Ребята с Голубиной пади - Жемайтис Сергей Георгиевич. Страница 25
Старик полез в карман за кисетом, молча свернул папиросу и продолжал, часто покашливая:
— Здорово они здесь вас, рабочих ребят, портят. С виду все как полагается: и порядок, и чистота, и учат, даже «закон божий» есть, а приглядишься — совести настоящей в ученье-то и нету. Гляжу давеча, а этот лопоухий…
— Корецкий?
— Нет, тот, что с ним все ходит…
— Гольденштедт?
— Вот-вот, этот штет тузит мальчонку, а мистер Вилка, воспитатель ваш, смотрит и зубы скалит. Не чистое здесь дело. Я по-стариковски смекаю, что не зря этот Вилка вас своими консервами прикармливает. Тут, брат ты мой, хитрая политика! Ну ладно… Я пойду на бережок, подремлю в вельботе.
«Вот старый, так и уедает, — подумал Коля, провожая взглядом таявшую в темноте фигуру сторожа. — Ему-то хорошо рассуждать!»
Коля задумался и вдруг вспомнил решительное лицо Левки.
«А что, если сходить к нему?» — И Коля до самого конца дежурства представлял себе, как он увидит Левку, расскажет ему все, скажет, что он совсем не скаут, а просто так, и даже Левку и Суна пригласит записаться временно в скауты.
Коля старался оправдать себя. И, как всякому человеку, когда он настойчиво хочет найти оправдание своим дурным поступкам, Коле стало казаться, что он действительно не совершил никакой измены по отношению к ребятам с Голубиной пади, что каждый из них поступил бы так же на его месте. Но внутренний суровый голос совести упрямо твердил ему: «Нет, ты изменил, нет, ты изменил».
КОРАБЛЬ НЕВИДАННОЙ КРАСОТЫ
— Ну, теперь, кажется, все, — сказал Левка, ставя ведерко с краской на палубу «Орла». — Пошли, Сун, посмотрим издалека.
Сун докрашивал планшир фальшборта в ярко-зеленый цвет. Сделав последний мазок, он полюбовался влажным блеском краски и с неохотой оставил работу.
Мальчики сошли на берег — и замерли от восторга. На воде, горевшей золотыми солнечными бликами, гордо покачивался корабль невиданной красоты. У него была ярко-красная труба с желтой полосой наверху. Рубка сверкала яркой голубой эмалью, мачта была выкрашена голландской сажей, реи — белилами.
Два раза повторялась только одна краска — ярко-желтая. Золотистая лента опоясывала трубу и корпус катера. Весь запас красок из подшкиперской Луки Лукича использовали художники для росписи корабля.
— Эх, жалко, нет самой-самой красной! Мы бы ею клотик покрасили, — с сожалением сказал Левка, щурясь от солнца. — Вот дедушка обрадуется, когда вернется из города! Он любит, чтобы на корабле был настоящий порядок.
— Очень красиво! — Сун посмотрел на Левку и вдруг от избытка чувств, подпрыгнув, перевернулся в воздухе.
Раздалось знакомое покашливание. Левка и Сун оглянулись. Недалеко от них стоял Лука Лукич и ожесточенно скреб свою давно не бритую щеку.
— М-да! — произнес, наконец, он и спросил, глядя на «Орел» поверх ребячьих голов: — Что же это такое?
— Ясно что: «Орел»! — ответил Левка.
— Нет, это не «Орел», — Лука Лукич вдруг повысил голос. — Попугай это, а не «Орел»! Поручил вам отбить ржавчину и закрасить, а вы что сделали?
— Все и закрасили, ни одной ржавчинки нет!..
— Это, конечно, хорошо! Но кто же в такие цвета корабли обряжает? Ведь на нас весь порт смотреть сбежится, из других городов будут ездить.
— «Орел» стал очень красивый, Лук-кич, — осторожно вмешался Сун. Он первый подал мысль раскрасить катер в разные цвета и теперь не понимал, почему красавец «Орел» не нравится шкиперу.
Левка огорченно махнул рукой.
— Красили, красили, а тебе все не так… Три дня кистями махали…
— Лук-кич, у нас краски было маленько. В каждой баночке по чуть-чуть, — вставил Сун.
Лука Лукич посмотрел на катер, потом на перепачканных краской ребят, и взгляд его смягчился:
— Ладно уж, моя вина тут тоже есть. Но чего же Максим-то смотрел? Что он, ослеп, что ли?
