Храм Миллионов Лет - Жак Кристиан. Страница 22

— Что вы предлагаете?

— Желаешь ли ты уйти на отдых или биться вместе со мной?

— Как я могу навредить Рамзесу?

— Сделай вид, что смирился, и жди моих указаний.

Меба улыбнулся.

— Рамзес совершил ошибку, недооценив вас. На этой должности, даже если вы очень ограничены в действиях, всегда представятся удобные случаи.

— Ты слишком проницателен, друг мой. Что если ты мне расскажешь об устройстве этого ведомства, которым ты управлял с таким талантом?

Меба не заставил себя просить. Шенар же не стал говорить ему, что существует важный союзник, позволяющий ему владеть ситуацией. Предательство Аши должно оставаться самым тщательно скрываемым секретом.

Держа Литу за руку, маг Офир медленным шагом шел по главной улице Города Солнца, покинутой столице Эхнатона, фараона-еретика, и его супруги Нефертити. Ни одно здание не было разрушено, но песок уже устремился в двери и окна, подгоняемый порывами ветра пустыни.

Находясь в четырех километрах севернее Фив, город пустовал уже около пятидесяти лет. После смерти Эхнатона двор покинул это грандиозное сооружение Среднего Египта, чтобы вернуться в город Амона. Старые верования были восстановлены, древние боги снова заняли свои места в ущерб Атону, солнечному диску, воплощению единого бога.

Эхнатон недалеко ушел от них, сам диск был неверным представлением. Бог был вне всяких представлений и символов; он обитал на небе и в человеческой сущности на земле. Оживляя своих богов, Египет противился принятию единого Бога. Значит, Египет должен погибнуть.

Офир был потомком ливийского советника Эхнатона, проводившего долгие часы в компании монарха. Эхнатон диктовал ему мистические поэмы, а иноземец должен был распространять их по всему Ближнему Востоку, а также в племенах Синая, особенно среди евреев.

Это генерал Хоремхеб, основатель династии, к которой принадлежали Сети и Рамзес, уничтожил предка Офира, посчитав его опасным подстрекателем и черным магом, способным влиять на Эхнатона и заставившим его забыть о долге и ответственности фараона.

Да, именно такими и были намерения ливийца: покончить с унижениями, которым подвергался его народ, ослабить Египет, воспользоваться слабым здоровьем Эхнатона, чтобы убедить его забросить политику защиты страны.

Его замысел чуть было не осуществился.

Сегодня Офир принял факел. Разве он не наследовал знание своего предка и его талант колдуна? Он ненавидел Египет так, что черпал в этой ненависти источник силы во имя уничтожения врага. Победить Египет означало победить фараона. Победить Рамзеса.

Взгляд Литы оставался пустым. Однако Офир продолжал описывать ей один за другим особняки знати, заставлял ее смотреть кварталы ремесленников и купцов, зверинец, где Эхнатон собирал редких животных. Часами Офир и Лита бродили по дворцу, в котором царь и Нефертити играли со своими дочерьми, одна из которых была бабушкой молодой женщины.

Во время этого очередного посещения Города Солнца, который разрушался год за годом, Офир заметил, что Лита более внимательна, как будто в ней проснулся интерес к окружающему миру. Она задержалась в спальне Эхнатона и Нефертити, склонилась над разломанной колыбелью и расплакалась.

Когда ее слезы иссякли, Офир взял ее за руку и повел в мастерскую скульптора. В ящиках лежали гипсовые женские головы, служившие моделями для скульптур из камня.

Маг вынул их одну за другой.

Вдруг Лита погладила одну из гипсовых голов с лицом удивительной красоты.

— Нефертити, — пробормотала она.

Потом ее рука коснулась другой головы, более маленькой, с тонкими чертами лица.

— Мерит-Атон, возлюбленная Атона, моя бабушка, а вот ее сестра, там другая… Моя семья, моя забытая семья! Она снова передо мной, так близко!

Лита прижала гипсовые головы к груди, но выронила одну, которая разбилась, упав на пол.

Офир опасался нервного срыва, но девушка даже не вскрикнула от удивления и в течение минуты стояла неподвижно. Потом она бросила на пол остальные головы и растоптала куски.

