Мера любви - Бенцони Жюльетта. Страница 33

— Вот дом вашей подруги, — неожиданно произнес Ван Эйк, указывая на красивый дворец.

Bi-гот момент, когда они уже почти подъехали к нему, поблизости, испугав Катрин, загудел рожок. Инстинктивно она повернулась в сторону дворца.

В открывшихся воротах показалось множество огней. Катрин увидела герцогский кортеж, направляющийся к больнице через Большую прощадь, чтобы перед посещением Нотр-Дам благословить больных. В соборе будет происходить освящение воды в честь крещения Христа.

Услышав звуки труб, толпа отхлынула и разъединила Катрин и ее спутников. Ее конь, слишком уставший в пути, уступил дорогу без сопротивления. Катрин оказалась на некотором возвышении на берегу сказочной реки из золота, пурпура, заворожено глядя на сверкающий поток пажей, конюхов, дам и сеньоров. Вдруг она заметила Филиппа и не смогла оторвать от него глаз. Она так давно его не видела!

Он шел, держа за руку герцогиню Изабеллу. Герцог был одет во все черное; на груди сверкало прекрасное бриллиантовое ожерелье, жемчуг и рубины на огромной пряжке украшали его шляпу. Катрин подумала, что он совсем не изменился со времени их последней, столь драматичной встречи у стен Компьеня. Может быть, чуть похудел, стал надменнее и увереннее в себе и в своем могуществе.

В то время он был лишь герцогом Бургундским. Теперь Филипп — принц, которого все чаще называли при европейских дворах Великим Герцогом Запада…

Как хорошо смотрелась рядом с ним высокая стройная белокурая женщина с гордой осанкой! Это было само воплощение неброской, земной красоты: тонкие черты лица, ясные, спокойные глаза. Она была в черном наряде с белой и золотой отделкой, украшенном роскошным ожерельем из рубинов, привезенным из родной Португалии. Кружевной хеннен герцогини был так высок, что умалял большой рост ее спутника, на которого она, впрочем, и не смотрела. Катрин заметила грустное выражение ее лица, скорбную складку в уголках свежих губ…

Почему бургундские герцогини так склонны к печали?

Когда-то в Брюгге прямо перед ней проехала совсем юная Мишель Французская, первая супруга Филиппа, преждевременно почившая. Еще тогда Катрин была поражена ее скорбью. Это скорее всего объяснялось тем, что ни одна из женщин не могла быть счастлива подле человека, снедаемого похотью и всепоглощающим огнем физической любви. Как и Мишель, Изабелла Португальская несла герцогскую корону подобно терновому венцу.

Толпа бурно приветствовала величественную чету. Стоящий рядом с Катрин мужчина, похожий на мясника, громко загудел, словно большой колокол: «Да здравствует наш добрый герцог! Да здравствует наша добрая герцогиня!» Возглас был настолько сильным, что Филипп повернул голову, высматривая обладателя столь мощной глотки.

Холодный блуждающий взгляд остановился на лошади, потом на всаднице… Плечи герцога заметно вздрогнули. Не в силах двинуться с места и отвести взгляд, Катрин, словно завороженная, смотрела, как бесстрастные голубые глаза оживились, а затем зажглись ярким огнем. Женщина поняла, что ее узнали, заметалась, пытаясь вырваться из сжимавшей ее толпы. Сделать это, никого не задев, было невозможно. Она оказалась пригвожденной к углу дома. За ней неотступно следили глаза принца, так безумно некогда ее любившего…

Удивление Филиппа было столь велико, что он остановился, выпустив руку супруги.

Герцогиня принялась искать причину неожиданной задержки. Краска медленно залила лицо Катрин, ей пришлось выдержать огонь двух совершенно различных взглядов, а потом и еще многих других…

В толпе послышался шепот, раздался недовольный высокий и чистый голос герцогини:

— Вы идете, монсеньор? Вас ждут!

Как будто нехотя, не спуская глаз с Катрин, Филипп снова взял руку жены и тронулся с места, уводя за собой сверкающий кортеж. За герцогской четой прошел король Рене д'Анжу и коннетабль де Ришмон, прибывший обсудить выкуп за венценосного пленника.

