Сармат. Любовник войны - Звягинцев Александр Григорьевич. Страница 11

— Ол райт, Бурлак! Я буду рассказывать про тебя мой беби в Америка!

— Я чего? — смутился Бурлак и кивнул на Сарматова. — Это все командир! Он мне руку ставил...

Отдыхать было некогда, и уже через несколько минут бойцы продолжили свой трудный путь. И снова ножи прорубали сплошную стену зарослей. Прислушиваясь к звукам приближающейся канонады, все работали с особым остервенением. Наконец зеленая стена закончилась, и взорам путников представилось сплошное море белесого тумана.

— Хаутов! — приказал Сарматов. — Проверь, куда это нас занесло! Отсюда не видно — низина это или болото... В случае чего крякай по-утиному!..

— Есть! — ответил Алан, скрываясь в тумане. Утиное кряканье неслось то с одной стороны, то с другой, и, когда неожиданно сбоку появился из тумана Алан, Бурлак вздрогнул и вскинул пулемет.

— Отставить! — бросил Сарматов. — Своих не узнаешь?!

— Фу, блин! — выдохнул Бурлак. — Нервы ни к черту, командир!..

— Слева от нас минное поле, — докладывал тем временем Алан. — Мины новые, наши! Справа, по краю болота, дорога. На ней следы танковых гусениц. В кишлаке засели духи. Наши охватили его. И лупят...

— Чес! — пожав плечами, сказал Бурлак.

— Что такое чес? — спросил американец у Сарматова, но ответа не получил.

— Идем по дороге! — решил майор и предупредил: — Смотреть под ноги — они могли и там громыхалок натыкать!

Над болотом и над разбитой танковыми гусеницами дорогой висел клочковатый туман. Впереди темным пятном маячила настороженная фигура Алана, позади шагал постоянно оглядывающийся и прислушивающийся Бурлак.

Сарматов показал американцу, идущему рядом, на дорогу:

— Танковые следы оплывшие... В дождь под шумок кишлак окружили.

— Почему хромаешь? Ногу подвернул? — неожиданно спросил американец.

— У Абдулло зубы ядовитее, чем у кобры! — усмехнулся Сарматов. — Ничего, в медсанбате почистят, погладят и... к стенке поставят.

— К стенке? — удивленно глянул на него американец.

— Я о другой стенке! — улыбнулся Сарматов, но улыбка почти сразу сползла с его лица. — Хотя в России от сумы и тюрьмы не зарекаются. Группу-то я положил, полковник.

— Ты не должен отвечать за глупость политиков.

— А кто должен?

— Я разведчик, Сармат, ситуация мне ясна! Боясь конфликта с Пакистаном и срыва Женевских переговоров, Кремль не дал Лубянке завершить операцию по разработанному ранее плану.

— Это-то и мне понятно! — кивнул майор. — Кто бы вот только мне сказал: в чем именно заключается государственная важность данной операции?!

— Ну как же! Кремль и так уже получил немыслимый подарок! — зло усмехнулся американец. — В том кишлаке вы, уважаемый майор, ликвидировали будущее коалиционное правительство Афганистана.

Сарматов бросил на американца удивленный взгляд.

— Мы потратили кучу долларов и годы, чтобы примирить непримиримых, — продолжил тот. — Но с неба спустился майор Сарматов со своими «архаровцами» и...

— И?..

— И придется начинать все сначала.

— Полковник, неужели ты всерьез веришь в то, что у вас выйдет из этого что-нибудь путное? — заметил Сарматов.

— Представь себе, да! Вы рано или поздно уйдете, и здесь начнется кровавая борьба за власть между группировками моджахедов. Примирить их могут лишь ислам и законы шариата. Ислам возрождается во всем мире, он перехлестнет и через вашу границу, учитывая этническую общность народов здесь и у вас.

— Лихо! — воскликнул Сарматов. — Стало быть, вы платите и заказываете музыку? На чужом горбу в рай? Контролируя исламистов, рассчитываете в будущем подобраться к среднеазиатской нефти, газу, урану, золоту и главное — без прямого военного контакта ваших «зеленых беретов» с нами, грешными? В таком случае, полковник, ваши доллары работают не на будущее афганцев, а на будущую кровь, в том числе и нашу, русскую.

— Мир жесток! — пожал плечами тот. — Вы тоже здесь не благотворительностью занимаетесь.

— Но согласись, что это большое свинство решать проблемы между нами за счет других народов.