— Прошлое умерло, я убила его, — произнесла она, пристально глядя на пол.

— Нет, — возразил маг, — прошлое никогда не умирает. Твою бабушку и твою мать преследовали потому, что они исповедовали веру Атона. Я приютил тебя, Лита, я вырвал тебя из лап неминуемой смерти.

— Это правда, я помню об этом… Моя бабушка и моя мать погребены там, на холмах, и спустя время я присоединюсь к ним, но ты повел себя как отец.

— Пришло время мести, Лита. Если ты узнала горе и страдания вместо счастливого детства, это из-за Сети и Рамзеса. Первый умер, второй угнетает целый народ. Мы должны его покарать.

— Я хочу прогуляться по моему городу.

Лита прикасалась к камням храмов, стенам домов, словно принимая во владение мертвый город. На закате дня она поднялась на террасу дворца Нефертити и долго созерцала свое призрачное царство.

— Моя душа пуста, Офир, ее наполняет твоя мысль.

— Я хочу увидеть, как ты будешь править, Лита, чтобы ты могла привести к вере в единого Бога.

— Нет, Офир, это лишь слова. Лишь одна сила руководит тобой — ненависть, так как зло сидит внутри тебя.

— Ты отказываешься мне помочь?

— Моя душа пуста, ты наполнил ее своей жаждой отмщения. Ты терпеливо создавал меня, как инструмент мести, твоей и моей: сегодня я готова сражаться подобно разящему мечу.

Офир встал на колени и возблагодарил Бога. Его молитвы были услышаны.

21

В таверне царило оживление, возбужденное плясками профессиональных танцовщиц, среди которых были и египтянки из Дельты, и нубийки с эбеновой кожей. Их гибкость восхищала Моиса, сидевшего за столом в глубине, перед кубком с пальмовым вином. После трудного дня, во время которого он чудом избежал двух происшествий, еврею хотелось побыть одному посреди шумной толпы, отрешенно наблюдая за бурлящей вокруг жизнью.

Недалеко от него сидела странная пара.

Привлекательная молодая женщина со светлыми волосами и округлыми формами. Ее спутник, мужчина гораздо старше ее, симпатии не вызывал: выступающие скулы, выдающийся нос, резко очерченный подборов док — он напоминал хищную птицу. Из-за шума Моис не мог слышать, о чем они говорили, до него долетали лишь обрывки монотонной речи мужчины.

Нубийки уже танцевали с клиентами, один из завсегдатаев, пятидесяти лет, положил правую руку на плечо светловолосой женщины и пригласил ее. Удивленная, она оттолкнула его. Рассерженный пьяница настаивал. Друг женщины протянул руку к нахалу, и тот вдруг отлетел на целый метр будто от удара. Оглушенный, он пробормотал несколько извинений и больше не настаивал.

Жест этого пугающего своим обликом человека был незаметным и быстрым, но Моис не ошибся. Этот любопытный тип обладал исключительными способностями.

Когда мужчина и женщина вышли из таверны, Моис последовал за ними. Они направились на юг, к центру Фив, перед тем как исчезнуть в рабочем квартале, где стояли одноэтажные дома, разделенные узкими улочками. Несколько мгновений еврею казалось, что он их потерял, но тут он вновь услышал решительную поступь мужчины.

Посреди ночи улица была пустынной; лаяла собака, проносились летучие мыши. Чем дальше шел Моис, тем больше росло его любопытство. Он снова увидел пару, пробиравшуюся между лачугами, которые должны быть вскоре снесены, чтобы уступить место новым постройкам. Никто не жил здесь.

Женщина толкнула дверь, скрип которой нарушил тишину ночи. Мужчина исчез.

Моис заколебался.

Должен ли он войти и расспросить, спросить у нее, кто они, почему они так вели себя? Он понял всю нелепость своей прогулки. Он не только не был стражником, он не имел права вмешиваться в личную жизнь этих людей. Какой злой дух толкнул его на эту глупую слежку? Досадуя сам на себя, он повернул обратно.

Человек с профилем хищной птицы вырос перед ним.

— Ты шел за нами, Моис?