Кафедра - Житков Андрей. Страница 29

Щелкнул закипевший чайник. Татьяна зашуршала целлофаном, извлекая из него бутерброды с сыром. Митя уселся на Маркушино место — в удобное кресло с подлокотниками. Взял одну из чашек, понюхал ее. Чашка все еще пахла водкой.

— Слушай, а он назад не припрется? — спросила Татьяна, споласкивая чашки кипятком. Бросила пакетики с заваркой.

— Вряд ли.

— А то в прошлый раз привел каких-то двух девок. Я не знала, как их выставить. И главное — Крошке не пожалуешься, съест с потрохами.

— Это точно, — сказал Митя, отхлебывая густой чай. — Крошке жаловаться — все равно что против ветра плевать. Она с тебя же спросит, зачем ты их сюда, пьяных, пустила.

— Если честно, я Маркушу боюсь, — вздохнула Татьяна. — Черный у него глаз. нехороший. То ли дело — Миша — маленький, как ребенок.

— На то и маленький. Ты Маркушу не бойся. Он безобидный. Болтает только много и не любит никого, — Митя вспомнил, что должен позвонить Насте. Он набрал номер. Ответила тетя Надя. Митя, ничего не сказав, положил трубку. Навечно она у нее, что ли, поселилась? Никакой личной жизни.

На кафедру заглянула кудрявая голова с пушком над верхней губой и пробасила:

— Анны Владиславовны нет?

— Здороваться надо, молодой человек, — сделал Митя замечание. — Анна Владиславовна в лингафоне. Вторая дверь налево.

Голова исчезла так и не поздоровавшись.

— Наглый какой абитуриент пошел! — возмущенно сказал Митя. И тут же вспомнил, как сам поступал в МГУ, трясся перед дверями экзаменационных аудиторий. Сейчас бы ему ни за что не поступить. Пока учился и работал на четверть ставки у Виктора Андреевича, много воды утекло. Сейчас все по спискам, и только очень наивные или очень наглые люди могут полагать, что может быть иначе. Существует ректорский список, который получает председатель предметной комиссии. Против него не попрешь. Если уж некоторые господа имеют доступ к самому Калерию Самсоновичу, то что же это тогда за господа? Наверняка одного поля с ректором ягода. Существует преподавательский список. Ну что поделаешь, если у преподавателей тоже есть детки, которые не хотят ни в армию, ни в секретарши? Их вообще надо брать вне конкурса. Существует список председателя комиссии, в котором тоже замечательные дети — они, кто целый год, кто полгода, готовились к поступлению, старательно выполняя все задания, их родители платили хорошие доллары преподавателям университета, таких грех их не принять! Ну а потом еще есть очень богатые люди, которым проще дать сразу и много, чем пачкаться по мелочи целый год. И вот сидит Крошка Цахес, обложившись разными списками, и шифрует сочинения. В одну стопочку блатные — пятерочные, в другую — те, у авторов которых ума хватило только на подготовительные курсы записаться. И никто не ошибется, проверяя блатное сочинение, потому что оно в отдельной стопке лежит. У них в приемке по блатным специализировался Маркуша. Бывало придет на кафедру и давай вопить: “Я сегодня двадцать семь пятерок поставил! Кто больше? Вот меня абитуриенты на руках должны носить, холить и лелеять. А они даже не знают своего героя”— а у самого из кармана с десяток разных оттенков ручек торчит, чтобы в блатных сочинениях ошибки исправлять! Один раз Маркуше пришлось исправить двадцать семь ошибок, даже те, которые исправить было практически нельзя — стилистические. Ничего, исхитрился — мальчик пятерку получил. Ну а что бы вы ему поставили, если он в ректорском списке не втором месте стоял? Митя как-то прикинул, сколько на группу из двадцати пяти человек приходится неблатных мест — получилось три-четыре, не больше. Значит те, кто на эти места попадают, должны действительно быть семи пядей во лбу. Ведь реальный конкурс получается уже не пять и не семь человек на место, а все пятьдесят — семьдесят. Конечно, некоторые факультеты были более блатными, другие — менее. Все зависело от конкурса, от конъюнктуры, от престижа. Но если ты поступил на какое-нибудь непрестижное машиноведение, то к тебе и отношение в высшем студенческом обществе как к плебею. Для нищих преподавателей такая ситуация выгодна: летний день целый год кормит; если уж есть в стране богатые люди, почему бы им не раскошелится на поддержку высшей школы. Но что потом из этого выйдет, когда действительно умные и талантливые остались за бортом, потому что не имели знакомых, родственников и денег?

Митя допил чай и снова позвонил Насте. На этот раз ему повезло.

— Привет, ты чего сегодня делаешь?

— Загорала. Сгорела, вся спина болит, — Настя даже стала постанывать, показывая, как ей больно. — Может, приедешь, помажешь кремом?

— А тетя Надя?

— Она только что к своим на пару дней укатила. Беспокоится за огород.

— Бегу! — Митя почувствовал, как учащенно забилось сердце, кровь прилила к голове. — Все, Танюха, пока! — уже в дверях он обернулся и сказал: — А Крошку ты насчет меня не слушай — я очень хороший.

— Я знаю и не слушаю, — улыбнулась Татьяна.

Каждый раз, прежде чем сесть за свой компьютер, Лина внимательно осматривала рабочее место: стол, кресло, системный блок. Уходя, она всегда приклеивала метки — почти невидимые белесые волоски — на дисковод, на кнопку “Enter” к клавиатуре, к ящикам стола, кроме того, в самой программе с результатами обсчетов тоже была своеобразная “метка”, о которой несведущий человек никогда бы не догадался — при выходе из программы нужно было набрать определенный пароль, иначе в ней оставались “следы” несанкционированного входа — компьютер выдавал табличку: “Программа закрыта с ошибкой. Повторите ввод”. Он также фиксировал время закрытия программы. Даже если уборщица протрет тряпкой клавиатуру и системный блок, нечаянно убирая метки, то уж в компьютер-то она никак не полезет. На этот раз все метки исчезли — кто-то основательно порылся в программе.

Лина сделала громкий выдох, пытаясь сосредоточиться. Круг подозреваемых был очерчен в доли секунды: начальник цеха, который постоянно проявлял к ней пристальное внимание — то за талию приобнимет, то на ушко какую-нибудь сальность шепнет — свое внимание он прикрывал заботой о племяннице проректора; и сам проректор — Александр Антонович. Других претендентов не было. Ну что же, свои подозрения она проверит в ближайшие дни. Лина перестала нервничать и принялась за работу.