Госпожа Абу-Симбела - Жак Кристиан. Страница 41

Капитан замыкающего корабля не любил, когда матросы предавались безделью. Он уже приготовился отдать приказ привести в порядок палубу, выдраить ее до блеска, как вдруг раздался резкий удар, заставивший покачнуться корабль; многие моряки, не устояв, упали на мостик.

— Скала, мы наткнулись на скалу!

Рамзес услышал треск корпуса. Все корабли тотчас же спустили паруса и замерли посреди реки, глубина которой в этом месте была небольшой.

Лотос была первой, кто понял, в чем дело.

Десятки серых скал едва выступали из грязной воды, но внимательный взгляд различал на их поверхности глаза и маленькие уши.

— Стадо гиппопотамов, — сказала она Рамзесу.

Прекрасная нубийка вскарабкалась на вершину мачты и поняла, что флотилия попала в ловушку. Быстро спустившись, она рассказала, как обстоит дело.

— Я никогда не видела столько животных сразу, Ваше Величество! Мы не можем ни отступить, ни плыть вперед. Это странно... Можно подумать, что их принудили собраться здесь.

Фараон понимал, в чем заключалась опасность. Взрослые гиппопотамы весили более трех тонн и они обладали мощным оружием: длинными желтыми клыками длиной в несколько десятков сантиметров, способными продырявить корпус корабля. Властелины реки чувствовали себя в воде непринужденно и плавали с удивительной ловкостью. Когда они гневались, то раздвигали огромные челюсти в угрожающей зевоте.

— Если самцы начнут борьбу за самок, — указала Лотос, — они опустошат все на своем пути и утопят наши корабли. Многие из нас утонут или будут растерзаны.

Десятки ушей затрепетали, полузакрытые глаза открылись, на поверхности воды появились ноздри, пасти открылись, ужасающее хрюканье заставило взлететь хохлатых цапель, сидевших на акации. Тела самцов изобиловали шрамами, следами жестоких битв, многие из которых заканчивались смертью одного из соперников.

Вид страшных желтых клыков заставил моряков остолбенеть. Они заметили несколько огромных самцов во главе стада из двадцати особей, начинающих нервничать. Если бы они перешли в атаку, то сначала одним ударом челюстей раздробили рули кораблей, лишив их маневренности, и раздавили их своей массой. Броситься в воду и попытаться выплыть представлялось рискованным, так как невозможно было проложить себе путь к берегу среди яростных чудовищ.

— Нужно загарпунить их, — предложил Сетау.

— Их слишком много, — рассудил Рамзес. — Мы можем убить только нескольких, вызвав ярость остальных.

— Мы не сдадимся без боя.

— А если я предприму то же, что и при Кадеше? Мой отец Амон — властелин ветра. Создадим тишину, чтобы раздался его голос.

Рамзес и Нефертари подняли руки в знаке подношения, повернув ладони к небу. Огромный лев с достоинством держался справа от своего хозяина.

Приказ передавался от корабля к кораблю, и над флотилией воцарилась тишина.

Гиппопотамы медленно сомкнули челюсти, властелины Нила погрузились в воду, оставив видимыми только кончики ноздрей и ушей.

В течение нескольких минут ничего не изменилось.

Северный бриз коснулся щеки Лотос, бриз, в котором воплощалось дыхание жизни. Царский корабль тихо двинулся вперед, скоро за ним последовали другие корабли, проходившие между внезапно успокоившимися животными.

С вершины пальмы, где Шенар занял удобную позицию, чтобы присутствовать при кораблекрушении, он стал свидетелем нового чуда, которое только что совершил Рамзес. Чудо... Нет, немыслимый случай, неожиданный ветер, поднявшийся в середине дня, несмотря на сильную жару!

Разъяренный, Шенар раздавил между пальцами финики, капли солнца.

ГЛАВА 38

Во время жаркого сезона еврейские каменщики отдыхали. Одни использовали эти дни, чтобы посвятить их семье, другие увеличивали свой заработок, нанимаясь садовниками в большие имения. Сбор фруктов обещал быть замечательным; знаменитые яблоки Пи-Рамзеса будут занимать важное место на пиршественном столе.