— Соглашаюсь! — кивнул американец. — Но такова тяжкая поступь истории, а у нее всегда виноваты побежденные.

— А ты циник, полковник!..

— А нам с тобой ничего другого не остается, Сармат! — ответил тот.

Из тумана донеслось тревожное утиное кряканье. Все застыли, напряженно всматриваясь в туман. Из него, пятясь, появился Алан. Он прислушался к чему-то и вдруг, махнув им рукой, бросился в болотину. Сарматов и Бурлак последовали его примеру, увлекая за собой американца в зловонную, вспухающую сероводородными пузырями болотную жижу.

Укрывшись за торчащими из воды корягами, Сарматов поднес к горлу американца нож.

— Пикнешь, полковник, не взыщи! — шептал он, вглядываясь в туман, из которого доносились тяжелый топот и рев верблюдов, мычание коров, блеянье коз и овец.

На дороге постепенно появилось из тумана стадо, впереди которого крутились несколько вооруженных всадников-погонщиков. Сразу же вслед за стадом на дорогу выползли нагруженные домашним скарбом повозки, за которыми бежали люди, в основном женщины, дети и старики.

— Чес! — прошептал Бурлак. — Слава Богу, хоть детишкам и бабам дали уйти!

— Тихо! — приложил палец к губам Сарматов.

Дождавшись, когда караван скроется в тумане и стихнут голоса беженцев, Сарматов подтолкнул американца к берегу.

— Молодец, полковник! — обронил он. — Не дал грех на душу взять...

— Неужели ты бы меня прирезал, Сармат? — спросил тот.

— А ты как думаешь?

Американец помолчал, глядя на рваную пелену тумана, потом обернулся к Сарматову:

— Думаю, что прирезал бы.

— Сармат! — раздался крик Бурлака.

Майор резко повернулся и увидел, как с берега, скаля зубы в зверской ухмылке, на них смотрел человек в чалме. Он радостно, мстительно смеялся и даже слегка пританцовывал, переводя ствол автомата то на Бурлака, то на Сарматова. Наверняка в следующее мгновение он бы начал стрелять, но, увлеченный своими кровавыми планами, афганец не заметил появившегося за его спиной Алана. Нож, брошенный Аланом, вошел в его спину, и, выронив автомат, афганец свалился лицом вниз, в болотину.

— Уф! — выдохнул Бурлак. — Откуда взялся этот чувырлик?!

Затолкав труп под корягу, они торопливо покинули это место и зашагали навстречу канонаде, в которой уже ясно различались звуки автоматных и пулеметных очередей.

Туман стал прозрачнее, «зеленка» просматривалась теперь на много метров вперед.

— Прибавьте шагу, мужики! — заторопил всех Сарматов и добавил, вглядываясь в окружающие их редкие кусты: — Хотя, похоже, там уже все закончилось...

— Да, ухать перестали! — согласился Бурлак. — Видать, всех моджахедов переухали!

Кишлак возник перед ними неожиданно, в распадке между двумя поросшими редкой растительностью холмами. Замаскировавшись в кустах, Сарматов приложил к глазам бинокль. Картину, которая предстала его взору никак нельзя назвать жизнеутверждающей: горящие глинобитные дома, пирамидальные тополя и платаны, и лишь одна мечеть, не тронутая пожаром, скорбно возвышалась на взгорке над полыхающим кишлаком.

— Так, ребятки! — подвел итог увиденному Сарматов. — Народу там нет, топаем через кишлак и по дороге, так как наверняка вокруг громыхалки стоят.

Улицы кишлака, размолотые танковыми гусеницами, встретили их гробовым молчанием: ни лая собак, ни детского щебета, ни переклички петухов, лишь потрескивание догорающих домов и деревьев.

— Вот это вы называете чес? — спросил американец, но все отвернулись от него и молчали.

— Это называется война, полковник, — нарушил тишину Сарматов.

Он смотрел на лежащие на мокрой после ливня земле трупы вооруженных мужчин, трупы домашних животных, на горящие дома и, не скрывая гнева, бросил наконец:

— У войны, как видишь, паскудное обличье, полковник.

На пересечении двух узеньких улочек они наткнулись на лежащую в луже крови русскую куклу-неваляшку. Бурлак поднял пластмассовую куклу, покрутил ее в руках и разгневанно бросил ее на землю. С печальным звоном запаянного в нее колокольчика неваляшка откатилась в сторону. Бурлак, всхлипывая, со звериной яростью стал втаптывать куклу в грязь.