Большая лагуна - Жемайтис Сергей Георгиевич. Страница 56

— Плохо, Дик. Моя экскурсия на «Сириус» мало чего дала. Им и без меня стало известно, что радиоактивные отходы, захороненные нашими предками на дне океана, послужили причиной возникновения нового вида синезеленой где-то в наших водах, остальное дополнили течения, птицы, корабли, разнесшие ее повсюду. Она появилась даже на Аляске, в Канаде, в Сибири.

— Да, глобальное наступление, — сказал Дик, хмуря кустистые брови. — Что-то похожее было с водяным гиацинтом в прошлом веке, но не в таких масштабах и не с такими последствиями. Боюсь, что нам не удастся в скором времени решить эту проблему, а медлить нельзя. Пищевые запасы тают. Представляешь, у нас голод в век наивысшего процветания человечества из-за какой-то жалкой… нет, не жалкой, это определение не подходит, — пожалуй, слепой, необузданной силы, вышедшей из-под контроля. Уйдем отсюда, Вера, у меня нет сил смотреть на этот кошмар!

Вера взяла его под руку:

— Раз найдены средства борьбы, то скоро придет и победа. И уже много хороших известий. Учитель считает, что надо искать и использовать защитные силы природы. Помочь ей установить нарушенную гармонию.

— Все это так, Вера, — он пожал ей руку, — но я не сказал тебе главного. Погибла культура морского картофеля, на которую мы возлагали столько надежд. В десятом аквариуме погибла уникальная коллекция рифовых рыб…

Вера придержала Дика за руку:

— Смотри, а здесь совершенно чистая поверхность.

— Я обратил внимание. Да, оказалось, что наш Павличек здесь ухитряется выращивать устриц и для этой цели увеличил скорость течения. За сутки здесь два раза сменяется вода, вот и уносит течением, а может быть, этой чуме не нравится быстрая смена среды обитания. Как видишь, Вера, ко всему, мы еще так мало изучили своего врага. А времени у нас нет!

Они шли от бассейна к бассейну, и почти везде перед ними открывалась неутешительная картина.

Дик взглянул на Веру, и впервые его полное, простодушное лицо расплылось в улыбке:

— По дороге я встретил твоего заврика. Сидит на солнцепеке, я чуть на него не наступил. Я все не могу себе представить, как вам с учителем удалось заставить его ходить.

— Учитель почему-то дал мне эту тему. Вот, говорит, странная лиана. Ее «детки», видишь эти кустики, они могут ползать по дереву, выискивая подгнившую кору, как найдут — останавливаются и пускают корни, становятся типичными паразитами. Наша с тобой задача — спустить их на землю и заставить по ней ходить. Они светолюбивы. Используй и эту особенность.

— И ты использовала?

— Три года продолжались мои страдания. Вначале я находилась в полном отчаянии. Учитель улыбался, давал массу советов и любил повторять: «Все рождается с некоторыми муками». Помогли стимуляторы роста, прививки и особенно один случай… — Вера замолчала, увидев белую фигуру учителя. Он шел быстрой семенящей походкой, как всегда, когда торопился. — Извини, Дик. В другой раз я тебе доскажу эту необыкновенную историю. Учитель чем-то встревожен.

И она побежала к нему навстречу.

— Что случилось, учитель? — спросила она, подбегая к нему.

— Пока еще ничего. Хотя, пожалуй, да. — Он был так взволнован, что мешал русские и японские слова. — Где у нас здесь посевы морского винограда?

— Двенадцатый бассейн. Вон там, где стоит бедный Дик.

— Идем туда. — И он почти побежал, увлекая за собой Веру.

ОЧЕНЬ ДЛИННЫЙ ДЕНЬ

Вечером ко мне прилетел на авиетке Костя Ложкин. На лице его было написано некоторое смущение, когда после бурных приветствий он сказал:

— Вот что, дружище, я к тебе до утра. А завтра пораньше ты меня забросишь к моей хижине, а авиетку, если это тебе не трудно, конечно, приведешь на базу. Понимаешь, к Пьеру меня вчера подбросили микробиологи. Ну, я там обделал кое-какие дела. Вот «вырвал» у них присадку к магнитному микроскопу; говорят, теперь мой мини-оптик даст приличное изображение клетки… Вот и прекрасно! Я знал, что ты выручишь. Между прочим, вчера там были танцы. Понаехала масса девчонок из Лусинды. — Он зевнул. — Легли довольно поздно. Если ты не против, то я повешу второй гамак и полчасика сосну. Укладываясь в постель, он сказал, зевая:

— После танцев, так около двух, там наблюдалось грандиозное свечение моря, еще ярче, чем во время танца кальмаров…

На этом Костя умолк и спал без просыпа до восьми утра, хотя я тщетно пытался разбудить его к восходу солнца.

