Жаркая ночь - Жеро Мишель. Страница 19

Рик вытащил стул и уселся на него лицом к спинке, облокотившись о нее руками и стараясь не смотреть на белоснежные бедра Энни, видневшиеся из-под коротеньких шорт.

– Мне повезло. Правда, сама дама, к сожалению, умерла, но я приехала как раз к распродаже ее имущества. Старая миссис Перро оказалась из тех людей, которые не любят ничего выбрасывать, и за двадцать пять долларов я купила чудесный сундук со старыми бумагами и письмами.

– А при чем тут эта старуха? Улыбка Энни стала шире.

– Она была праправнучкой Шарлотты Хадсон, младшей сестры Льюиса, которой было всего десять лет, когда он исчез. Шарлотта дожила до преклонного возраста, до девяноста семи лет, и умерла в своей постели в 1919 году.

– Так, значит, вы родственница Хадсона? – спросил Рик. Энни кивнула, и Рик нахмурился. Почему же она не упомянула об этом раньше? – И Шарлотта сохранила все вещи брата?

– Это сделала ее мать. – Энни поднялась с кровати и протянула Рику еще один листок бумаги – неясный рисунок женщины в черном. – Августина Хадсон в течение тридцати лет пыталась восстановить доброе имя своего сына. Когда она умерла, все письма и бумаги Льюиса перешли к Шарлотте. Насколько я могу судить, Шарлотта поставила этот сундук на чердак и забыла о нем.

– Так вот как все это началось.

Рик никак не мог понять, чего добивалась Энни. Простой интерес был бы вполне объясним – женщины любят всякую романтическую чушь, но проводить расследование, даже если этот солдатик был ее родственником? Как-то в голове не укладывалось.

А Энни, не ведая о его мыслях, продолжала тараторить:

– Когда я познакомилась с письмами Льюиса, я твердо убедилась, что он никогда бы не дезертировал. – Указав на аккуратную стопку папок, Энни проговорила: – Всего было восемьдесят шесть писем, и каждое из них я снабдила аннотацией. Вон в той стопке – выписки из книг, из родословной и из армейских реестров. А вон там – письма из других коллекций, карты и многочисленные рисунки.

Рик был на сто процентов убежден, что далеко не все расследования современных преступлений проводились с такой тщательностью. Подумать только! Сколько времени и сил она посвятила парню, умершему более ста шестидесяти лет назад! А его бывшая женушка не смогла сохранить ему верность даже в течение десяти лет.

– Ну что? – спросила Энни, секунду помолчав. – Впечатляет? Теперь вы понимаете, почему я сюда приехала, почему хочу докопаться до истины и увидеть торжество справедливости? Хотя Льюиса уже давно нет в живых, я считаю, что его история имеет огромное значение.

– Для кого? Улыбка Энни погасла.

– Ну, естественно, для меня лично. – Она помолчала и, слегка нахмурив брови, продолжила: – И для всех, кто верит, что справедливость и правда должны торжествовать всегда, независимо от времени. Для всех тех, кто чувствовал себя беспомощным или потерянным, кто любил или мечтал о том, чтобы снова очутиться дома. Думаю, история Льюиса заинтересует многих людей.

Рик отложил на стол портрет Льюиса Хадсона и посмотрел на Энни:

– И над этим вы работаете уже десять лет? Энни резко вскинула голову:

– Да.

Рик поднялся и направился к двери, подальше от объекта ее исследования и от ее выжидающего, полного надежды взгляда. У двери он остановился, долго молча смотрел на нее, а потом сказал:

– Да, это действительно впечатляет, Энни. Но сдается мне, было бы лучше, если бы всю ту верность и преданность, которые вы отдаете человеку, умершему сто шестьдесят лет назад, вы потратили на того, кто ответил бы вам тем же.

Чувствуя, что глаза слезятся, а в голове туман, Энни облокотилась о подоконник, подперла подбородок обеими руками и уставилась на Холлоу. Было почти четыре часа утра, когда она наконец заснула, а уже в половине шестого ее разбудило хлопанье двери, выходящей на крыльцо. Она понятия не имела, зачем понадобилось Рику сидеть посреди ночи на крыльце. Разве что он, как и она сама, тоже не мог заснуть.

И все-таки почему ее так задело, что этот красавец мужчина такого невысокого мнения о ее работе? Какое ей дело до того, что он по этому поводу думает?