Пораженная Катрин их не заметила. Только после того, как шлейф последней дамы и плюмаж последнего придворного исчезли из виду, толпа расступилась, и Катрин присоединилась к своим спутникам, ожидающим ее на другой стороне улицы. Естественно, зоркий глаз Ван Эйка не упустил происшедшего. Он подавил вздох, когда молодая женщина чуть не наскочила на него, еще дрожа от переполнявших ее чувств.

— Ян, я не могу оставаться! Мне надо уехать! Я сейчас же должна покинуть этот город.

— Он вас узнал, не так ли?

— Без всякого сомнения, Ян, я вас умоляю, помогите мне! Я не хочу здесь больше оставаться ни минуты! Я предпочту лес, ночь, холод, волков, чем лишний час в Лилле!

— Как же я вас выведу, друг мой? Ворота закрыты, и, уж поверьте мне, законы здесь строгие. Вы хотите подвергнуть опасности людей лишь только потому, что вы боитесь… чего, в самом деле? Надо еще узнать, где вы проведете ночь.

Доверьтесь мне и поезжайте к своей подруге Симоне. Спокойно проведите там ночь, столь необходимую и вам, и вашим слугам. В это время после всех церемоний я отправлюсь во дворец отчитаться о моем поручении. А завтра, как только откроются ворота, мы покинем Лилль…

— Вы не расскажете обо мне? Вы мне клянетесь? Художник так грустно улыбнулся, что это больше было похоже на гримасу.

— Катрин, я бы мог оскорбиться, но вижу, как вы взволнованы. Я вам клянусь! Он не узнает, что я приехал сюда вместе с вами. А теперь поехали.

Но судьба не пускала Катрин в великолепный дом Симоны де Морель. Как по волшебству из безликой толпы отделился прекрасный юноша, одетый в шелка и золото. Вежливо поклонившись, он обратился к Ван Эйку:

— Если это действительно графиня де Монсальви, Ван Эйк, представьте меня ей, пожалуйста.

Голос молодого человека был мягким, но за его спиной показался отряд стражников. Смущенный и несколько взволнованный, художник нехотя согласился.

— Если вы так настаиваете! Мой дорогой друг, я вынужден вам представить мессира Роберта де Курселя, конюха монсеньора герцога… Что вы еще хотите, мессир Роберт?

— Ничего, мессир Ван Эйк, я вас благодарю. Госпожа, — добавил он, обращаясь к Катрин, — мой господин, знатнейший и могущественный сеньор Филипп, герцог волей Божьей…

— Короче, мой друг, короче! — нетерпеливо прервал его Ван Эйк. — Мы знаем это все наизусть, а на улице не лето!

— Как вам будет угодно! — с досадой ответил Кур-сель. — Наш господин послал меня к вам с просьбой следовать за мной, он хочет поговорить с вами сразу после окончания церемонии.

— Следовать куда? с достоинством спросила Катрин.

— Во дворец, где вас встретят со всеми почестями и, как мне сказали, долго не задержат…

— Я никуда не пойду, мессир! Передайте вашему господину, что я его приветствую и нижайше благодарю за приглашение, но я всего лишь уставшая женщина, проделавшая длинный путь и не мечтающая сейчас ни о чем другом, как об отдыхе у камина.

— У вас будет возможность согреться, — раздраженно прервал ее Курсель, — я получил приказ без вас не возвращаться!

Катрин вздрогнула и нахмурилась.

— Не значит ли это, что вы меня арестовываете?

— Никоим образом, я уже сказал, что монсеньер вас долго не задержит, а вы, наверное, знаете, что он не потерпит, чтобы его приказы не выполнялись, тем более приглашения… Госпожа, не заставляйте меня вас больше упрашивать, а если хотите немного отдохнуть перед аудиенцией, Я буду сопровождать вас до места отдыха, а потом доставлю во дворец!

Лицо Ван Эйка приняло озабоченное выражение, когда взгляд Катрин остановился на нем, спрашивая совета, он покачал головой и прошептал сквозь зубы:

— Катрин, я боюсь, что вам не удастся ускользнуть, иначе…

— Иначе я навлеку неприятности на тех, кто окажет мне гостеприимство, не так ли? Я прекрасно поняла. Хорошо, мессир, — со вздохом обратилась она к герцогскому конюху, — мне не остается ничего другого, как следовать за вами, но при двух условиях.

— Каких?

— Вы отпустите этот вооруженный эскорт. Он ни к чему, раз я уже решила принять приглашение.

— Хорошо. Что еще?