Красавицы дремали в деревянных беседках, увитых вьющимися растениями, или купались в бассейнах, молодые люди, собравшиеся там же, старались привлечь к себе внимание, старики дышали свежим воздухом в тени виноградников и рассказывали о последнем подвиге Рамзеса, который с помощью магической силы успокоил огромное стадо разъяренных гиппопотамов. И возвращался припев песни: «Какая радость жить в Пи-Рамзесе, дворцы сияют золотом и бирюзой, ветер мягок, птицы играют вокруг прудов», этот припев подхватывали даже еврейские каменщики.

Замысел исхода казался забытым. Однако, когда Амени увидел Моисея, входящего в его кабинет, он забеспокоился, как бы ни оказалось потревоженным это прекрасное спокойствие.

— Ты никогда не отдыхаешь, Амени?

— Один папирус подгоняет другой: в отсутствие Рамзеса их становится все больше. Царь способен принять решение в несколько мгновений, я же озабочен деталями.

— Ты не думаешь жениться?

— Типун тебе на язык! Жена будет упрекать меня, что я слишком много работаю, приведет в беспорядок мои дела и помешает добросовестно служить Фараону.

— Фараон наш друг...

— Он на самом деле остается твоим другом, Моисей?

— Ты в этом сомневаешься?

— Да, такое сомнение в последнее время закралось в мою душу.

— Дело евреев верное.

— Исход, какое безумие!

— Если бы твой народ был в неволе, у тебя не было бы желания освободить его?

— Какая неволя, Моисей? Каждый свободен в Египте, ты так же, как и другие!

— Наша настоящая свобода — это возможность утверждать веру в Яхве, настоящего бога, единого.

— Я занимаюсь управлением, а не религией.

— Ты назовешь мне дату возвращения Рамзеса?

— Я ее не знаю.

— Если бы ты ее знал, то сказал бы мне?

Амени потрогал исписанную табличку.

— Я не одобряю твои замыслы, Моисей; потому что я твой друг, и должен признаться, что Серраманна считает тебя опасным человеком. Не становись виновником волнений, не то он возьмется за тебя, и ты можешь пострадать.

— Под защитой Яхве я никого не боюсь.

— Все же опасайся Серраманна; если ты нарушишь общественный порядок, он уничтожит тебя.

— Разве ты не придешь мне на помощь, Амени?

— Моя вера — это Египет. Если ты предашь мою страну, то перейдешь на сторону мрака.

— Я боюсь, что у нас больше нет ничего общего.

— Кто виноват в этом, Моисей?

Выходя из кабинета Амени, еврея терзали противоречивые мысли. Офир прав: нужно ждать возвращения Рамзеса и попытаться убедить его, надеясь, что слово будет достаточным оружием.

Живя в одном из домов еврейского квартала, маг Офир заканчивал создание своей лаборатории. Он даже начал опыты по наведению порчи, используя кисточку Ка, старшего сына Рамзеса, но совершенно безуспешно. Объект оставался спокойным, лишенным вибрации, как если бы человеческая рука его не касалась.

Магическая защита, которой воспользовался Ка, оказалась весьма эффективной и заставила усомниться ливийского мага: располагает ли он достаточными средствами, чтобы преодолеть эту преграду? Один человек мог помочь ему: дипломат Меба.

Однако сановник, представший перед ним, сильно изменился, потеряв былую уверенность в себе; трясущийся, неловкий, в плаще с капюшоном, скрывавшем его лицо, Меба походил на беглеца.

— Наступила ночь, — заметил Офир.

— Все же меня могли узнать... Для меня приход сюда опасен! Мы должны избегать такого рода встреч.

— Она была необходима.

Меба сожалел о союзе с хеттским шпионом, но как избавиться от него?

— Что вы можете мне сообщить, Офир?

— Глубокие изменения могут произойти в Хеттской империи.

— В каком смысле?

— В том смысле, который будет для нас благоприятным. Какие у вас новости?

— Аша — осторожный человек. Только Амени читает его послания, прежде чем передать их Рамзесу. Они закодированы, и я не могу их прочесть. Если я слишком заинтересуюсь ими, на меня падет подозрение.