Сун покачал головой:
— Нет, не ослеп. Он все время в машине работал. Мы ему тоже помогали.
— Максим! — крикнул громовым голосом шкипер.
На машиниста перевоплощение «Орла» произвело такое сильное впечатление, что он сел на песок и сказал шепотом:
— Что же это такое?
— Вот что значит машинная команда. Раз в жизни корабль доверил, и что получилось! — Лука Лукич взялся руками за бока и, откинув голову, разразился оглушительным смехом.
Максим Петрович на этот раз не нашелся, что возразить, а лишь укоризненно посмотрел на ребят.
На катере Лука Лукич окончательно пришел в хорошее расположение духа. Палуба была на славу выдраена, концы троса сложены тугими кольцами.
— Ну, от лица службы выражаю вам благодарность. Порядок, как на военном корабле.
Мальчики встали по команде «смирно» и крикнули «ура».
— Так, а теперь приказ для верхней команды. Желтую полосу на борту закрасить черной краской, а потом за трубу принимайтесь.
Левка помрачнел и хмуро произнес:
— Ладно уж, покрасим…
После обеда друзья вооружились кистями и, стоя на плотике, с болью в сердце стали закрашивать желтую полосу на борту катера черной краской.
— Ничего не понимают старики, им бы все в один цвет, — сказал Левка и посмотрел на Суна.
— Лева, ты не сердись! Когда мы с тобой вырастем, то построим такое же судно и еще лучше его покрасим.
— Тогда уж мы краски подберем. Пусть хоть весь свет соберется смотреть. А как назовем?
— Пусть тоже «Орел» будет.
— Хорошо. Только «Орел второй».
— Этот первый, а тот второй. Очень хорошо! — одобрил Сун.
Мальчики быстрее стали водить кистями и старались представить себе свой будущий корабль, самый могучий, самый красивый из всех кораблей, которые когда-либо бороздили поверхность морей и океанов. И в их пылком воображении возник корабль-чудо, он горел всеми цветами радуги на синей поверхности моря.
Мечты об «Орле втором» были нарушены появлением скаута. Он сбежал на берег и пошел к пристани. Маляры, не веря своим глазам, опустили кисти: в скауте они узнали Колю Воробьева. Он подходил с нарочитой самоуверенностью, глубоко засунув руки в карманы новенького костюма. Но от Левки не укрылось виноватое выражение Колиного лица.
Коля поздоровался.
Левка и Сун не ответили.
— Что, не узнали?
— Почему не узнали? — проронил Левка, продолжая красить борт.
— Почему же тогда не здороваешься?
— С такими не здороваюсь.
С лица Коли Воробьева сбежал обычный румянец.
— Ты что, думаешь, я и взаправду скаут? — проговорил он вдруг охрипшим голосом. — Это случайно получилось. Премию мне дали за бокс. Ух, и дал я лопоухому!.. Ну и стал носить эту форму. Отец тоже говорит: «С паршивой собаки хоть шерсти клок. Одежду получил, кормить будут, а там посмотрим…» — Чтобы подчеркнуть свое презрение к форме скаутов, Коля Воробьев сел на край пристани прямо на грязные доски и продолжал: — Мне уже невмоготу стало. Убегу, думаю, потом…
— Потом… — Левка сплюнул в воду и, повернувшись к Коле, сказал: — А я бы сдох лучше, а не пошел к ним!
Под осуждающим взглядом Левки Коля опустил голову. Его поникшая фигура казалась такой одинокой, что Левка, почувствовав жалость, спросил:
— Ну как у них, хорошо?
— Кормят ничего. Только скука. То «закон божий», то про Америку мистер Вилка рассказывает, как у них нищие в миллионеры выходят.
— Вот и ты теперь будешь миллионером.
— Я мистера Вилку тоже спросил: «Почему вы не миллионер, если у вас это раз плюнуть?»
— Кто это Вилка?
— Американец, вроде попа. Он самый главный начальник в лагере. Его мистер Уилки звать, ну, а мы зовем его Вилка.
— Ну и что он тебе ответил?
— Послал на кухню картошку чистить.
— И Корецкий тоже, поди, в вашем лагере?
— Да.
— И лопоухий?
— Да, и Гольденштедт. Они послезавтра собираются осьминогов ловить. Какой-то новый способ, говорят, нашли.
— Ловите на здоровье! А нам надо другой борт красить! — сказал Левка и вместе с Суном стал переводить плотик, с которого красили, на другую сторону катера.