Убитая пирамида - Жак Кристиан. Страница 13

Личный секретарь доложил ему о приходе Нефрет.

– Пусть войдет.

Молодая женщина раздражала Небамона, так как отказалась работать под его началом. Он обиделся и собирался отомстить. Если она получит право лечить людей, он постарается лишить ее каких бы то ни было административных полномочий и отослать подальше от двора. Некоторые утверждали, что у нее врожденный дар целительства и что ее способности к биолокации позволяют ей ставить диагноз быстро и точно; поэтому он решил дать ей последний шанс, прежде чем обрушить на нее свой гнев и обречь на жалкое существование. Или она подчинится ему, или он ее уничтожит.

– Вы посылали за мной.

– У меня к вам одно предложение.

– Послезавтра я уезжаю в Саис.

– Я знаю, это ненадолго.

Нефрет действительно была очень красива; Небамон мечтал о такой молодой очаровательной любовнице, которую можно было бы показать в самом избранном обществе. Но природное благородство и чистый свет, исходивший от нее, мешали ему произнести пару ничтожных комплиментов, обычно имевших такой успех; соблазнить ее будет делом трудным, но чрезвычайно заманчивым.

– У меня тут интересный случай, – продолжал он. – Добропорядочная женщина из большой, неплохо обеспеченной семьи, хорошая репутация.

– Что с ней случилось?

– Радостное событие: она выходит замуж.

– Это что, болезнь?

– Ее муж выдвинул требование: подправить те части тела, которые ему не нравятся. Некоторые линии будет легко изменить; мы снимем немного жира там, где это угодно супругу. Сузить бедра, убрать припухлость щек, перекрасить волосы – это же детские игрушки.

Небамон не стал уточнять, что уже получил за свое вмешательство десять кувшинов мазей и редких благовоний – целое состояние, исключавшее возможность неудачи.

– Ваше содействие, Нефрет, меня бы очень порадовало, у вас твердая рука. Кроме того, я составлю хвалебный отчет, он вам пригодится. Так вы согласны взглянуть на мою пациентку?

Он избрал самый обольстительный тон. Не дав Нефрет времени ответить, он ввел госпожу Силкет. Та в полном замешательстве прятала лицо.

– Я не хочу, чтобы на меня смотрели, – сказала она голосом перепуганной девочки, – я слишком безобразна!

Под широким платьем, тщательно скрадывавшим очертания тела госпожи Силкет, угадывались весьма пышные формы.

– Как вы питаетесь? – спросила Нефрет.

– Я… я не придаю этому значения.

– Вы любите сладкое?

– Очень.

– Вам бы пошло на пользу есть его поменьше. Могу я посмотреть на ваше лицо?

Мягкость Нефрет преодолела сопротивление Силкет, она убрала руки от лица.

– Вы выглядете очень молодо.

– Мне двадцать лет.

Кукольное личико было, конечно, полновато, но не внушало ни ужаса, ни отвращения.

– Почему вы не принимаете себя такой, какая вы есть?

– Мой муж прав, я ужасна! Я обязана ему нравиться.

– Не чрезмерна ли такая покорность?

– Он такой сильный… И потом, я обещала!

– Убедите его, что он ошибается.

Небамона охватил гнев.

– Не нам судить о побуждениях пациентов, – сухо вставил он. – Наше дело – удовлетворять их желания.

– Я отказываюсь заставлять напрасно страдать эту молодую особу.

– Выйдите отсюда!

– С удовольствием.

– Зря вы так себя ведете, Нефрет.

– По-моему, я верна идеалу целителя.

– Вы ничего не знаете и ничего не добьетесь! Ваша карьера окончена.

Секретарь Ярти кашлянул, Пазаир поднял голову.

– Что-то не так?

– Вызывают.

– Меня?

– Вас. Старший судья царского портика хочет немедленно вас видеть.

Вынужденный подчиниться, Пазаир отложил кисточку и палетку.

Перед царским дворцом, как перед любым храмом, был выстроен деревянный портик, где вершил правосудие судья. Там он выслушивал жалобы, отличал истину от беззаконной лжи, защищал слабых и спасал их от сильных.

