Мера любви - Бенцони Жюльетта. Страница 37

Чуть позже, блаженно растянувшись на измятой шелковой постели, уставшая Катрин думала о том, что вместо того чтобы, изменив Арно, испытывать угрызения совести, она испытала чувство удовлетворения, как от свершившейся мести. Завтра ее ждут новые трудности и несчастья, но воспоминание об этом розовом оазисе в королевскую ночь будет согревать ее, подобно теплому лучу солнца между ледяными порывами ветра.

После того как Филипп в первый раз взорвался от удовольствия в ее влоти, он спросил:

— Почему ты сказала, что любовь внушает тебе ужас? Неужели, как я и предполагал, твой муж оказался бессердечным животным?

Смущенная Катрин «вдевалась, испытывая желание рассказать ему всю правду. Но сказать правду — значит допустить грубое насилие над этой „пристанью желания“. Она, рассмеявшись, выпуталась из затруднительного положения:

— Муж это муж! К тому же в наше суровое время встречаются самые дикие проявления любви, грубое удовлетворение похоти. Мне пришлось пережить много страшного, с тех пор как мы расстались.

Стремясь увести Филиппа от опасных вопросов, Катрин принялась ласкать его, быстро разбудив дремлющее желание.

Когда колокола соседнего монастыря отзвонили заутреню, герцог проснулся и поцелуем разбудил спавшую Катрин.

— Душа моя, теперь я должен тебя оставить, и Бог тому свидетель, как мне это тяжело, но ночь на исходе.

— Уже?

В розовом полумраке алькова, освещенного догорающей свечой, она увидела, как он радостно и взволнованно улыбнулся.

— Спасибо за твое «уже», — произнес он, целуя ее руку. — Но, Катрин, если эта ночь показалось тебе такой короткой, почему бы нам ее не повторить? Останься! Останься у меня еще хоть немного! На следующую ночь! Я еще не исчерпал свои ласки. Я еще так хочу любить тебя!

— Нет. Не надо… Завтра ты попросишь меня задержаться еще, а я… 0 Филипп, я тебя умоляю!

Поцелуем он заставил Катрин замолчать, а его легкие пальцы скользнули вдоль ее живота, к скрытной пылающей плоти. Со счастливый вздохом Катрин отдалась наслаждению, раскрывшись, подобно венчику цветка, дарящего пчеле свой нектар. Порыв все поглощающей страсти снова охватил их, такой сильный и оглушительный, что вскоре, обессилев, Катрин погрузилась в сладкий сои.

Она не заметила, как Филипп выскользнул из кровати, надел свое черное платье и, в последний раз поцеловав Катрин в плечо, вышел из комнаты.

Прикосновение к этому плечу чьей-то холодной руки разбудило ее. В полумраке комнаты, еще де конца не проснувшись, Катрин увидела у кровати темный силуэт женщины. Прогоревшие свечи едва освещали комнату, а дневной свет еле пробивался сквозь деревянные ставни, закрывающие оконные витражи.

— Вставайте! — раздался спокойный голос. — Вам пора уходить…

Этот голос окончательно разбудил Катрин… Она села в кровати, прикрыв обнаженную грудь шелковой простыней.

— Кто вы? — спросила она.

Женщина повернула лицо к свету. Это была герцогиня, Катрин побледнела.

— Госпожа… — начала она, но неожиданная посетительница не позволила закончить.

— Я вас прошу, делайте то, что я вам говорю! Вставайте и одевайтесь. Я принесла вам одежду, так как вашу забрали, чтобы задержать вас здесь. Я сама выведу вас из дворца.

Хотя в голосе и не чувствовалось гнева, сопротивляться было невозможно. Изабелле Португальской не стоило большого труда добиться повиновения. Ее светлые глаза были так холодны, что униженной Катрин пришлось выйти из кровати — своего смешного убежища. Она надела протянутую ей рубашку, представ на какой-то миг обнаженной перед глазами герцогини. Как только Катрин надела белье, ее достоинство нашло в нем укрытие, и она обрела свое прежнее мужество.

— Почему вы так заботитесь обо мне, госпожа герцогиня? Вам не составило бы труда выбросить меня из дворца, отдав приказ служанкам или страже?

— Нет. Этого я не могу сделать, так как мне этого не простят именно потому, что речь идет о вас.

