Бог света - Желязны Роджер Джозеф. Страница 18

Сэм пожал плечами.

— Жизнь полна случайностей, риска, неопределенности…

— Справедливо, — сказал Брама. — Прошу, бери стул и садись. Располагайся поудобнее.

Сэм так и сделал. Когда он снова поднял глаза, Брама сидел на высоком резном троне красного мрамора; такого же цвета зонт сиял над ним.

— Сидеть на нем, кажется, не особенно удобно, — заметил Сэм.

— Пенопластовые подушки, — с улыбкой ответил бог. — Можешь курить, если хочешь.

— Спасибо. — Сэм достал из поясного кармана трубку, набил ее, тщательно умял и закурил.

— Что ты делал все это время, — спросил бог, — с тех пор как оставил насест Неба?

— Разводил собственные сады, — ответил Сэм.

— Ты мог бы пригодиться нам здесь в нашей гидропонной секции. Для этого дела, пожалуй, мог бы. Расскажи побольше о своем пребывании среди людей.

— Тигры охотятся, королевства спорят с соседями о границах, мораль гаремов соблюдается, проводятся кое-какие ботанические исследования, — все в таком роде, ткань жизни. Мои силы теперь ослабли и я снова ищу юность. Но, чтобы получить ее, мой мозг должен быть профильтрован. Это верно?

— Таков обычай.

— А что из этого получается, могу я спросить?

— Неправильный отпадает, правильный возвысится, — сказал бог, улыбаясь.

— Допустим, я неправильный. Как я отпаду?

— Тебе придется отрабатывать свой кармический груз в низшем теле.

— Нет ли у тебя легко читаемых диаграмм, показывающих процентное отношение отпавших к поднявшимся?

— Ты плохого мнения о моем всеведении, — сказал Брама, прикрывая зевок скипетром. — Даже если бы я имел такие диаграммы, сейчас я забыл бы о них.

Сэм хихикнул.

— Ты, кажется говорил, что тебе нужен садовник здесь, в Небесном Городе?

— Да. Ты считаешь, что подходишь для этой работы?

— Не знаю. Возможно, и подойду.

— А может, и нет?

— Может, и нет, — согласился Сэм. — В прежние времена не было никаких фокусов-покусов с человеческим мозгом. Если кто-то из Первых хотел возрождения, он платил за тело, и ему его выдавали.

— Теперь не старые времена, Сэм. До нового века рукой подать.

— Можно подумать, что ты добивался устранения всех Первых, которые не стоят за твоей спиной.

— Пантеон вмещает многих, Сэм. Там есть ниша и для тебя, если захочешь.

— А если не захочу?

— Тогда справься в Зале Кармы насчет своего тела.

— А если я выберу божественность?

— Твой мозг не будет зондирован. Мастерам посоветуют обслужить тебя быстро и хорошо. Летающая машина мигом доставит тебя на Небо.

— Стоит подумать, — сказал Сэм. — Я очень люблю этот мир, хотя он и погряз в эпохе мрака. С другой стороны, такая любовь не даст мне радости, какой я желаю, если мне приказано умереть реальной смертью или стать обезьяной и бродить по джунглям. Но я также не чрезмерно обожаю искусственное превосходство, какое существовало в Небе, когда я последний раз посещал его. Дай мне минуту подумать.

— Я считаю подобную неуверенность нахальством, — сказал Брама, — когда человеку сделано такое предложение.

— Знаю, и, вероятно, думал бы так же, если бы мы поменялись ролями. Но если бы я был Богом, а ты — мной, я помолчал бы из милосердия, пока человек принимает важное решение, касающееся его жизни.

— Сэм, ты просто невозможен! Кто еще заставлял бы меня ждать, когда его бессмертие висит на волоске? Не собираешься ли ты торговаться со мной?

— Видишь ли, я происхожу из длинной линии торговцев слизардами, и мне чертовски нужно кое-что.

— Что именно?

— Ответы на несколько вопросов, которые довольно давно меня беспокоят.

— Каковы же эти вопросы?

— Как тебе известно, я ожидал заседания Совета больше ста лет, потому что он начал длинные сессии, рассчитанные на отсрочки принятия решений, и для начала под предлогом Фестиваля Первых. Теперь я ничего не имею против Фестивалей. В сущности, за полтора столетия я ходил на них только затем, чтобы еще раз выпить доброго старого земного спиртного. Но я чувствую, что мы должны что-то сделать для граждан, так же как и для отпрысков многих наших тел, а не оставлять их бродить по грязному миру и впадать в дикость. Я чувствую, что мы всей командой должны помочь им, дать им выгоды технологии, которую мы сберегли, а не строить из себя неприступный Рай, относясь к миру как к смеси игорного дома с бардаком. И я давно удивляюсь, почему это не сделано. По-моему, это отличный и справедливый способ управлять миром.

— Из этого я заключаю, что ты акселерационист?

— Нет, — сказал Сэм, — просто спрашиваю. Я любопытен, только и всего.

— Тогда ответ таков, — сказал Брама, — они не готовы. Если бы мы действовали сразу же — тогда да, это можно было бы сделать. Но сначала нам было безразлично, а затем, когда встал этот вопрос, мы разошлись во взглядах. Слишком много времени прошло. Они не готовы, и не будут готовы еще много столетий. Если им сейчас дать передовую технологию, последуют войны, результатом которых явится уничтожение начинаний, уже сделанных ими. Они пойдут далеко. Они начали строить цивилизацию на манер их предков. Но они все еще дети, и как дети они будут играть с нашими дарами и будут сожжены ими. Они — наши дети от наших давно умерших Первых, вторых, третьих и дальнейших тел, и мы, как родители несем за них ответственность. Мы не должны позволять им ускорить индустриальную революцию и тем разрушить первое стабильное общество на этой планете. Мы лучше всего выполним свои родительские функции, если проведем людей через Храмы, как мы это и делаем. Боги и богини, по существу, фигуры родителей; что может быть правильнее и справедливее, чем взять на себя их роли и хорошо сыграть их?

— Тогда зачем вы разрушаете их собственную детскую технологию? Печатный станок изобретался три раза, насколько я помню, и каждый раз уничтожался.

— По той же самой причине — они к нему не готовы. И это было не настоящее изобретение, а скорее воспоминание. Это была легендарная вещь, и кто-то решил ее сдублировать. Вещь должна появиться в результате факторов, уже присутствующих в культуре, а не быть вытащенной из прошлого, как кролик из шляпы.

— Похоже, что ты ставишь этому мощный заслон, Брама. Я делаю вывод, что твои фавориты ходят туда-сюда по планете и уничтожают все признаки прогресса, какие находят.