И вообще весь вчерашний день и прошлая ночь прошли из рук вон плохо. Взять хотя бы это неожиданное появление у дома Рика Оуэна Декера. Атмосфера во время встречи двух мужчин была такой накаленной, что, казалось, спичку поднеси – вспыхнет. Совершенно очевидно: эти двое ненавидят друг друга.

Нахмурившись, Энни посмотрела на блокнот, лежавший у нее на коленях. Вместо того чтобы сделать подпись под фотографией цветка цикория, она думает о какой-то ерунде.

Внизу послышались шаги, и Энни поспешно выпрямилась, хотя до этого момента, невзирая на ехидный внутренний голос, твердивший обратное, уже почти убедила себя, что не ждет Рика. В полумраке рассвета она увидела, как он знакомой легкой походкой выходит из дома, а по пятам за ним бежит собака.

Решительно отложив блокнот в сторону, Энни крикнула из окна:

– Доброе утро!

От неожиданности Рик едва не выронил кофейную кружку. Круто обернувшись, он вскинул голову и ответил:

– Доброе утро.

Наполовину высунувшись из окна – ни дать ни взять изнеженная принцесса, ждущая принца, – Энни спросила:

– Куда вы направляетесь после завтрака?

– Доить коров.

– Вы когда-нибудь не работаете?

– Когда сплю.

– И как нынче спалось?

– Хорошо, спасибо, – ответил он после непродолжительного молчания.

Именно такого ответа Энни и ждала.

– Мне тоже, – проговорила она. – А можно посмотреть?

– На что? – настороженно спросил Рик.

– Я еще никогда не видела, как доят коров.

– Не на что там смотреть, к тому же вы можете испачкаться.

– Рик, ну пожалуйста, не обращайтесь со мной как с ребенком.

– Хорошо, наденьте что-нибудь на ноги, только не босоножки, и побыстрее. Мне некогда.

Энни оделась за пять минут. Когда она выскользнула из дома во двор и тихо прикрыла за собой дверь, Рик уже ждал ее, сидя на заборе коровника и бросая Баку палку.

Увидев ее, спрыгнул с забора, свистнул собаке и направился к коровнику. Энни бросилась за ним следом, чувствуя, как высокая, покрытая росой трава щекочет ей икры.

– У вас что, нет ботинок? – спросил Рик Энни, которая семенила рядом, пытаясь приспособиться к его размашистым шагам.

Энни посмотрела на свои красные сапожки.

– Нет, но эти сапоги можно мыть, если я вдруг во что-нибудь вляпаюсь.

Взгляд его скользнул по ее ногам, задержавшись чуть выше колен.

– И брюк тоже нет?

– Я их никогда не ношу. – Кроме того, в расклешенной юбке Энни было намного удобнее.

Взгляд Рика поднялся к ее груди, и он ухмыльнулся во весь рот, от чего кончики его усов вздернулись.

– А вот с блузкой у вас все в порядке.

– Вот как? Ну спасибо, – бросила Энни и внезапно смущенно вспыхнула, надеясь, однако, что в тусклом утреннем свете Рик этого не заметит.

Она подождала, пока он пройдет вперед, и посмотрела на свою кофту без рукавов из рубашечной ткани, решив, что забыла застегнуть ее на все пуговицы и теперь виден розовый кружевной лифчик. Однако все пуговицы оказались тщательно застегнутыми.

Рик, напрягшись, открыл двери коровника, сделанного из грубо отесанных бревен и камня, и тотчас же в нос Энни ударил терпкий запах сена и навоза. Запашок, конечно, не такой, как на великосветских вечеринках, но получше, чем в вонючих городских автобусах и на черной лестнице дома, в котором она живет и откуда вечно несет помойкой.

Когда Рик включил свет, мычание коров стало громче. Внезапно Энни услышала хлопанье крыльев. Она в испуге взглянула вверх: какая-то птица с раздвоенным хвостом пронеслась у нее над головой.

– Это ласточка, – пояснил Рик. – Она свила гнездо прямо над дверью. Не бойтесь, она не вцепится вам в волосы.

Энни кивнула, пожалев, что не взяла с собой фотоаппарат. Оказывается, в темном теплом коровнике живут и другие существа, помимо коров голштинской породы с задумчивыми глазами. Например, юркие ласточки, свившие похожие на мешочки гнезда из травы и глины, и кот. Его блестящие зеленые глаза вспыхнули на секунду между тюков сена и погасли. Будь у нее побольше времени, Энни наверняка заметила бы еще что-нибудь интересное. Внезапно снаружи донеслось ржание, и Энни быстро повернулась в ту сторону.