Марианна в огненном венке. Книга 2 - Бенцони Жюльетта. Страница 8

Но когда достигли окраины села, занявший место Гракха Язон повернул к великолепному входу в большой собор со стройными синими куполами, который вздымался рядом со старинным деревянным дворцом, и остановил лошадей.

— Ехать так дальше — просто безумие, — заявил он. — Мы сделаем объезд, чтобы миновать город и попасть наконец на дорогу в Санкт-Петербург.

Дремавшая на плече у Жоливаля Марианна мгновенно отреагировала:

— Почему мы должны объехать город? Двигаться вперед нелегко, я согласна, но мы все — таки двигаемся.

Нет никаких оснований куда-то уклоняться, рискуя заблудиться.

— Я говорю тебе, что это безумие! — повторил Язон. — Разве ты не видишь, что происходит, какая масса людей?

— То, что они бегут, меня не пугает. Раз слышно пушки, значит, французы близко и этот поток пройдет через Москву.

— Марианна, — сказал он усталым голосом, — не будем начинать сначала. Я тебе говорил и повторяю, что не желаю встречаться с Наполеоном. Мы договорились, мне кажется, что, если окажемся вблизи армии захватчиков, Жоливаль займется этим таинственным предупреждением, которое ты хочешь передать твоему императору, и мы позже встретимся на дороге.

— И ты думаешь, что я соглашусь с этим? — воскликнула возмущенная Марианна. — Ты говоришь об отправке Жоливаля к Наполеону, словно это все равно что отнести письмо на соседнюю почту. В свою очередь, я тебе говорю: взгляни, что нас окружает, посмотри на этот бегущий народ. Такое же творится всюду, и мы не знаем, где находится армия русских. Расстаться сейчас значит потеряться: Жоливаль никогда не сможет найти нас… и ты это знаешь.

Встревоженный дурным оборотом, который принимал спор, Аркадиус хотел вмешаться, но Марианна повелительным жестом остановила его. Затем, поскольку Язон упорно молчал, она схватила свой саквояж и выпрыгнула из кибитки.

— Пойдем, Аркадиус, — пригласила она своего старого друга. — Капитан Бофор предпочитает скорей расстаться с нами, чем встретиться с солдатами человека, которого он ненавидит. Он больше не сочувствует Франции.

— После того, что я перенес в ней, у меня нет никаких оснований сочувствовать ей. Это мое право, мне кажется, — пробурчал американец.

— — О конечно! Ну хорошо, можешь отправляться к твоим добрым друзьям русским, только… когда все это закончится, ибо у всякой войны бывает конец, тебе лучше бесповоротно забыть о шампанском вдовы Клико-Понсарден, так же как и о шамбертене или бордо, контрабандная торговля которыми еще недавно приносила тебе приличный доход. И меня забудь, меня тоже, по той же причине! Все это и есть Франция!

И Марианна, дрожа от гнева, вскинув полным вызова и презрения движением свой маленький подбородок, подхватила саквояж и, круто повернувшись, пошла по пыли. Она направилась к дороге, которая в этом месте слегка поворачивала по склону, никем больше не интересуясь. После стычки в Киеве она считала, что переубедила наконец Язона, и его нынешнее упрямство заставило ее кипеть от негодования. Лицемер, обманщик, неблагодарный…

— Пусть убирается к черту! — бормотала она сквозь зубы. Она услышала за собой проклятия и ругательства в лучшей кучерской традиции. Видно, он недаром сидел на козлах. Но послышался также и скрип трогающейся с места кибитки. Марианну охватило непреодолимое искушение обернуться, чтобы увидеть, куда он поедет, но это было бы проявлением слабости, и она заставила себя идти спокойно дальше. В следующий момент он догнал ее.

Бросив вожжи Гракху, он спрыгнул на землю и бросился за Марианной. Схватив за руку, он заставил ее остановиться и повернуться к нему лицом.

— Мало того, что мы попали в такую передрягу, — закричал он, — так еще приходится терпеть твои капризы!

— Мои капризы? — возмутилась молодая женщина. — А кто виноват, по-твоему? Кто не хочет ничего слышать? Кто отказывается подчиняться чему бы то ни было, кроме своего непомерного эгоизма? Я не могу, ты слышишь, не могу позволить Аркадиусу принести себя в жертву. Ясно?