Старший судья заседал перед царским дворцом; примыкающее к фасаду строение, в центре которого находился приемный зал, имело прямоугольную форму и опиралось на четыре столба. Когда визирь отправлялся к фараону, он обязательно заходил поговорить со старшим судьей царского портика.

Приемный зал был пуст. На позолоченном деревянном стуле восседал хмурый судья в переднике до колен. Твердость его характера и весомость речей были известны всем.

– Вы судья Пазаир?

Молодой человек поклонился с почтением: аудиенция у старшего судьи провинции была для него значимым событием. Внезапный вызов и встреча лицом к лицу не предвещали ничего хорошего.

– Начало карьеры ошеломляющее, – проговорил старший судья, – вы удовлетворены?

– Разве удовлетворение возможно? Больше всего на свете мне бы хотелось, чтобы человечество обрело мудрость и судейские конторы стали не нужны; но эта детская мечта рассеивается.

– О вас много говорят, хотя вы в Мемфисе совсем недавно. Вы осознаете значение своего долга?

– В нем вся моя жизнь.

– Вы работаете много и быстро.

– Однако, на мой взгляд, недостаточно; когда я лучше разберусь в трудностях моей задачи, я буду приносить больше пользы.

– Пользы… Что значит это слово?

– Одна справедливость для всех. Разве не в этом наш идеал и наш закон?

– А кто утверждает обратное?

Голос старшего судьи сделался хрипловатым. Он встал и принялся ходить взад и вперед.

– Я не одобряю ваших выводов относительно зубного лекаря Кадаша.

– Я подозреваю его.

– Где доказательства?

– В моем отчете уточняется, что я их не получил; поэтому я не предпринял против него никаких действий.

– Тогда к чему эта бесполезная агрессивность?

– Чтобы привлечь к нему ваше внимание; вы, наверное, располагаете более полной информацией, чем я.

Старший судья замер, вне себя от ярости.

– Берегитесь, судья Пазаир! Вы что же, намекаете, что я затормозил его дело?

– Даже в мыслях не было; если вы сочтете необходимым, я продолжу расследование.

– Забудьте о Кадаше. Почему вы преследуете Денеса?

– В его случае правонарушение очевидно.

– Разве формальная жалоба, поданная против него, не сопровождалась рекомендацией?

– Да, действительно: «не давать хода». Поэтому я и занялся этим делом в первую очередь. Я дал себе клятву сопротивляться подобной практике из последних сил.

– А вам известно, что автором этого… совета был я?

– Достигший величия должен служить примером, а не пользоваться своим богатством для угнетения простых смертных.

– Вы забываете об экономической необходимости.

– Если она когда-нибудь возьмет верх над правосудием, Египет будет обречен на смерть.

Слова Пазаира поколебали старшего судью. Он сам в молодости высказывал те же суждения, и столь же пылко. А потом пошли сложные случаи, продвижение по службе, необходимые примирения, компромиссы, уступки иерархии, зрелость…

– Что вы вменяете в вину Денесу?

– Вы сами знаете.

– Вы полагаете, за такое поведение его следует осудить?

– Ответ очевиден.

Старший судья не мог сказать Пазаиру, что только что говорил с Денесом и что судовладелец просил его сместить слишком ревностного судью.

– Вы намерены продолжать следствие?

– Да, намерен.

– А вы знаете, что я могу сей же час отправить вас обратно в деревню?

– Да, знаю.

– И такая перспектива не изменит вашего взгляда на вещи?

– Нет.

– Вы что, глухи к любым доводам рассудка?

– Речь идет просто о попытке давления. Денес – мошенник; он пользуется неоправданными привилегиями. Раз его случай оказался в моем ведении, почему бы мне им не заняться?

Старший судья думал. Обычно он действовал решительно, без колебаний, с полной уверенностью, что служит своей стране. Поведение Пазаира пробудило в нем столько воспоминаний, что он видел себя на месте молодого судьи, полного решимости неукоснительно исполнять свой долг. Эти иллюзии развеет время, но значит ли это, что не стоит пытаться достичь невозможного?