— Вы поступаете так со всеми женщинами, которым монсеньер герцог оказывает честь? — несколько насмешливо поинтересовалась Катрин.

Изабелла презрительно повела плечами.

— Эти создания? За кого вы меня принимаете? Они исчезают сами по себе без того, чтобы я о них заботилась.

— Почему же со мной…

Катрин воспользовалась наступившим молчанием и зашнуровала принесенное герцогиней черное бархатное платье.

Герцогиня медленно подошла к панно, скрывающему портрет, и включила механизм.

— Потому что вы-совсем другое дело. Долгие годы я со страхом ждала вашего возвращения, и, когда вчера вечером вас узнала, поняла, что то, чего я боялась, произошло. Вы вернулись… вы, единственная, кого он когда-либо любил, единственная, кто держит в плену его чувства и душу! Вы думаете, я не знаю, что он ищет во всех этих женщинах, к которым его толкает ненасытная похоть? Воспоминание о вас, неосознанное желание найти вас в другой. Вы думаете, я не знаю, — понизив голос, с горечью добавила она, — что это Золотое Руно, созданное во время нашей свадьбы, было посвящено не мне, так же как и восхваления придворных поэтов, а другой, страстно любимой, незабываемой!

Смущенная тоном Изабеллы, в котором слышалось страдание, Катрин прошептала:

— Как вы узнали? Я думала, что вы ничего не знаете об этой истории, об этой комнате.

— Об этих комнатах? Они надежно спрятаны, так как задумавшему их архитектору прекрасно удалось замаскировать вход, но герцог должен был знать, что ничто не может укрыться от любопытства слуг и шутов. Я была матерью трехмесячного ребенка, когда Филипп покинул мое ложе, и слуга показал мне одну из комнат. Однажды ночью я видела своего супруга, отца моего ребенка, стоящим обнаженным на коленях перед этим языческим изображением и совершающим отвратительный дьявольский ритуал. Поэтому я и хочу, чтобы вы уехали… О! Если вы останетесь — все другие исчезнут. Но, снова обретя вас, герцог станет равнодушным к делам государства и короны! Ночи в вашей постели и дни у ваших ног — вот чем станет его жизнь. Уходите! Процветание государства требует этого, а я, правительница этого государства, приказываю вам! Эскорт ожидает вас внизу и проводит за пределы наших владений.

Катрин медленно подошла к панно, закрыла ere и, обернувшись к Изабелле, внезапно улыбнулась.

— Мне бы больше понравилось, если бы вы сказали: я, супруга, хочу этого! Так вы не любите вашего сеньора?

— Это вас не касается! Речь не об этом. Да и можно ли любить фавна, козла, находящегося в вечном гоне?

— Конечно! Вы говорите так о нем, потому что не любите его. Ваш эскорт ни к чему. Я приехала не для того, чтобы остаться, и этой ночи не было бы, если бы случай не привел меня на путь следования вашего кортежа. Я приехала в Лилль всего на одну ночь, это была лишь передышка. Я заеду за своими слугами и багажом и исчезну навсегда из этого города. Вам останется лишь убрать эти портреты, которые вам так неприятны, и забыть меня.

— Прекрасно! В таком случае, если вы готовы, следуйте за мной.

Изабелла направилась к двери. Катрин завернулась в большую черную лисью шубу, окинула взглядом комнату, еще источающую теплый запах любви, помятую постель, остатки ужина, горячие угли в камине с изображенной на нем голубой химерой.

— Госпожа герцогиня, последам вопрос. Раздраженная, Изабелла высокомерно обернулась на пороге:

— Вы злоупотребляете! Какой же?

— Вам не нравится любовь, не так ли? Красивое тонкое лицо белокурой португалки покраснело. В глазах вспыхнул гнев.

— Что вы называете любовью? Удовлетворение низких инстинктов? Эту похоть, роняющую человеческое достоинство? Это сплетение тел, несовместимое с добродетелью?

— Нет. Это самое сокровенное слияние двух чувственностей, сладкое безумие, пьянящая бездна, это…

— Хватит, — прервала ее Изабелла. — Мы говорим на разных языках, мне ни к чему знать о ваших ощущениях!

— Возможно. Но в таком случае не удивляйтесь, что мужчина найдет в другом месте то, в чем ему отказывает супруга.