— Никто не хочет, чтобы он пожертвовал собой. У тебя удивительная способность все искажать.

— Ах, в самом деле? Хорошо, тогда слушай, Язон Бофор: однажды вечером, во дворце Хюмайунабад, ты сказал мне, когда я упрекнула тебя за то, что ты хотел покинуть меня, чтобы воевать за родину:» Я принадлежу этому свободному народу, и я должен сражаться вместе с ним «, или что-то подобное… Так вот, я хочу, чтобы ты иногда вспоминал, что я принадлежу тому французскому народу, который сделал больше для дела свободы, чем любой другой.

— Это не правда. Ты же наполовину англичанка.

— И именно это, похоже, доставляет тебе удовольствие? Бред какой-то! А кому же принадлежат пушки, которые, может быть, точно в этот час посылают на дно корабли, так похожие на» Волшебницу» хотя бы флагом?..

Он посмотрел на нее так, словно сейчас ударит. Затем внезапно отвернулся, стараясь скрыть улыбку раскаяния.

— Сдаюсь! — буркнул он. — Ты выиграла, едем дальше…

Мгновенно гнев оставил ее. В приступе детской радости она бросилась на шею американцу, ничуть не заботясь о том, что могут подумать беженцы при виде элегантной женщины, с пылом обнимающей бородатого мужика. Он ответил на ее поцелуй, и, возможно, они забыли бы об окружающих, но хриплый голос Крэга отрезвил их.

— Посмотрите! — воскликнул он. — Это достойно внимания!

Все уже вышли из кибитки и стояли на холме, глядя на раскинувшуюся у их ног Москву. Держась за руки, Марианна и Язон присоединились к ним.

Представшее перед ними зрелище было одновременно величественным, романтичным и чарующим. Глаз охватывал весь ансамбль громадного города, заключенного в ограду красных стен длиной в двенадцать лье. Москва-река извивалась, как змея, охватывая своими кольцами острова, покрытые дворцами и садами. В большинстве дома были построены из дерева, но оштукатурены. Только на общественные строения и дворянские особняки пошел кирпич, глубокий цвет которого имел нежность бархата.

Повсюду виднелись многочисленные парки и сады, зелень которых гармонично сочеталась с перемежавшими их зданиями.

Солнце освещало тысячи церковных куполов, отражаясь от их позолоченных или лазурно — синих полушарий и сверкавших лаком зеленых и черных крыш. А в центре города, воздвигнутая на возвышенности и опоясанная зубчатыми стенами с высокими башнями, находилась громадная цитадель, настоящий букет дворцов и церквей, величаво утверждая древнюю славу Великой Руси. Кремль… Вокруг него сказочной тканью смешались Европа и Азия.

— Какая красота! — вздохнула Марианна. — Я никогда не видела ничего подобного.

— А я тем более, — сказал Жоливаль. — Действительно, — добавил он, обращаясь к остальным, — это стоит путешествия.

Таким же, очевидно, было мнение каждого, даже Шанкалы, которая после Киева полностью потеряла интерес к своим спутникам. Иногда на остановках или в пути, когда кибитка замедляла ход, она обращалась к прохожим и задавала какой-то вопрос, всегда один и тот же. Получив ответ, она без единого слова садилась на место и продолжала смотреть на дорогу.

Но теперь, облокотившись на балюстраду, она нагнулась к распростертому внизу городу и смотрела на него горящими глазами, с трепещущими ноздрями, как будто среди всех поднимающихся к ней запахов Шанкала хотела отобрать один-единственный, ибо след преследуемого ею человека привел сюда, к этому столь прекрасному городу, к которому война тянула свои зловещие щупальца.

Война между тем угадывалась, ощущалась. Ветер доносил запах сгоревшего пороха, тогда как в городе тишина с каждым мгновением становилась более глубокой и тревожной. Не слышалось ни единого знакомого шума: ни звона колоколов, ни веселого гама работающих мастерских, ни звуков музыки. Словно далекий хриплый голос пушек заставил замолчать все остальные.

Жоливаль первым развеял охватившее всех очарование. Вздохнув, он отошел в сторону.

— Если мы хотим до наступления ночи попасть в город, я считаю, что пора ехать. Там, внизу, мы постараемся узнать новости. Зажиточный класс говорит по-французски, а французская колония в Москве должна быть значительной;