— Ах, восход? Да, да, сейчас, сейчас, — бормотал он, натягивая на голову простыню.

Все-таки его разбудили ароматы кофе и жареных улиток. Позавтракав, я вывел из гаража комбайны, и они начали свой трудовой день. Сказав дельфинам, куда и зачем лечу и во сколько буду, я включил «секретаря» — этот прибор-приставка к видеофону регистрирует все вызовы в мое отсутствие и говорит, где я нахожусь.

Наконец мы поднялись в воздух.

Авиетка висела над полем хлореллы. Костя занимал место пилота и на правах старшего поучал меня:

— Постой, дождись порыва ветра посильней, тогда сей свою труху.

«Труха» — это споры морского винограда Мокимото. В красной коробочке, что я держу в руках, их миллиарды. Не прошло и двух месяцев, как блестяще подтвердились наблюдения дельфина Хикару и начался сбор соцветий во всех морях, где успело появиться это удивительное растение. Сотни тысяч добровольцев занимались и занимаются сбором соцветий морского винограда. В моей коробочке — результат многодневной работы не одной тысячи подводных пловцов.

— Ты что задумался? — спросил Костя. — Сей свои споры!.. Или нет, постой. При таком ветре следует опуститься пониже, а не то все унесет на берег.

Костя бросил машину резко вниз, чтобы, как он говорит, «развеять меланхолию». Последнее время у него что-то не ладится с окончанием дипломной работы, и он всеми средствами старается «войти в хорошую форму».

— Извини, — сказал он. — Но мне необходимо встряхнуться. Да, да, именно вот так!

— Может быть, следует тебе отдохнуть, отвлечься? — осторожно предложил я.

— Вам с Тосиком хорошо говорить. Он уже все закончил, а ты подходишь к концу и у тебя все ясно, а у меня — темный лес. Все мои ошибки выявятся последними опытами.

— Ну почему же ошибки?

— Ах, оставь! Сыпь свою труху и помалкивай, пожалуйста! Дай мне хоть немного собраться с мыслями.

Костя стал сосредоточенно постукивать пальцами по ручке управления, а я, немного обиженный его резкостью, продолжал вытряхивать из коробочки споры: хотя на авиетке был специальный распылитель для удобрений, но он не годился для посева спор, и я, как древний сеятель, рассыпал зародыши жизни руками. Темно-коричневая пыль уносилась ветром, медленно оседая над водной поверхностью, сморщенной ветром.

Помимо опытов с бурыми водорослями, Костя упорно продолжает работать над прошлогодней темой, пытаясь установить значение атомов редких земель в клетках живой материи. Задача необыкновенной трудности, но Костя не сдается.

— Все покажут последние анализы, — сказал он; затем, подумав, сообщил мне потрясающую новость: — Совершенно неожиданно я обнаружил, мне кажется, новый вид известковой водоросли. Конечно, требуется еще проверка, но если ее и открыли до меня, то почему-то не обнаружили ее свойство, кроме кальция, ассимилировать еще и ниобий, и в довольно значительных количествах. — Костя оживился, повеселел. — И знаешь, это накопление идет довольно странным путем: вначале интенсивно накапливается ниобий, это пора молодости, расцвета, затем клетки под влиянием какого-то катализатора активно поглощают углекислый кальций. Но это совершенно новая тема! И вот что странно: над чем бьюсь — не получается или удается выведать какие-то крохи, а тут открытие упало прямо с неба!

— И давно?

— Да нет. Это случилось перед появлением звезд, в конце вахты на «пятачке». Все хотел тебе сказать, да сам знаешь, было не до того. Ты не обижайся, Ив. Вначале мне показалось, что я в чем-то ошибаюсь, что ниобии остался в анализаторе от предыдущих опытов, но вот сейчас я вспомнил все до мельчайших подробностей. Я был близок к отчаянию, все летело к черту, и тут мне на глаза попалась эта странная водоросль — зеленовато-сизая, с нежной структурой листа, и я сунул ее в анализатор. — Костя умолк, словно пораженный неожиданно пришедшей мыслью, и, хлопнув себя по лбу, воскликнул: