Маньчжурская принцесса - Бенцони Жюльетта. Страница 53

Появление «женщины в белом» и ее импозантного спутника не прошло незамеченным. Метрдотель, пытающийся скрыть под маской уважения легкую тревогу по поводу появления знатного, но шумного клиента, провел их к маленькому столику, стоящему в стороне, между двумя окнами, и скрытому от постоянных глаз жардиньеркой с экзотическими растениями, чему Орхидея, которую тяготила излишне чопорная атмосфера зала, несказанно обрадовалась. Что будет, если ее спутник вздумает плакать или декламировать дикие любовные вирши, пахнущие ветром степей и лошадиным навозом?

Она приготовилась к тому, что он закажет водки или шампанского, и облегченно вздохнула, когда он потребовал чай, причем такой, какой пьют в России, она же заказала то, что было по вкусу ей.

Новая неожиданность: Григорий не стал рассказывать о своих неприятностях. И даже когда на столике появились сандвичи, пирожки, чайный сервиз и самовар, он все еще хранил молчание. Великое горе всегда молчаливо. И только выпив огромное количество кипятка с черной, как чернила, заваркой и проглотив почти все то, что лежало на тарелках, Каланчин, наконец, вздохнул и отрывисто заговорил:

– Уехала!.. Моя Лидия!.. Уехала... с этим смешным маленьким итальянцем... Графом... Почему?

Глаза Каланчина вдруг влажно заблестели, и Орхидея, испугавшись, как бы вся выпитая князем жидкость не превратилась в поток слез, торопливо вступила в разговор.

– А вы задайте этот вопрос ей! Как получилось, что вы не отправились на ее поиски? Вы знаете, где она?

– В Сан-Ремо, – ответил он замогильным голосом.

– Тогда что вы делаете здесь? Вам бы надо быть там!

– Бесполезно! – Князь покачал рыжеватой шевелюрой. – Она уехала лишь на несколько дней. Скоро вернется, будет петь в театре «Казино». Я сначала задушу этого ничтожного графчишку, а потом уж буду разговаривать с ней.

– Восхитительная программа! – одобрила Орхидея, пытаясь сдержать душивший ее смех. – Однако я вас не понимаю. С одной стороны, вы кажетесь таким нетерпеливым, с другой, ждете ее возвращения. Вам тяжко?

– Да. Очень! Может быть... ожидание – это еще какая-то надежда. Вдруг я отправлюсь в Сан-Ремо, а Лидия откажется говорить со мной. Тогда остается либо достать пистолет, либо удавиться. Если я подожду... увижу ее одну... может, она поймет...

– Вы полагаете, вы простите ей этот каприз, и она поймет, как вы ее любите? А ведь вы ее действительно любите, не так ли?

Григорий ответил не сразу. Он взял с тарелки последний ломтик поджаренного хлеба, намазал его маслом, осторожно положил сверху веточки свежего эстрагона, затем проглотил все это. Потом посмотрел на свою спутницу таким несчастным взглядом, что ей тотчас расхотелось смеяться. Орхидея почувствовала, что в ней начинает просыпаться симпатия к этому выходцу из далекого мира, пылающему настоящей любовью к женщине, для которой чувства эти были лишь льстящей самолюбию интрижкой. Она достала из сумочки вышитый батистовый платочек и нежно вытерла слезы, грозящие затопить усы Каланчина. Он поймал ее руку и запечатлел на ней горячий поцелуй, потом глубоко вздохнул и признался:

– Сейчас я скажу вам великую истину, может, правда, очень глупую! Дорогой друг! Я должен был бы любить такую женщину, как вы!

– Никогда ни о чем не надо сожалеть! Судьба каждого из нас заранее предрешена, и, может быть, когда-нибудь вы будете счастливы с Лидией.

– В это трудно поверить. Проще раз и навсегда покончить. Лидия, смешной маленький итальянишка... и великий князь Григорий!

– Если вы опять заведете разговор на эту тему, я вас покину. Вы не должны этого делать ни в коем случае! Даже если она не захочет возвращаться к вам! Даже если она вас больше не любит! Вы разрушите ни за что свою жизнь. Вы молоды и встретите еще уйму красивых женщин. Пусть она живет, как знает, и маленький смешной граф тоже. Рано или поздно они все равно расстанутся.

Каланчин слушал ее, словно верующий, который увидел, что небеса разверзлись и перед ним предстал ангел, читающий нравоучительную молитву. Григорий выразил Орхидее свою горячую признательность, умоляя не оставлять его в эти трудные дни и, наконец, предложил ей поужинать с ним. Она отказалась, сославшись на усталость и желание поужинать в одиночестве в своем номере, но князь был так доволен, что нашел в ней дружеское участие, поэтому говорил убедительно и настойчиво, и Орхидея вынуждена была согласиться отужинать с ним на следующий вечер в казино.

Придя в больницу после обеда, Орхидея начала с того, что спросила, можно ли ее больному совершить вместе с ней прогулку. Она полагала, что гораздо безопаснее прогуляться вместе с Пьером по городу, чем беседовать с глазу на глаз в больничном саду и смотреть друг другу в глаза.

Получив разрешение, Пьер с огромным удовольствием согласился «сменить декорацию», и через несколько минут они уже садились в открытую коляску, нанятую «баронессой Арнольд».

– Куда бы вам хотелось отправиться? – спросила Орхидея своего спутника.

– Честное слово, мне все равно. Куда хотите.

В этот момент кучер решил, что пришел его черед вступить в разговор, и предложил им совершить чудесную прогулку на гору Борон:

– Оттуда открывается ве-ли-ко-леп-ный вид! – сказал он на ужасающем местном наречии. – Нет ничего лучше для поправки здоровья! А для влюбленных это – рай! Вы будете мечтать, мечтать, мечтать, сколько хотите, вволю!

– Я не уверен, что мы настолько сильно нуждаемся в мечтаниях, – ответил Пьер с улыбкой. – Почему бы нам не отправиться на Английский бульвар, в старый порт или...

– Сегодняшний день не для таких прогулок, – сказал строго кучер. – Весь город готовится к завтрашнему карнавалу, но если вам нравится гулять посреди стремянок...

– Отвезите нас в то место, о котором говорили, – прервала его Орхидея. – Это прекрасная идея!

Действительно, на всех улицах города, по которым на следующий день проследует кортеж короля карнавала, царила веселая суматоха. На увешанных зелеными гирляндами стенах крепили флаги. На окнах расставляли цветы, а подоконники украшали отрезами разноцветного сатина. На тротуарах водружали столбы с натянутыми между ними веревками, которые пестрели цветными стеклышками и китайскими фонариками. Каждая семья запасалась конфетти и хлопушками.

– Вы уже были на таком празднике? – спросила Орхидея своего спутника, с улыбкой следившего за веселой суетой.

– Один или два раза. Разрешите дать вам совет. Если вас не пригласят в гости, не выходите из отеля завтра после полудня. Здесь не проедет ни одна карета, и если вы решите выйти на улицу, то рискуете быть раздавленной толпой. А вот в понедельник не пропустите праздник цветов в Корсо, это восхитительное зрелище.

– Так значит, завтра я не сумею прийти вас проведать? – спросила Орхидея, совершенно забыв о том, что решила сохранять дистанцию.

– Так будет благоразумнее... – спокойно ответил Пьер, отказываясь от дальнейших комментариев.

Карета миновала город, выехала на лесную дорогу, а затем начала подниматься по серпантину, проложенному по склонам гор Борон и Альбан. Сквозьсосны наши путники видели маяк Сен-Жан, притулившийся на высокой скале, деревню Эз, башню Тюрби, ворота Виллафранко и даже вдалеке, в солнечной дымке, Бордигеру... Неожиданно их взору предстала вся панорама Ниццы. Кучер остановил лошадей, давая им отдохнуть.

– Не хотите ли встать и сделать несколько шагов, опираясь на мою руку? – предложила Орхидея. – Посмотрите-ка вон туда, на тот старинный замок с островерхими башенками и бойницами. Как будто картинка из другой эпохи.

– А у меня в Китае было такое впечатление, что я попал в другую эпоху, и, признаюсь, я сожалею о том времени...

– Несмотря на то, что вам пришлось пережить? – прошептала молодая женщина. Рука ее слишком долго задержалась в руке ее спутника.

Он потихоньку отвел ее в сторону, затем с помощью кучера вылез из кареты и взялся за костыли. Орхидея попыталась было ему помешать:

– Я предложила вам свою руку...