там особенно прочные, она тонкой струйкой через них просачивалась... Вот я решился: чем здесь медленной смертью помирать, уж лучше сразу, одним махом. Ну и полез в торпедный аппарат открывать его люк.

– И получился большой пузырь воздуха? – изумленно спросил старый каплей Назаров.

– Нет, Саша, – покачал головой каперанг Павлов. – Но я все равно вынырнул. Говорю же тебе: я, считай, как на верную смерть шел...

– Но как же ты тогда жив-то остался? – продолжал недоумевать Назаров.

– Повезло мне, – печально сказал инвалид. – Как самой последней сволочи повезло.

– Ну?..

– Понимаешь, Саша, натовцы каким-то образом узнали, что наша подлодка потерпела аварию и затонула в этом квадрате. Наверное, тот сухогруз, что подобрал вас, об этом сообщил.

– Конечно, – кивнул каплей. – Его капитан и не скрывал от нас, что собирается это сделать.

– Ну вот, – продолжал инвалид. – Норвежцы, узнав об этом, сразу же послали туда спасательное судно, а также разведывательный корабль и сторожевик. Ну, понятно, те быстро нашли масляные пятна на поверхности моря, а как раз в это самое время я и вынырнул. Они меня тут же подобрали, определили, что я живой, сунули в барокамеру. Обе ноги тут же оттяпали, прямо на корабле... Ты ведь знаешь, это крайняя мера для борьбы с кессонной болезнью.

– Конечно. – Каплей Назаров кивнул. – Кое-кому это жизнь спасло. Хотя я не знаю... По-моему, жестокий способ. Уж лучше сразу погибнуть, чем до конца дней безногим оставаться.

– Наверное, – не стал с ним спорить каперанг Павлов. – Только ведь тогда никто не спрашивал моего согласия на ампутацию: я был без сознания, да и времени на разговоры не было. При кессонной болезни счет идет на секунды...

– Да, это точно, – согласился отставной каплей.

– Можно сказать, силком с того света вытащили, – продолжал инвалид. – Норвежский врач потом говорил, что повезло мне невероятно. Практически уникальный случай, чтобы при всплытии с такой глубины человек жив остался. Впрочем, я-то всего этого не помню. Меня как кессонная болезнь начала ломать, так я еще под водой сознание потерял. Очнулся уже безногим...

Каплей Назаров некоторое время молчал, удивленно качая головой: слишком уж фантастической выглядела вся эта история для старого подводника. Его командир между тем потянулся куда-то назад, где у него за спинкой инвалидного кресла была укреплена сумка, вытащил оттуда бутылку русской водки, какие-то цветастые пакеты с закуской, два граненых стакана. Все это добро он аккуратно расставил на тумбочке возле постели больного старика.

– Не бери в голову, каплей, – ободряюще сказал инвалид, откупоривая бутылку. – Давай лучше выпьем. За нашу встречу. Хотя ни ты, ни я не думали, что еще когда-нибудь увидимся на этом свете.

Они выпили по сто грамм. Инвалид крякнул с наслаждением, тут же потянулся к закуске. Водка быстро подействовала на больного каплея Назарова: глаза старика стали туманиться, он умильно глядел на сидящего рядом с его постелью инвалида, изредка его губы словно непроизвольно шептали едва слышно: «Эх, командир...»

Павлов тем временем продолжал рассказывать:

– Когда меня спасли, я еще неделю в бессознательном состоянии провалялся. Кстати, вот в этом самом госпитале. Очнулся, смотрю: лица вокруг чужие, говорят не по-нашему – ну, ясно же, что в плен попал. Тоскливо мне тогда стало, хоть удавись! Ты же помнишь, я по-немецки уже тогда говорил свободно. Однако спрашивать их, что все это значит, не хотелось. Не то чтобы боялся, а просто настроения не было. Смотрю: и они какие-то не особенно разговорчивые. Потом, когда на поправку пошел, из постели на инвалидную коляску перебрался, протезы пробовал примерить, в один прекрасный день явился ко мне в палату один тип – хоть и в штатском, но что военный, на лице написано. Впрочем, темнить он не стал, сразу сказал, что он офицер контрразведки НАТО. Принес газету «Правда», а в ней репортаж о гибели нашей К-31, рассказ о спасшихся моряках, о тебе в том числе... Смотрю, а моя фамилия в числе погибших.

– Конечно! – согласился каплей. – Мы же в штабе флота доложили, как все было. И там решили твердо, что у тебя шансов спастись не было!

– Вот-вот, – кивнул инвалид. – Я так и понял. Но это только потом. А тогда, в первый момент, как увидел, что меня в мертвецы зачислили, своим глазам не поверил. Вы, говорю, фальшивку изготовили и мне подсовываете. Это, говорю, не настоящая газета «Правда». Командование флота не могло меня вот так запросто взять и похоронить! Но тот только пожал плечами, с сожалением так... Принес мне радиоприемник коротковолновый, чтобы я Москву ловить мог. И я ловил, слушал Москву. Долго, месяц слушал. Пока не услышал, что меня награждают орденом – посмертно...

– Ну, правильно, – согласился каплей. – Командование Северного флота тогда весь экипаж к правительственным наградам представило. Тебя вот даже к звезде героя... Только наше маразматическое Политбюро тогда решило, что звезда героя тебе жирно будет, нет никакого геройства в том, что ты подлодку потопил, да еще в норвежских водах. И наградили-то они только погибших. Те, кто выжил, не получили вообще ничего. Решили, что выжившие и так достаточно награждены тем, что живыми остались.

– Ну вот, – продолжал инвалид. – Я как это сообщение услышал, так у меня в глазах потемнело. Расплакался даже. А этот тип из натовской контрразведки стоит рядом, что-то утешительное бормочет. А потом, когда я со своими эмоциями немного справился, он мне и говорит: «Видите, ваша Родина вас в покойники уже записала, вы ей теперь не нужны. Так что давайте, переходите к нам, будем сотрудничать. Мы полученные от вас сведения оценим очень высоко...»